считали, что творят благо. И Поль подумал, что если бы сейчас кто–нибудь попытался уничтожить его имплантат, у него была бы такая же реакция. Кто это подумал, Виктор или Поль? Поль счел себя мертвецом, став дери. «Что вы хотите от мертвеца?» Как симметрично! И что было бы с Полем, если бы в имплантате не жил двухсотлетний Виктор, который твердо знал, что быть дери очень хорошо?
Поль остановился перед дверью, в общем, ничем не отличающейся от других. Только маленькая металлическая спираль вместо номера или надписи. Это была та самая дверь. Спираль — символ смерти и возрождения. Он помнил. Он попробовал открыть. Заперто.
«Поль, я слышал, что ты прекратил работу, — услышал он мысль хозяина. — Зайди в лабораторию».
Христиан сидел у стола с лабораторным оборудованием. Сервент не знал назначения половины этих приборов. Для него здесь только компьютер, управляющий химическими процессами, ионными микроскопами и сверхточными манипуляторами. Компьютер для дери, с монитором. Высшему не нужны все эти «костыли». Но Высших мало.
«Садись, Поль, поговорим».
Сервент взял стул. Сел напротив. Он был благодарен господину за то, что тот не заставляет сидеть на подушках у ног.
«Это деловой разговор, — заметил Высший, поймав его мысль. — Да и против воли не заставлю».
И Поль почувствовал легкое прикосновение сканирования.
В первый раз это было жутко. Когда сканировали Иные еще до установки имплантата. Боль, тошнота и кровь из носа. Чего и следовало ожидать. В общине о сканировании рассказывали еще не такие ужасы.
Когда впервые сканировал Христиан, Поль весь внутренне сжался, ожидая той же реакции. Но ничего. Скорее похоже на удовольствие от послушания. «Имплантат полностью снимает этот синдром, — заметил Высший. — Не бойся».
И теперь все было очень спокойно и без неприятных ощущений.
«Что теперь будет?» — спросил Поль, когда господин закончил.
«А что, что–то должно быть?»
Поль пожал плечами.
«Я ослушался».
«При современной технике имплантирования наказания бессмысленны. Программу я тоже не буду корректировать. Там нечего корректировать. У тебя все в порядке. Естественная реакция на информацию, переворачивающую базовые представления. Ничего страшного. Завтра день отработаешь».
Поль кивнул.
«О своих смертях ты вспомнишь. Теперь уже можно. Вспоминай. Ты ведь уже нашел дверь…»
Воспоминание… Яркое, как осенний закат. «Воспоминания о смерти всегда очень яркие», — где–то на периферии сознания.
Он толкнул дверь со спиралью, и она открылась перед ним. Ярко освещенная комната, убранная цветами. Белыми, алыми, голубыми. Сладковатый приятный аромат. У стены высокая кушетка, покрытая клеенкой. Это неприятно поражает. Помесь оранжереи и медицинского кабинета. Хозяин стоит у окна, из которого льется этот свет. Такой яркий свет бывает только во сне. Наверное, утро.
«Очень хорошо, Виктор. Ты вовремя. Раздевайся».
Он снимает рубашку. Руки слегка дрожат.
«Что за мандраж, Виктор? Не в первый же раз!»
Он вспоминает предыдущий. Воспоминание в воспоминании. Движения становятся спокойнее.
«Ложись».
Кушетка слишком высокая, а он стар. Вдруг он четко осознает, что после его смерти ложе превратится в операционный стол. Имплантат извлекают здесь же. Поэтому клеенка, чтобы не пачкать кровью постель. Поэтому заставляют раздеваться — чтобы не портить имущество.
«Ну и что? — мысль господина. — Ты бы предпочел, чтобы имплантат не извлекали?»
«Нет!»
«То–то же».
Господин помогает забраться на кушетку и лечь.
«На живот?»
«Пока на спину. И расслабься».
Потолок прозрачен. Видно небо. Легкие утренние облака.
«Я очень доволен твоей службой, Виктор. И ты получишь награду. Дай руку».
Господин меняет что–то в программе имплантата. И сервента заливают волны удовольствия. Весь гормональный кайф за всю жизнь. Частички дозированного наслаждения, усиленные и соединенные вместе. Так продолжается долго, очень долго. Кажется, несколько часов. Наконец, наслаждение начинает спадать, ощущения притупляются.
«Теперь на живот, — приказывает Высший. — Аккуратненько. Я помогу. Вот так. Голову на руки».
Он чувствует на спине прохладную ладонь Христиана. И тут воспоминание прерывается. Все! Выключили риалвизор.
Он очнулся в лаборатории, открыл глаза. Христиан внимательно смотрел на него.
«Ну как? Сможешь завтра работать?»
«Смогу. Это было жутко и соблазнительно одновременно».
Высший улыбнулся.
«Теперь ты все знаешь».
Шло время. В общем–то, очень счастливое время. Работа в саду и в лаборатории, общение с Христианом, походы в лес. Поль вдруг осознал, что в этом рабстве он работает значительно меньше, чем в вольной общине, и живет свободнее. В общине поднимались в шесть утра и шли на молитву, потом работа на маленьком общинном поле или в лесу, тяжелая ручная работа. Вечером опять молитва. Ни часа свободного времени.
А здесь почти все механизировано, кроме разве что процесса выпаса скота и сбора фруктов и ягод. По поводу последнего у Христиана своя теория. Можно, конечно, и это механизировать. Но автомат, который сделает работу так же качественно, как человек, и не попортит деревья, будет слишком совершенным и дорогим. Не выгодно. Не разумно. И вы, дорогие мои, чем тогда заниматься будете? Баклуши бить? И где тогда разумные основания вашего существования? Это не к ним, не к пасси. Скорее к homo naturalis, хотя и пасси в самый жаркий период хозяин гоняет работать в сад, сопровождая приказ рассуждениями на тему «Перемена занятия — лучший отдых». Пасси не в обиде. В общем, если не каждый день, можно и в саду поработать.
Отношения с другими пасси у Поля (впрочем, господин называл его теперь Поль–Виктор) сначала не складывались. У Христиана было еще шесть сервентов, и они откровенно ревновали. Новичку уделялось слишком много времени. Но последнее неумолимо текло меж пальцев, и когда Поль в мыслях господина плавно переместился в графу «на общих основаниях», отношения сразу наладились.
С Христианом было интересно. Часто сервенты собирались после работы в лаборатории, обсуждали сделанное, шутили. Иногда присутствовал кто–нибудь из Иных. Но этого пасси не любили. При Иных не такая раскрепощенная атмосфера. Скованно себя чувствуешь.
Месяц сменял месяц. Прошла зима. Наступила весна с ароматом цветущей ивы и первыми набухшими почками. А Поль уже считал, что попал в рай. Зачем он потратил двадцать четыре года своей жизни на этих дурацких поплавскиан! Жаль!
Поль рассказывал про поплавскиан господину (тот интересовался). Про службы, про Священный Диск, про Звездную Сущность. Христиан усмехался.
«Костя Поплавский был хорошим музыкантом, но он никогда не проповедовал никаких «Звездных Сущностей». Мне о нем много рассказывал отец, Игорь Поплавский. Они были братьями».
«Но у него в песнях про «звездные сущности»!»
«Не более чем красивая метафора. Кстати, если хочешь, можешь послушать его через имплантат. У нас есть записи».
