насколько осмысленными и толковыми были эти приказы. И еще она видела нечто даже гораздо более важное, чем ее одобрение или успехи его командования. А именно: матросы, эти прожженные пираты, верили в Уинтроу. Даже Йола, старпом, ни на йоту не усомнился в способности или праве юнца занять место Кеннита. И Этта не усомнилась. И Проказница вверилась его руке без малейшего колебания. Альтия все время чувствовала – и несказанно ревновала, до какой степени понимали друг дружку Проказница и Уинтроу. С полуслова – неверно сказано, гораздо глубже и тоньше! И это понимание, эта взаимосвязь струилась мимо нее, мимо Альтии… Важные сведения, указания, взаимная поддержка – все это как бы не касалось ее. Нет, они не отторгали и не отвергали ее. То, что было между ними, всего лишь пролетало мимо нее, как пролетает взрослая беседа над головой маленького ребенка.
Уинтроу, бывший когда-то недоучкой жрецом, ее невысокий и хрупкий племянник – этот Уинтроу превратился в худощавого, но полного энергии юношу, даже можно сказать, молодого мужчину, властного и знающего свое дело. И голос у него тоже стал совершенно мужским. Альтия испытала внезапное чувство вины, поняв, что даже ее собственный отец не сумел разглядеть скрытого таланта Уинтроу. Иначе Ефрон Вестрит всячески воспротивился бы намерению Кефрии отдать мальчика в монастырь. И даже отец Уинтроу собирался использовать Уинтроу лишь в качестве этакого «местоблюстителя», покуда не подрастет его младший и бойкий сын, Сельден. И только Кеннит смог разглядеть душу Уинтроу, смог пробудить и должным образом воспитать юный талант. Кеннит, этот гнусный насильник, при всем том был вожаком, которому Уинтроу чуть ли не поклонялся. И учителем, благодаря которому Уинтроу смог занять свое место на этой палубе и наконец принять командование на себя.
Такие и подобные им мысли проносились в голове Альтии столь же стремительно, как и ветер, наполнявший паруса Проказницы. Яростная работа не оставляла ни времени, ни сил углубляться в переживания. Гнев придавал Альтии силу, и всю ее она вкладывала в борьбу с очередным канатом. Да, она ненавидела Кеннита и презирала его. Она по-прежнему желала убить его, а еще больше желала выставить перед людьми в истинном свете. Пусть любовь и верность его людей будут отняты у него так же, как было отнято у нее телесное достоинство. Словом, Альтия хотела отнять у него все то, что он отобрал у нее: нечто такое, чего он никогда не сумеет вернуть. Оставить его до конца дней непоправимо искалеченным духовно. Вот только причинять какой-либо вред этим двоим – своему племяннику и своему кораблю – у Альтии никогда не повернулась бы рука. Но и простить ради них Кеннита она тоже ни в коем случае не могла.
И вообще, прежняя душевная боль только усилилась оттого, что она уверилась: Брэшен был жив. Каждый раз, когда ей удавалось заметить его на палубе Совершенного, ее сердце радостно подпрыгивало и тут же замирало, пронзенное ужасом. Она ведь обязательно должна будет ему все рассказать, когда они встретятся. Сумеет ли Брэшен – даже Брэшен! – понять ее и поверить? Альтия не знала, чего больше бояться: что Брэшен придет в ярость, почувствовав себя обокраденным? что он прогонит ее как «оскверненную»? или посоветует ей пережить случившееся как рану, которая когда-нибудь да заживет? Ей никак не вал ось предвидеть его реакцию, и она с ужасом думала о том, что, по сути, толком и не знает его. То, что они открыто любили и доверяли друг дружке, было им обоим, честно говоря, в новинку. Выдержит ли их любовь удар такой правды?
Так неужели же Кеннит и это умудрится разрушить?
А потом думать сделалось уже решительно некогда, потому что они вплотную приблизились к джамелийскому кораблю. Альтия услышала страшный звук столкновения. «Совершенный?..» – подумала она с болью. Ее несчастный безумный корабль бросился в это сражение ради Кеннита. А джамелийское судно было все ближе, все ближе, и вот…
– Держись, ребята! – заорал кто-то.
Миг спустя до нее дошел смысл предупреждения, но было уже поздно, она уже катилась по палубе. Барахтаясь и скользя, она испытывала слепящую ярость. Да как посмел паршивец Уинтроу так рисковать ее кораблем? Но потом ее тело коснулось диводрева, и она вмиг поняла, насколько сам корабль рвался в эту погоню. Проказница готова были идти на любой риск, Уинтроу же, наоборот, сделал все, чтобы по возможности уменьшить его. Альтию в конце концов остановило одно из мертвых тел на палубе, она содрогнулась, но тут же вскочила. До джамелийского борта было не дальше, чем до пирса при швартовке. Этта уже летела в прыжке, держа в руке блестящий клинок. Кто возглавлял абордажную команду? Уинтроу? Во всяком случае, его нигде не было видно. Альтия выхватила саблю из руки мертвеца.
Еще миг спустя ее босые пятки соприкоснулись с палубой джамелийца. Всюду шла тесная и яростная резня. Кто одерживал верх – понять невозможно. И где племянник? К Альтии, замахиваясь, прыгнул здоровенный вражеский матрос. Альтия довольно неуклюже отбила два его первых выпада, предназначенных убить ее. Потом неизвестно откуда выхлестнуло еще одно лезвие и пришлось здоровяку поперек груди. Он завопил и шатаясь повернулся прочь, а у плеча Альтии возникла Йек. Ее лицо расплывалось в той же безумной улыбке, которая всегда нисходила на воительницу в миг настоящей опасности.
– Как по-твоему, если я вдруг спасу сатрапа, он на мне женится? – поинтересовалась она. – Небось занятно быть сатрапессой… или как там она называется!
Альтия не успела ответить. Палуба под ногами накренилась – и не выпрямилась вновь. Сражавшиеся, теряя равновесие, посыпались друг на дружку. Альтия успела схватиться за незыблемо стоявшую Йек.
– Что это? – вырвалось у нее.
В самом деле, может, это джамелийский флот сажает из катапульт по сцепившимся кораблям?
Ей ответил пронзительный крик матроса-джамелийца:
– Кэп, кэп, поганая змея весь руль начисто оторвала! И в трюме течь – не заткнуть!
– Ясненько, – весело отозвалась Йек. – Похоже, надо поскорей забирать то, за чем пришли, и уматывать с этого корыта, пока оно еще на плаву!
И она ринулась в битву, не вступая в единоборства, а просто прорубая себе путь вперед. Альтия следовала за Йек по пятам. Справным рубакой она так и не сделалась, но спину Йек все-таки охраняла.
– Я вроде видела Этту… Ага, вон она! – веселилась воительница. Вдруг она выругалась: – Во имя животворящего дыхания Са и могучих яиц Эла! Они оба упали – и оба в крови!
Джамелийский капитан приучил своих людей слушаться не раздумывая. Весьма похвальное дело, но только до тех пор, пока оно не оказывается обращено против тебя! Кеннита окружили люди, чьи глаза светились намерением выполнить капитанский приказ, а приказ гласил: убить обоих. Сейчас они это сделают не задумываясь и не колеблясь. Видимо, сатрап должен был либо пребывать у них в руках, либо лежать мертвым, иного выхода они не видели. Соответственно, ценность Касго в глазах Кеннита мгновенно выросла до небес. Нужно, чтобы сатрап был жив. И остался у него. При таком раскладе он будет являть собой наибольшую угрозу для джамелийцев и цена его, понятно, будет наибольшей. То-то они вытерпели нападение змей и вообще пошли на страшный риск, только чтобы его захватить! Но он, Кеннит, его вернет, и вот тогда они заплатят столько, сколько им и вовсе не снилось. Проказница была уже совсем близко. Ему необходимо лишь чуть-чуть продержаться, пока за ними придут Этта и Уинтроу.
– Держись у меня за спиной! – велел он .сатрапу и бесцеремонно отпихнул его назад.
Сам он придерживался за корабельную рубку, чтобы не свалиться, и заслонял съежившегося государя собственным телом. Свободной рукой он сорвал с себя плащ. Наседавшие враги уже замахивались. Кеннит обманул самого первого, опутав его клинок плащом и вынудив промахнуться. Он попытался даже перехватить саблю, вывернувшуюся из руки джамелийца, но та не удержалась в толстых складках плаща.
Второй по счету был здоровущий детина; такому кузнецом бы работать, а не саблей размахивать. Он шагнул вперед и без всякого искусства и мастерства насадил на свой клинок и Кеннита, и сатрапа. Сабельное лезвие прикололо их одного к другому.
– Обоих уложил, – с удовлетворением заявил детина.
Кеннит потрясенно отметил про себя, что полосатая рубаха его убийцы была заляпана жиром. Вот он высвободил саблю и повернулся лицом к подлетевшим пиратам, а Кеннит и сатрап вместе свалились на палубу.
Но даже падая, Кеннит все еще не верил в случившееся. Это не могло произойти. Не имело права. Не с ним! Сзади родился какой-то истошный визг – так кричит раненый кролик. Этот визг вонзился в его тело и стал болью. Боль взорвалась внутри и заполнила все его тело. Она была белой, невыносимо белой, и настолько пронзительной, что он даже не видел нужды кричать. А потом – целую вечность спустя – его
