– Ты слышал, когда все началось? В два часа! Именно тогда мы из школы возвращались.
Фома уныло потер переносицу.
– Ну и дела! – сказал он. – Умять 100 тысяч тонн на троих – это какой аппетит надо иметь! Наши кирпичики трескают будь здоров!
– Чего ты смеешься? Их ловить надо! – крикнул Димка.
– Надо-то надо. Но как мы их поймаем? С сачком для бабочек будем за ними бегать? Они сачок сожрут, а нами закусят.
Димка возмущенно завопил, что Фома болван, а потом, неожиданно переключившись на другую тему, стал клянчить у Соболева его липучку.
– Она же тебе все равно не нужна, – ныл он.
Сообразив, что это теперь надолго, Фома аккуратно положил трубку на стол и заглянул на кухню к сестре.
– Эй, Людка! Тебя к телефону. Только что позвонили. Кое-кто хочет с тобой поговорить! – крикнул он.
Сестра так и взвилась.
– Кто?
– А я откуда знаю? Какой-то парень.
Людоедка взбудораженно заморгала.
– А какой у него голос?
– Точно не могу описать, но такой влюбленный-влюбленный.
Спотыкаясь, Людка метнулась к телефону, а Фома торопливо нырнул в свою комнату и запер дверь на палку. Он знал, что разъяренные Людоедки бывают опасны, особенно когда им приходится иметь дело с такими занудами, как Димка Демидов.
2
На другой день утром Фома первым делом включил телевизор. Известие, что Земля стремительно теряет массу, успело уже переместиться из конца программы «Новости», из раздела сплетен и слухов, в самое начало. За ночь Земля ухитрилась потерять еще 250 тысяч тонн, а темпы загадочного исчезновения вещества все ускорялись.
Говорили о двух огромных воронках, которые втягивают в себя все, что окажется поблизости. Одна воронка была над пустыней Сахара, а другая где-то над Гренландией.
– Если вчера пропадало только вещество, то теперь начали исчезать и люди. Сегодня около пяти часов утра в Баренцевом море загадочно исчез норвежский сухогруз «Белый медведь» со всем экипажем. Такая же судьба постигла два американских эсминца, один из них успел дать радиограмму, что его атаковало небольшое красное тело прямоугольной формы, в боковой части которого расположена длинная щель... Это пока вся информация. Мы и дальше будем держать вас в курсе событий. С вами была Алина Тараторкина.
«Три кирпича – две воронки. Маловато как-то... Если один кирпич – одна воронка, то одной воронки не хватает», – рассеянно подумал Фома.
В кухню вошла мама.
– Почему ты еще не в школе? Знаешь, сколько сейчас времени? – строго спросила она.
– Нам ко второму уроку. Историчка болеет.
– В любом случае это не предлог, чтобы убивать утро перед ящиком. Значит, у тебя есть время сбегать за пельменями и сливочным маслом! – заявила мама, выключая телевизор.
Спорить с мамой было бесполезно. Мальчик знал, что на каждый его аргумент у мамы найдется три своих, более убедительных.
Вздохнув, Фома оделся и отправился в магазин. В нагрудном кармане у него, как всегда, лежала липучка. Мальчик ощущал прохладу, исходившую от этого крошечного космического шарика.
– Липучка, что нам делать? Если бы можно было позвать Флюка! – сказал ей Фома. Но липучка, разумеется, не откликнулась. Она никогда не откликалась. Такое уж у них, у липучек, было обыкновение.
Продовольственный магазин располагался рядом с домом. Он назывался «САМБЕРИ». Название отражало суть. Это был магазин самообслуживания. Фома вошел внутрь и направился вдоль стеллажей с продуктами искать масло и пельмени.
Внезапно Соболев услышал какой-то звук. Он обернулся и увидел, что одна из банок с зеленым горошком подскакивает. Удивленный мальчик подошел ближе. Банка на несколько секунд затихла, а потом снова стала вздрагивать.
Вначале Соболев решил, что это дрожит витрина, но нет: подскакивала только одна эта банка. Немного помедлив, Фома взял ее в руки. «Что это еще за форма рекламы?» – подумал он. Почувствовав, что банка уже у кого-то в руках, изнутри отчаянно забарабанили.
– Эй вы там! Кто-нибудь! Купите меня скорее или я за себя не отвечаю! Всех распатроню! – донесся до Фомы настойчивый писк.
Мальчик огляделся. Продавцов поблизости не было, а от кассирши его отгораживал стеллаж. Сняв с соседней полки открывалку, Соболев, пыхтя, распечатал жестянку. Вначале из горошка показалась восьмипалая рука, следом за рукой лысая макушка, а затем Фома увидел, как из банки, недовольно отряхиваясь, вылез маленький зелененький человечек в скафандре. На затылке у него торчали две короткие антенны.
– Флюк! – воскликнул мальчик. – Флюк! Как ты здесь оказался?
3
Флюк – а это был именно он – уставился на Фому, протирая глаза от горошка.
– Тьфу! – сказал инопланетянин. – Опять ты! Вот не повезло! Не успел я по тебе соскучиться, как ты опять сваливаешься мне на голову!
Несмотря на то что Флюк вел себя по-свински, Фома все равно не мог скрыть радости.
– Это кто еще кому свалился на голову! Я тебя, между прочим, из горошка выудил, – сказал он с легким укором.
– Протестую! Все, что ты сделал, – это открыл банку. Выудился я сам! – возразил Флюк. – И вообще, ты что, хочешь, чтобы я простудился? Давай немедленно вытирай меня! Да не рукой, олух, возьми вон ту салфетку! Я совсем продрог. Знаешь, сколько мне пришлось торчать тут и барабанить? Ты раньше не мог прийти в магазин, что ли?
Зная, как долго маленький крубс – так назывался народ Флюка – может ворчать, Фома поспешил перевести разговор на другую тему.
– Как ты здесь очутился? Неужели опять гугнилка сломалась? – спросил Фома, промокая скафандр крошечного пришельца.
Очевидно, своим вопросом Фома наступил на больную мозоль, потому что инопланетянин посинел от злости.
– Ничего подобного! Гугнилка в полном порядке. Но я угодил в засаду! Мою тарелку сожрали, а меня сюда это... теле... теле...
– Телепортировали? – подсказал Фома.
– Не перебивай! Как же, телепортируют они! Они меня телезафигачили! Вот как они со мной поступили! Я просвистел тридцать созвездий на одном дыхании и материализовался здесь, тьфу, в банке с горошком!.. Конечно, я не знаю: возможно, они перепутали меня с метеоритом, а потом, спохватившись, перенесли сюда, но мне от этого не легче.
– «Они» это кто? – спросил Фома.
– Ясно кто! Глотуны! И угораздило меня наткнуться на них в космосе. А что я мог сделать, один против троих? Я даже удрать не успел.
У Фомы перехватило дыхание. Чутье подсказывало ему, что он близок к открытию. Вот только к
