- Ты хочешь отказаться и ищешь повод, - вздохнула цыганка. - Но ради наших детей я готова всё тебе объяснить. Но… просто поверь, это всё не унижает тебя.
- Ну хорошо. Что вы обещали рассказать обо мне?
- Так ты согласен?
- Но что тут поделаешь. Согласен. Дети же.
- А если бы это были взрослые? - заглянула вдруг цыганка в самое дно глаз юноши. - Ты бы отказался?
- Нннет. Но… пусть бы подождали, пока не решу свою проблему. А что, не дети всё- таки?
- Дети, золотой мой, дети. Просто, хотелось узнать… - недоговорила баронова сестра и вновь затянулась трубкой.
- Ну а теперь о тебе. Ты знаешь, откуда пришёл наш народ?
- Вообще-то откуда-то из Индии.
- Да, и мы сохранили некоторые возможности наших предков.
- Ай, в большинстве своём…
- Да, в большинстве. Потому, что настоящее чудо даётся с болью. Ты же это сам знаешь. И далеко не каждой из моих сестёр. Поэтому, как ты правильно сказал в большинстве своём это действительно "ай". Но не я. Ещё вчера поруке и по картам мне открылось… Но лучше всё и сразу. Теперь сиди смирно и не мешай. Для этого мы сюда приехали, для этого.
Цыганка выбила из трубки табак и насыпала туда крупных семян. Бросила какой - то сухой травы в костёр и она вспыхнула странным зелёным огнём. У Максима некоторые целительные лучи получались такого же цвета. Прикурив от уголька, гадалка несколько раз обошла костёр, пристально вглядываясь в пламя. Затем вновь села возле Максима, схватила обеими руками его правую ладонь и уставилась неподвижным взглядом в пламя.
От нечего делать Максим тоже начал смотреть в огонь. Он не знал, что там видит цыганка, но он впервые смотрел на огонь костра, как на короткую жизнь маленького плазмоида. Как человек смотрит на короткую, нелепую с его точки зрения, жизнь какой- нибудь однодневки. А ведь самые проницательные люди догадывались, что и это - жизнь, только другой формы. "Огненные саламандры". О Господи, так что, и я тоже? Но… Я же вот он… Да, сейчас "вот он". А тогда, там, наверху? А девушка тогда кто? Он вдруг отчётливо вспомнил её. И что потом с ней случилось. И с ним. Что теперь делать? Как там отец? Он вспомнил вдруг Белого-старшего, когда тот приехал его проведать - с новенькими майорскими погонами и Звездой героя. А потом, как объявил о своей женитьбе. Надо ехать. Куда? Или наплевать на всё и действительно только исцелять этих несчастных деток? - он вспомнил и ужас детского дома инвалидов, и захватывающее чувство счастья, когда исцелил последнего обитателя этого приюта скорби. Может, ради этого стоит жить? Но как же тогда… зачем тогда… не-е-ет, не для этого. А для чего? Убивать? И тотчас проплыла в памяти вся вереница расправ над свевозможной мерзостью. И что? И вот… В чужом теле сижу у костра. У костра?
Максим пришёл в себя. "И сама обкурилась и меня обкурила" - решил он с удивлением глядя на догорающий в предрассветном тумане костёр. Покосившись на остекленевший взгляд цыганки, он осторожно вытянул руку из ёё ладоней.
- Да, пора, - согласилась, приходя в себя, цыганка.
- И что скажете?
- Я не могу ничего сказать. Можешь уйти, не исцелять наших детей, но не могу. Мне открываются только пути простых смертных…
- А я, значит, не простой?
- Не лукавь со мной. Ты знаешь сам. И я знала. Чувствовала. Догадывалась. Но не смела.
- Неужели это так страшно? - вздрогнул Максим, глядя на удивительно - торжественное выражение лица цыганки.
- Не тебе, конечно, не тебе. Для тех, смертных, кто пойдёт за тобой.
- Но что… Что я с ними сделаю? Я же не чудовище какое. Это я только внешне. Да и то…
- Знаю. Всё теперь знаю. Не ты. Тьма.
- Тьма? Это… это…
- Тот, кто дал тебе оберег, знает…
- Но его не спросишь! - вздрогнул Максим, вспомнив жутко растерзанное тело Хомы.
- Поэтому и не спросишь.
- Это Тьма его? Хорошо, как до неё добраться?
- Тьма - порождение Самого.
- Постойте, Сама что-ли?
- Нет, какого ещё Сама? Я же сказала: "Самого".
- Ладно. И что?
- Не знаю. Если Тьма вновь в этом мире, значит смертным надо готовиться к страшному. Если только…
- Да?
- Если только её не остановят.
- Это я, что ли?
- Ты… А может и ты. Не знаю… Не открылось.
- А что? Что открылось?
- Поле открылось. И церковь ваша. И огонь с серой над монахами. А ещё бусы. И свет от них. И девушку, девушку надо тебе найти.
- Сам догадываюсь, что надо. Но где она сейчас?
- Не знаю. Страх её чувствовала, тоску её чувствовала, а где - не знаю. Словно умерла. Но… не умерла. Не знаю. Всё. Всё сказала.
- Да, нагадали.
- Не гадала. Что видела, то и сказала. Что дальше - тебе решать. Никто держать не будет. Можешь уходить.
- Ну вот. Второй раз. Гоните? Я же пообещал. Только вот что… не знаю. Потом поможете… ну, это у брата вашего.
- Да что всё-таки?
- В столицу мне надо. А без документов тормознут… как бы мне…
- Он сделает паспорт. Сегодня же, перед лечением и скажи. Вчера бы сказал, завтра уже бы сделали. Поехали.
По тому, как изменилось поведение барона, можно было понять - гадалка рассказала ему что-то из увиденного. Что-то невероятное, чему тот до конца не верил. И не знал теперь, как держаться. Правда, пришёл уже не в халате, а в каком-то парадном цыганском прикиде. И незамедлительно перешёл на Вы.
- Мне сказала Рада о вашей проблеме. И о вашем согласии на дальнейшую… помощь нашему табору. Это… великодушно с вашей стороны и это… большая честь для нас. А паспорт… Какую фамилию указать?
- Черный. Максим Леонидович Чёрный.
- Завтра… нет, послезавтра получите. Вы ведь не успеете… решить нашу проблему? А теперь, если вы готовы, может… моего сыночка?
Исцелять сыночка не хотелось. Не понравился он Максу. Этакий хлыщ, да ещё на цыганско-баронский манер. Преемничек. Лет семнадцати. Смуглая кожа. Глаза на выкате. Мохнатые, не широкие, а именно - мохнатые брови. Широкие цыганские губы и цыганские же чёрные волосы. Его сестре эти фамильные черты придавали своеобразную пронзительную красоту. А этому «принцу» - что-то неприятное, гадостное.
- Давно это у тебя? - поинтересовался Максим, чтобы завязать хоть какой разговор.
- Давай, лечи, если подрядился - выдавил, как выплюнул пациент.
- Ну, по большому счёту не подряжался, - тут же окрысился Макс.
- Ты давай, занимайся делом. Не зли. Или…
- Или? Что «или», хотелось бы знать? - перешёл на такой же жёсткий тон юноша, вставая со своего
