Лето кончится не скоро

– Скорее всего, да… Или сам убежал. Глупый еще… – Мальчик переводил с одного на другого внимательные желтые глаза. Потом потупился.

– Может, еще прибежит, – неуверенно утешил Ник.

– Едва ли он сам найдет дорогу. Скажите, пожалуйста… – Маленький хозяин щенка опять поднял взгляд. – Вы сможете бросить в почтовый ящик открытку, если случайно его встретите?

– Что за открытка? – со строгой ноткой спросил Платон.

– Вот… – Из разноцветного кармана мальчик вытащил пачку почтовых карточек. Одну протянул Платону. Все сдвинулись.

Адрес был написан печатными буквами:

«Местное. Ул. Камышинская, дом 8, кв. 3. Грише Сапожкину».

А на обороте:

«Твой щенок нашелся. Приди за ним на улицу …, в дом …, кв…, к…»

– Вы, пожалуйста, заполните пропущенное и бросьте, ладно?

– Ладно. Если встретим… – вздохнул Ник.

– Только я… к сожалению, не могу гарантировать вознаграждение… – Мальчик опять стал смотреть под ноги.

– Обойдемся, – сказал Платон. – А как зовут твоего щенка?

– Рык… Ну, от слова «рычать». Только он еще не умеет…

– Ладно. Если найдем, известим, – пообещал Платон (а в голосе его не было надежды). – Может, сами приведем по адресу. Это ты и есть Гриша Сапожкин?

– Да, это я. – Он обвел глазами каждого.

– Ладно, Гриша. Может, нам и повезет. Не горюй…

Они оставили грустного разноцветного мальчика посреди переулка и минуты две шли молча. Будто сами потеряли щенка. Наконец Платон предложил:

– Пойдем по Березовской, поближе к Буграм.

– Пошли, – отозвалась Женька. А Шурке объяснила: – Бугры – это такие пустыри. Вон в той стороне. Мы там часто играем. Это место… ну, не совсем обыкновенное.

– Почему?

– Ну, оно такое…

– Вон, смотри, самолет летит! – оживился Ник. – Видишь? А когда он полетит над Буграми – исчезнет.

– Совсем?!

– Не совсем, а для наблюдателей, – объяснил Платон. – Видимо, рефракция атмосферы.

– Потому там и пришельцы приземляются, – вставил Кустик.

– Чучело, – сказала Тина.

– Слышали? Она опять первая обзывается.

– Ой, правда! – удивился Шурка. – Не стало самолета!

– Он теперь только там, у полосатой трубы появится, – с некоторой гордостью сообщил Платон. Словно сам был автором фокуса.

– У какой трубы? Вон у той?

– Да нет! Левее, где облако…

Облако показалось Шурке похожим на лопоухого щенка. И, видимо, не только Шурке. Ник вдруг проговорил, как Гриша Сапожкин:

– Скажите, п-пожалуйста, вы не видели рыжего щенка с черным пятном на ухе?

Все опять помолчали.

– Знаете что?! – Кустик вдруг завертел клочкастой головой. – А может, он как раз и есть инопланетянин?

– Кто? – без особого удивления сказал Платон.

– Ну, этот… Гриша.

– Перегрелся ты, бедный, – пожалела Кустика Тина.

– Сама ты перегрелась! Вы разве… сами не заметили?

– Что? – осторожно спросил Шурка.

– Ну, какой он… не приспособленный к земным условиям. Беззащитный.

– Господи, а сам-то ты… – со стоном сказала Женька.

– А что я?.. Ну и что! А вы много про меня знаете?! Может, я тоже… Вот улечу однажды в другое пространство!

– Только попробуй, – сказал Платон. И почему-то посмотрел на Шурку.

4. Дразнилки и щекоталки

Платон жил недалеко от Женьки. Дом его – просторный, старый, с верандой и высоким крыльцом – стоял в глубине двора, среди корявых густых яблонь.

На крыльцо вышла очень пожилая дама с седой прической.

– Здрасьте, Вера Викентьевна! – хором сказали все, кроме Шурки. А Женька Шурке шепнула:

– Это его бабушка.

– Здравствуйте, племя младое…

– Бабушка, это Шурка… – Платон тронул его за плечо.

– Здравствуйте, Шурка. – Бабушка Платона, похожая на старую учительницу музыки, медленно кивнула.

В первый момент Шурка встал прямо, голову наклонил, руки по швам. А во второй – понял, как он забавен в этой позе: встрепанный, с босой ногой, в пыльных подвернутых штанах и мятой рубахе навыпуск. Но Вера Викентьевна смотрела с высоты ступеней благожелательно и серьезно. Может быть, сквозь потрепанную внешность разглядела прежнего Шурку – мальчика в черном бархате концертного костюма с белым воротничком? Изящного ксилофониста из детского оркестра «Аистята»? Того Шурку, о котором он сам почти позабыл?

Под навесом двухэтажного сарая лежало несколько громадных (и, видимо, древних) плах. К одной были привинчены слесарные тиски. К другой – чугунная «нога» для сапожных работ.

– Дедушка любил на досуге сапоги потачать. Как Лев Толстой, – объяснил Платон. – Ну, давай твой башмак.

Кроссовку насадили на «лапу». Накачали под подошву пахнущего бензином клея из тюбика. Подождали, прижали, придавили старинным литым утюгом.

– С полчасика пускай посохнет, – решил Платон.

«Значит, я могу быть тут еще не меньше получаса!» – тихо возрадовался Шурка. Глянул на Женьку, смутился, решив, что она прочитала его мысли…

Двор был солнечный, с травой и бабочками, со шмелями, что гудели у заборов над иван-чаем.

Недалеко от сарая вкопан был турник. Сейчас на нем вниз головой неумело болтался Кустик. В этом положении он изрек:

– Ох как хлебушка хочется. И пить. Квасу-то мы так и не купили.

– Бабушка сделает бутерброды и чай, – сказал Платон.

– Ох, пока она сделает… – со стоном пококетничала Тина. – Ник, пошли!

И они разом перемахнули через забор – их двор был соседний.

– Они брат и сестра? – спросил Шурка у Женьки. Довольный, что есть о чем заговорить.

– Нет. Просто соседи.