Лужайки, где пляшут скворечники

ные шарики репьев). Синяки и царапины на тощих ногах тоже как у всех мальчишек. Обтрепанные кромки джинсовых шортиков торчат из-под белой рубашки. Правда, сама ру­башка не совсем обычная: чересчур широкая, и по ней белы­ми же, но с серебристым отливом, нитками вытканы изо­гнувшиеся крылатые драконы. Но и она — достаточно потре­панная, а сбоку даже порвана и зашита через край крупными стежками.

Зонтик нетерпеливо топтался в подорожниках. В руках его был мятый листок.

— Давайте скорее… Пойдете до церкви, потом вдоль Бо­танической решетки, к разваленной водокачке, а как даль­ше — я начертил. Вот…

— Разве ты не пойдешь с нами? — откровенно огорчился Кей. Испугался даже.

— Мне туда соваться пока нельзя. Вам, конечно, тоже нельзя, ну да ладно. Вам-то все равно ничего не будет. А мне знаете как влетит, если догадаются! Один раз уже досталось за распечатанный колодец на лужайке Четырех Скворечни­ков. Целую неделю не выпускали на белый свет… Кей, мам надо самим. — Артема Зонтик держал как бы на втором плане. Видно, знал, что Кей не в пример больше посвящен в загадки здешних мест.

Кей взял листок, поднял фонарь, хотя от окна и так было светло.

— Давай поменяемся фонариками, — вдруг сказал Зон­тик. Отвел Кея от окна, взял его фонарь и протянул светя­щийся зеленоватый шарик. Размером с грецкий орех.

— Он вас поведет по нужному пути. Если пойдете пра­вильно, будет светить ярко. А как отвернете куда не надо, сразу потускнеет.

— А зачем тогда план? — дернуло за язык Артема. Зонтик объяснил терпеливо:

— План — это приблизительная схема. А шарик — для точного поиска. Разве не ясно?

— Виноват. Понял, — отозвался Артем почти по-армей­ски.

— Я буду здесь караулить, — тихо пообещал Зонтик (опять же главным образом Кею). — Если она сунется, сразу не пролезет… Но вы все же постарайтесь с этим делом до рас­света.

— Да, — вздохнул Кей. И без лишних слов — с бумагой в правой руке, с шариком-фонариком в левой — шагнул от крыльца. Сквозь обступившие домик заросли белоцвета. Артем за ним. Почти на ощупь, потому что зеленоватый шарик освещал лишь белый листок да руки спешившего Кея.

«Если она сунется… Если она сунется…» — толкалось в Артеме при каждом шаге.

— Кей… А не страшно ему там одному? Кей понял стразу.

— Не-а. Он не боится Смерти. Он умирал уже два раза. И теперь у него против нее… этот… как его…

— Иммунитет?

— Ну да! Защита… Но все-таки нам надо успеть до рас­света.

— Кей, а он кто? Я раньше не видел его среди ребят.

— Вообще-то его зовут Шурка. А Зонтик — это прозвище.

— Я не о том. Он… из этих? Сомбро?

— Ну, конечно! Это же сразу видно. И по прозвищу можно догадаться.

— Как это?

— Ну как! Он — маленький сомбро. Уменьшительное слово от «сомбро» какое? «Сомбрильо». Или «сомбрилья», не помню точно. В общем, это и есть «зонтик» по-испански, по-мексикански. «Маленькая тень». Там, на юге-то, зонтики нужны не столько от дождя, сколько от солнца. Это даже глу­пому ясно…

Артем сказал, слегка запыхавшись (они ломились через заросли чертополоха):

— Мне, глупому, вот что неясно. Ты на меня злишься, что ли?

— Тём… я не злюсь. Я… просто я думаю каждую секунду: как там Лелька?

— Ну… так ведь и я думаю. Мы же спешим…

И они спешили — сквозь темноту и цепкие стебли. Артем полностью доверился Кею. Лишь бы не отстать от неудержи­мого мальчишки. Беспощадная «волчья трава» цапнула Арте­ма за ладони, он тихонько взвыл. А голорукий и голоногий Кей пробивался сквозь крапиву и татарник, не сбавляя напо­ра. Самые колющие и жгучие сорняки были добры к здеш­ним пацанам. Артем же, видать, еще не заслужил такого снисхождения.

Они выбрались к штабелям бетонных плит, за которыми угадывался в сумраке великанский шар газовой емкости. Резко пахло ржавой жестью и пасленом. Мрак неожиданно раздвинулся. Это над головой разошлись облака, открыли куски белесого летнего неба с горстью переливчатых звезд. На северо-западе, за тополями и черным кружевом эстакад проступила желтоватая щель негаснущей зари.

Кей остановился, часто подышал, придвинул шарик к бу­маге. Сказал чуть виновато:

— Теперь уже недалеко.

Артем сердито дул на обожженные ладони.

Справа, словно сотканная из светлых волокон, выступи­ла тонкобашенная церковь.

Двинулись дальше. Слева потянулась полуразбитая чу­гунная ограда решетки между каменными опорами. Узор и тонкость литья были достойны петербургских парков. Ходи­ла легенда, что лет триста назад, когда на этом месте лишь набирал силу маленький чугунолитейный завод, хозяин его решил среди цехов и печей разбить сад с заморскими дере­вьями. Это чтобы заезжие столичные чиновники дивились и знали: владельцы здешнего края не лыком шиты. Но пальмы и кипарисы не выжили в здешних зимах. Помнила их только эта старая решетка, у которой осталось давнее название — Ботаническая.

Кей отыскал в решетке заросший пролом. Артем пролез вслед за Кеем, цепляя на футболку сухие репьи.

— А вот и водокачка, — бормотнул Кей через сотню шагов. Черная постройка громоздилась над низким ольхов­ником. От него несло зябкой влагой. Опять остановились. Кей светил шариком на бумагу. Артем глянул через его плечо. Схема как схема — вроде тех, что рисуют мальчишки, играя в разведчиков: квадратики, треугольнички, линии, стрелки… Но Кей шепнул с опасливым восхищением:

— Ух ты! Он нарисовал настоящую карту на пятницу. Будет ему, если узнают…

— Но ведь сегодня не пятница, — глуповато заметил Артем.

— В Городе сейчас все дни — пятница, — веско разъяс­нил Кей. — Потому что его заложили именно в этот день, назло дурной примете. И там всегда будет «добрая пятница», пока Город не вырастет окончательно…

— Ничего не понимаю…

— И не надо. Ты, главное, не отставай, потому что Город здесь уже дышит через щель. Заплутаешь так, что целый год никто не найдет — ни сомбро, ни милиция… Наверно, Евсейка сунулся сюда ночью, балда рыжая, вот и пропал…

Шепот Кея был странным, незнакомым. У Артема даже куснуло холодком позвоночник. Может, Кей — немножко сомбро?

Кей повел светящимся шариком перед собой. Тот вдруг обрадованно разгорелся — уже не фосфорическим, а белым электрическим светом. Впереди встала глухая стена призе­мистого бетонного цеха. От макушек травы до верха она была расколота извилистой чернотой.

Ох как не захотелось Артему в эту тьму! Но Кей сказал не­терпеливо:

— Идем.

2

Напрасно Артем боялся. Да, они оказались в сплошной тьме, но тьма была не страшная. Наоборот — добрая. Теплая, мохнатая, она терлась об Артема, как черные ласковые коты. И еще — сразу стало ясно, что это не тьма закрытого помеще­ния. Она была слишком обширна. Артем и Кей оказались не внутри цеха, как можно было ожидать, а на открытом пространстве. Во мраке ощущались теплые каменные дома и брусчатка старой площади. Они дышали.

Артем вспомнил. Такое он однажды видел во сне. На блокпосту, во время короткого ночного отдыха. Снилось, что он вернулся домой. Навсегда. В свой город. Это не совсем тот город, но родной и добрый. Артем вышел на привокзаль­ную площадь. Здесь медленно погас единственный фонарь и в наступившей тьме началось таинственное передвижение пространств. В этом передвижении не было ни малейшей уг­ розы, а была лишь добродушная хитрость. Так родители не пускают своего малыша раньше срока в комнату,