Похоже, хладнокровный жилистый Гена понравился зрителям.
Когда это было?…
– Боисся? – негромко переспросил Гена. – Это правильно. Сейчас я ломать тебя буду.
Валентин не ответил.
– Начали!
Зал ахнул.
– Зер гут! – выдохнул Ёха Хунгер. Он даже приподнялся со стула. – Высокий класс!
Телохранитель Гена ошеломленно глядел на свою жилистую руку, прижатую к стойке.
– Не по правилам! – он старался не оглядываться, чтобы не встретиться взглядом с Николаем Петровичем. – Он начал раньше команды!
Валентин усмехнулся и снова поставил локоть на стойку.
Не теряя ни секунды, телохранитель Гена навалился на руку Валентина, в какой-то момент он даже оторвал руку от стойки, но Кузьма Егорыч тут же хлопнул в ладони:
– Локоть!
Силен, паскудник, отметил про себя Валентин, боясь только одного, как бы с его лица не сползла маска.
Силен, паскудник.
«Боисся… Ломать буду…»
Я бы сам сейчас с удовольствием сломал тебе руку, паскудник. Я бы сделал это в одно мгновение. Нет проблем. Ведь ты, наверное, совсем недавно пил и веселился с Серегой. Ты, наверное, общался с ним каждый день. Может, вы даже были приятелями. Может, именно ты, подонок, и наладил Серегу в гостиничное окно…
Вот тебе дармовое пиво!
Рука Валентина, почти прижатая к стойке, медленно, как чудовищный рычаг, начала подниматься, и так, неуклонно и медленно, поднималась, пока телохранитель Николая Петровича не выдержал.
Зал взорвался аплодисментами.
Аплодировал даже Николай Петрович.
И сразу ударила музыка.
Валентин жадно жевал сосиски, обильно политые острым кетчупом, подхватывал на вилку роскошные ломти красной рыбы, запивая ее баварским пивом, и, конечно, не забывал про картофельный салат. В крошечном банкетном зале за столом, весьма пристойно накрытым, кроме него и Кузьмы Егорыча никого не было. Валялся, правда, на диване пьяненький поваренок, но он никому не мешал. Только иногда, открыв глаза, растерянно спрашивал:
– Вы что? Не ели три дня?
– Отпади! – прикрикивал на поваренка Кузьма Егорыч. – Вздрючу!
– Разве это еда? – пригорюнился Кузьма Егорыч, подкладывая Валентину все новые и новые сосиски. – Ты бы вот попал ко мне в Потресово, есть на Волге такое местечко. Я бы тебе картошечку обжарил в огне, а к обжаренной картошечке подал рыжики. Никакого мяса не надо. Мне можешь верить. Знаешь, Валюха, какие у нас боровики? Так тебе скажу, потолще, чем шея у этого немца.
– Угу… – мычал Валентин.
В дверь постучали.
– Легок на помине, – восхитился шеф-повар. И замахал рукой: – Входите, входите, герр Хунгер!
Валентин засмеялся:
– Ёха!
– О, Валя! – немец споткнулся от неожиданности.
Бросив на стол связку баварского пива, Хунгер обнял Валентина:
– Валя!
– Вот как правильно угадал! – от души хохотнул шеф-повар, довольный столь неожиданной встречей бывших чемпионов. – Теперь все в сборе. Исключая второго финалиста.
Он сплюнул.
– Зер гут! – немец ухватил бутылку пива.
– Ёха!
Они снова обнялись.
– Я что-то такое чувствовал… – Хунгер легко находил русские слова. – Смотрел на тебя и думал, ну есть Кудима! Вылитый Кудима – чемпион! Я что-то такое чувствовал, Валя…
Немец еще больше побагровел. Не от выпитого, от волнения.
– Пей, Ёха, пей. Пива хватит. Считай, вместе его зарабатывали.
– О, Валя! – немец еще раз обнял Валентина. – Жаль, я тогда не добрался до тебя в Осло!
Поваренок на диване проснулся и стал тереть глаза. Он хорошо помнил, что когда засыпал, за столиком сидели два толстяка. А теперь сидели три. Ну прямо, как в сказке.
– Отпади! – строго пригрозил поваренку шеф-повар. – Вздрючу!
Изумленный поваренок послушно закрыл глаза.
Ночь.
Море за кормой.
Музыка над морем.
Ключ к долголетию
С верхней палубы парома Киль открылся сразу, как в диораме. Ратуши, высотки, море черепичных крыш. Своеобразие открывшемуся пассажирам виду придавали гигантские портовые краны, безостановочно, казалось, бесшумно, с каким-то невероятным, поистине нечеловеческим упорством ползающие по невидимым с парома рельсам.
По трапу неторопливо стекал на пирс поток пассажиров. На пирсе этот поток разделялся на ручейки, которые, мгновенно ускоряясь, спешили к стеклянным галереям досмотровых залов.
Валентин неторопливо, как все, спустился на площадку автомобильного досмотра.
– Приглашаются к досмотру группы «Совтур» и «Тбилиси»… – пронеслось над палубой парома. – Приготовиться группам «Таллин» и «Сибтур»…
Валентин усмехнулся.
– Просим не забывать документы и личные вещи… Просим не вступать в пререкания с таможенниками…
Не лишнее предупреждение, отметил про себя Валентин, увидев выкатывающийся на досмотровую площадку сияющий микроавтобус Коляки. У Коляки сейчас навалом и дел и волнений. А я, похоже, забыл не только личные вещи, но и документы…
Валентин еще не знал, даже не предполагал, как, примерно, будут развиваться дальнейшие события, но почему-то был уверен в успехе.
Внимательно приглядываясь к водителям и таможенникам, Валентин независимо прогуливался по заполненной машинами и людьми досмотровой площадке. На него никто не обращал внимания, зато он старался не упустить из виду ни одной детали.
А-а-а, отметил он про себя, вон и Коляка…
Отчаянно жестикулируя, Коляка стоял перед своим чернильно черным микроавтобус.
– Да ну! Да совсем немного! – суетливо и, как всегда, брызгая слюной, убеждал он удивленных таможенников. – Совсем немного! Это есть пища. Ам-ам, кушать! Это мы все съедим. У нас друг, значит, умер у вас в Германии. У нас поминки. Это есть национальные обычаи! Немного еды, совсем немного. Ист зер кляйн! Совсем кляйн! В натуре!
Таможенники качали головами.
Два ящика «Столичной», банки с черной и красной икрой, банки с крабами, груда армейского обмундирования…
Старший таможенник терпеливо попытался донести свои сомнения до Коляки, но Коляка ничего не желал слышать. Он уже не понимал ни русского, ни немецкого. Он уже суетливо говорил на языке, только что изобретенном им самим. Было видно, что Коляке хочется только одного – как можно быстрее разойтись с таможенниками. Ведь, правда, какая ерунда, в сущности! Сколько-то там банок икры! Ам-ам! – показывал Коляка, дергаясь. Всю икру съедят на поминках! Он сам готов съесть все это!
Анализируя несостоятельность предъявленных ему, вполне вздорных, на его взгляд, обвинений, Коляка неожиданно даже для самого себя вдруг перешел на английский:
– Ду ю спик инглиш?
Старший таможенник удивленно кивнул:
– Е!
– А я – нет! – обрадовался, задергался Коляка. – Йес, ай ду! Рашен кастем! У меня все смотрели! – Он нетерпеливо ударил себя кулаком в грудь. – Не на гулянку привез. Это ж не праздник! Это похороны! По национальным обычаям. Ферштеен? Да как так непонятно? Чего тут не понять? Поминки!
Коляка даже глаза закатил, пытаясь донести до тупых таможенников трагическую историю о прекрасном и старом друге, отдавшем концы не где-нибудь, а в этой самой Германии. Может, тут климат такой, намекнул Коляка, впрочем, трусливо. Кто знает?
Таможенники кивали, но не спешили сдаваться.
