— Я просто вымылась.
— Ты нарочно? Чтоб мне навредить?!
— Может, мыло? Или шампунь? — В душе у Раи загорелось тайное маленькое счастье, хотя сердце щемило от вида бабушкиных корчей. Все-таки своя, родная. Может, нельзя так?.. Ей же, наверное, больно. Она ведь голодная…
— Выкинь мыло! И шампунь в помойку! — шипела черная туша, волнуясь. — Да если ты… я тебя… Духовная травма, знаешь? Это статья! Штраф, не расплатишься. В колонию пойдешь… Из завещанья вычеркну! Из квартиры выгоню! Под забором, как собака, жить будешь!
Любовь, навеянная памятью детства и чарующим «гур-гур» — наверное, зов таки пробивался через рестеон, — схлынула. Рая встала — кулаки в бока:
— А кто тебя кормить будет? Мама? Она сюда ни ногой! Отец? Он с иконой придет. Соседку попросишь? Знаешь, что она тебе обещала? Хватит, насосалась! Дай отдохнуть, я не могу больше! Ба, имей совесть! Погляди на меня!
Вопреки всей экономии Рая включила свет, чего в бабкиной комнате три года не случалось. Счетчик прерывисто запищал, предупреждая о перерасходе, но Рая его не слышала — смотрела на рыхлую груду, сжавшуюся в кресле.
Плачущую.
«Ой, бабушка…»
По дряблому бескровному лицу текли слезы. Оказавшись на свету, жительница тьмы стала такой, какой была, — старой, беспомощной, жалкой.
— Прости меня! — Рая бросилась к ней, обняла бабкин живот и трясущиеся руки, прижалась, зарылась лицом в платье, пахнущее нафталином. — Я больше не буду. Прости, пожалуйста!..
— Ну-ну-ну, — всхлипывала бабка, похлопывая внучку по спине ладонями. — Погорячились, и хватит. Я тоже виновата. И ты меня прости, Раечка. Не будем ссориться. Поешь — и спи, отдыхай. Ты ж у меня любимая.
Она гладила Раю, ворковала утешительные, добрые слова, рот кривился, глаза щурились — такое жжение шло от теплого тела внученьки, едва хватало сил терпеть. И свет, этот палящий свет!..
— Погаси лампу, а то счетчик много накрутит.
— Хорошо, бабулечка!
С чувством вины она проснулась, оделась и пошла на остановку.
«Мы все наладим с бабушкой. Как-нибудь определимся, — подбадривала себя Рая, чтобы унять сосущее тягостное чувство. — Ничего сегодня пить не буду. Вечером накормлю ее как следует, досыта. А то она такая бледная!»
У корпуса Рая увидела глухой серый фургон ОМОНа, здоровенных парней в камуфле и закрытых шлемах, с автоматами. Группа омоновцев сошла с крыльца, держа кого-то за скованные сзади руки, и вбросила человека в дверь фургона. Как мешок с картошкой.
— Что это? — спросила она у Светки, когда машина вырулила на выезд. Крутом гомонили вполголоса, обсуждали происшествие.
— Жуть! Эколога взяли, Ланцова. — Светка была бледнее подруг. — Вроде сигнал поступил — он нелегальный указник. Из тех, кто сами с кладбища приходят. А мы с ним в одной учебке сидели! Бр-р-р! От таких, сама знаешь, некроз идет. И на людей перескакивает.
— Некробиотическая аура. — Сайт «Тайное знание» многому Раю научил, всяким умным словам. В душе словно сквозняком открыло дверь и стало все оттуда выдувать — вину, жалость, напрасные детские слезы…
— Во как в доверие вкрался! Говорят, документы подделал и нарочно к нам устроился, где молодые. Они к детям липнут, к девчонкам — тепло оттягивают, а взамен свой некроз отдают. Поэтому люди и умирают без причины — присел, вздохнул и умер.
— Без разговоров, прямо из учительской забрали, — подтвердила Зойка. — Хрясь его, а кровь не потекла, только желтая сукровица.
Рая потерла ладонь — там еще держалось странным холодком прощальное рукопожатие эколога.
— С ним запросто. Он вообще не человек. — Зойка радовалась, что такое чудище из корпуса убрали. Пообщаешься, а после зубы выпадут, и станешь фригидная. — Мотопилой на части, потом в яму с негашеной известью.
Пустая внутри, Рая провела учебный день. Бесчувственно, тупо. Все пролетало мимо, ничего не цепляло. Даже запах из учительской, где после эколога вымыли хлоркой, и белые разводы на полу в коридоре, где его волокли, истекающего трупной сукровицей.
А денек выдался солнечный, облака ушли, небо стало лазурным, как весной. Весь город осветился, заиграл красками. В такой день к девушке должен подойти парень (не какой-то, а конкретный) и пригласить: «Погуляем?»
Вместо этого к Рае подошел участковый милиционер. Он ждал ее красивым вечером в засаде, как недавно она ждала Аанцова.
— Раиса, у меня к вам серьезный взрослый разговор. Когда дело касается заботы, родственных отношений и благодарности тем, кто нас вырастил, я всегда начинаю с беседы, без протокола. Гораздо лучше решить вопрос полюбовно, чем вызывать повесткой, заводить дело и вести дознание. Да, порой наши близкие ведут себя не так, как нам хотелось бы. Но наш долг — уважать пожилых людей и с пониманием относиться к их слабостям…
Участковый — от слова «участие». Им в милицейской школе курс читают — уговор кормильцев. Сидят будущие участковые (человек двадцать, и через наушники запоминают форму разговора. Если забудут, собьются с текста, они переходят на русский язык и простые приемы — бац, хрясь. Это не поощряется, но иногда бывает.
— …уверен, что ты все поняла и будешь вести себя разумно. Если возникнут проблемы, приходи ко мне в отделение.
— Конечно. Спасибо, — кивнула Рая.
«А если не приду, меня мотопилой?»
По дороге домой она завернула в аптеку.
— Рестеон, пожалуйста, три штуки. И шприц на десять кубов.
— Его пьют, а не колют, — предупредила аптекарша.
— Я знаю.
Набрала шприц, укрывшись за помойным баком. Тут стерильность не важна. Остатки выпила. Пузырьки выкинула там же.
Покурила, чтобы унять нервы. Раздавила, фильтр смялся гармошкой. Это зарок. Последняя.
«Возвращать бога. Давно пора! А то живем как в аду».
— Ра-ая!..
— Иду! — Она пустила струйку, чтобы выгнать из шприца остатки воздуха.
Привет. Я Красная Шапочка. Бабушка, почему у тебя такие большие зубы?..
Сергей Герасимов
ДОМИК У МОРЯ
Черный «Лендровер» остановился у дороги, ведущей к домику. Из него вышел мужчина лет сорока, загорелый, в темных очках, с привычно свинским выражением физиономии.
Домик выглядел мило. Уютный и одновременно аристократичный, стилизованный под старину или действительно старый. Пушистые шарики ровно подстриженных кленов прикрывали его розовые стены. Между кленами виднелись фруктовые деревья. К морю спускалась широкая дорожка, вымощенная камнями. Мужчина осмотрел пейзаж, сплюнул на дорогу и направился к домику. Вечер был жарким и безветренным; пыльные сучковатые акации вдоль дороги стояли неподвижно, как нарисованные.
