потеряно для него навсегда, а вместе с ним потеряно и все хорошее, что было и что могло бы быть. Потеряна надежда.
– Ну, бывай, солнце, не болей! Болеть тебе теперь никак низзя, потому как твое бессмертие накрылось медным тазом!.. Эхе-хех, самому смешно даже! А всего тебе только и стоило – хе-хе! – что пнуть меня хоть в треть силы или шкатулкой в меня бросить! Я б сразу и ушел!.. Нет во мне силы, пластилиновый я, дохлый!.. Прощевай теперя, бедолага! Пей витамины, родимый, и не чихай!.. – с лживым сочувствием произнес Тухломон, решительно высвобождаясь из огурцовских пальцев.
Небрежно помахав султану одноразовых полотенец ручкой, комиссионер хладнокровно шагнул в стену и растаял. Огурцов постоял немного в пустой комнате, а затем, всхлипывая, присел на корточки и горестно начал собирать с ковра таблетки. В груди у него зияла невидимая черная дыра.
Глава 4
Сколько шестерок в тузе?
Расставив пальцы, Улита с умилением разглядывала свои руки.
– Ах, какие они у меня красивые! И ведь ноги ничуть не хуже! И никто не ценит, разве что идиоты- джинны! Все видят только толстую слониху!
– «Толстую слониху» сказать нельзя. Это бессмысленно. «Толстая слониха» – это как «здоровенная лосиха». Лосиха и так здоровенная. Достаточно просто «слониха» или «лосиха», – заметила Дафна.
Улита подбоченилась. Светильники в приемной тревожно закачались. Висельники на картинах зажмурились. Античная статуя в ужасе отвернулась и закрыла лицо руками.
– Выключи звук, светленькая! Сама я себя могу хоть бегемотом называть. Но если кто-то посторонний вякнет еще раз про лосих, пусть учтет: на кладбище еще полно свободных норок! – грозно произнесла ведьма.
– Никто тебя никак не называл! Речь шла совсем о другом! – упрямо возразила Даф.
– Да уж, да уж! Разговор о слонах, лосях и прочих водоплавающих насекомых, конечно, затеялся чисто случайно! Смотри, светлая, крылья отсеку!
Видя, что Даф обижают, Депресняк выгнул спину и зашипел. Ведьма удовлетворенно кивнула.
– Ну все! Я предупреждала! Сейчас кто-то лишится хвоста! Я тебя насквозь вижу! Ты блондинка только с виду, а в душе ты подлая брюнетка! – мрачно сказала она.
– Посмей только тронуть моего котика! – рассердилась Даф.
В следующую секунду Улита материализовала рапиру, а Даф – флейту. Депресняк, не имея ничего, что можно материализовать, выпустил когти. Мир бодро покатился к войне.
– Может, объявим перемирие? Ну хотя бы на полчаса? – зевнув, поинтересовался Мефодий. Он привык уже к тому, что хотя в целом Даф и Улита ладят неплохо, все равно раза три в день у них начинается разборка.
Улита задумалась. Устраивать резню в приемной не входило в ее в планы. К тому же она уже успела остыть.
– Ты как? Против перемирия ничего не имеешь? – подозрительно спросила она у Даф. – Учти: через полчаса я сотру тебя в порошок!
– Угу. Я засекаю время, – кивнула Даф, убирая флейту.
Улита небрежно отбросила рапиру, улыбнулась и полезла к Даф обниматься. Вскоре, окончательно успокоившись и глотая конфеты, ведьма уже зачитывала Дафне и Мефодию по памяти краткую историю мрака и Канцелярии в Тартаре.
В целом, как понял Мефодий, история мрака делилась на два периода. Первый – до гибели повелителя мрака и второй – после. Безликий Кводнон либо активно не вмешивался в историю, либо предпочитал незримо управлять марионетками. После гибели Кводнона на первый план вскоре выдвинулся бойкий горбун Лигул. Примерно в ту же эпоху Вильгельм Завоеватель, тогда простой страж норманнского отдела, без консультации с Лигулом захватил Англию, скинув Гарольда. Непонятно, как Вильгельму удалось отмазаться. Он остался чертить в Англии, Гарольд же был отозван в Тартар навечно. Над Нормандией и Францией поставили несколько столетий спустя Бонапарта. Улита, как она заявила, никогда особенно не интересовалась подробностями закулисной возни и поэтому кучу всего прочего просто забыла.
Например, забыла она о страже второго ранга Гаструбале, заведующем Карфагенским сектором, сын которого от земной женщины Ганнибал вначале совершал удачные завоевательные походы по всей Италии и Сицилии, а затем прогневал Кводнона неудачной остротой, и тот стер Карфаген с лица земли, низвергнув сперва Ганнибала, а вслед за ним под горячую руку и Гаструбала.
Существовала, кроме того, темная история о полумаге-полустраже Одиссее. Жизненный путь Одиссея был полон превратностей. Кводнон то повышал его в стражи первого ранга, то обрушивал чуть ли не в четырнадцатый ранг, то отправлял в ссылку, то щедро осыпал эйдосами. В результате бедный Одиссей, просыпаясь, уже сам не знал, чего ему ждать сегодня: награды или очередной затрещины судьбы. С горя он взял Трою, совершив прославившийся впоследствии у шахматистов ход конем. Затем, после многолетних скитаний, он засел у себя в Аттике, предварительно начистив рыла распустившимся за время его отсутствия комиссионерам.
Позднее такой способ вправлять мозги комиссионерам получил широкое распространение, и его даже включили в план курса подготовки стражей мрака.
Древняя история лопухоидного мира, в которую мрак охотно вмешивался, была еще запутаннее. Древнегреческий отдел мрака вначале распался на множество подотделов: Афинский, Фивский, Спартанский, Смирнский, Пилосский, Аргосский, Дельфийский и другие. Каждый отдел погряз в собственном пороке: в Спарте сражались и отсекали дархи, в Афинах философствовали, в Дельфах трех слов не могли связать, не напустив тумана. Начальники отделов перессорились между собой, в войнах местного значения уложили кучу комиссионеров, восстали сгоряча на Кводнона и в полном составе отправились в Тартар раздувать лаву. Грецию же отдали вначале персидскому отделу мрака, а затем римскому.
Кводнон в этой связи произнес одну из коронных своих фраз. «Стражи мрака должны внушать пороки людям, а не предаваться им сами». Прилипалы и подхалимы, которых, как говорила Улита, в Тартаре куда больше, чем в верхнем мире, немедленно заставили грешников высечь это изречение на скалах восьмидесятиметровыми буквами и вылизать его языками на раскаленной ртути. Другим же этого показалось мало, и в Тартаре спешно была сформирована аскетическая партия. Стражи, принадлежавшие к этой партии, перестали предаваться каким бы то ни было порокам, будь то даже сравнительно невинное выдыхание серного дыма. Одетые в белые одеяния, с выбеленными в известке крыльями, эти стражи, следуя поучению Кводнона, внушали людям самые мерзостные пороки. Но, увы, безуспешно. Видя, что пороки не подтверждаются личным примером, люди стали к ним охладевать или же творили их вяло, без вкуса. Забивший тревогу Кводнон, видя, что приток эйдосов уменьшается, в директивном порядке отправил всю аскетическую партию вкалывать в геенну огненную.
Моду на пороки вновь возродили, а громадные буквы на скалах, учившие не предаваться им, были сколоты усилиями все тех же грешников. Так в Европе, вслед за мраком, осуществился переход от сурового Средневековья к бурному Возрождению.
Даф слушала Улиту вполуха. Она возилась с Депресняком и, непрерывно играя на флейте, ускоряла заживление его ран. Здесь, в экранированной резиденции мрака, играть на флейте можно было без опасения, что ее засекут. Вчера вечером ее любимый котик сцепился с целой стаей бродячих собак. Ссора вышла из-за такой банальной мелочи, как дохлая ворона. В результате ворона так и осталась необнюханной, собачья стая основательно поредела, Депресняку же разодрали ухо и глубоко прокусили плечо. Но это было еще терпимо. Будь на месте адского котика обыкновенный – он наверняка присоединился бы к вороне в ее загробном путешествии.
Ближе к полуночи из кабинета вышел Арей. Мефодий едва узнал его. Он был в черном строгом фраке, разительно отличающемся от его обычных красных просторных кафтанов.
– Ненавижу торжественные приемы! С большим удовольствием я бы отправился туда с мечом и порубил бы всех в капусту, – проворчал он и, страдая серной отдышкой, уставился на Мефодия. – А это что за бледная личность в растянутых джинсах? Имей в виду, тебе тоже нужен будет фрак… Улита, позаботься!..
