только избранным, единицам на миллиард.
— Мы выпотрошили практически все месторождения.
— Их это не интересует. Они не умеют ждать. Не понимают, что земля миллионами лет накапливала богатства, которые разоряются за дни. Чтобы восстановиться и накопить прежние сокровища, понадобятся еще миллионы лет. Кому, как не нам, знать, что происходит под землей. — Первый перехватил поудобней ручку кейса. — Кто их поймет, может, введут какой-нибудь катализатор, и все завертится быстрее.
Первый и второй крепко обнялись.
— Ладно, Велор, мне пора — срок поджимает. Запомни: время часто терпит, но иногда может дать сдачи.
Разлетелись в разные стороны: отец — вверх, в командировку; сын — вниз, домой.
Утром в палате № 3 скрипнула дверь. Девочка подошла к кровати, присела на край.
— Тебе лучше, деда?
— Лучше, дорогая, лучше. Скоро станет совсем хорошо.
— А что хотел дядя, который принес яблоки и бананы?
— Хотел забрать у меня тайну.
— Ух ты, какую?
— А ты ее никому не расскажешь?
— Никому. Честное слово.
— Тогда запомни: не будешь сытее сытого — не станешь Несчастней битого.
— Стишок получается, деда.
— Ну да, стишок. Запомнила? Повтори. Молодец. Возьми-ка, скушай яблочко.
И уплыл по реке времени песком, просеянным через мелкое сито старателей.
А на земле остался шлих, пустая порода. И золотая песчинка в клетчатом платьице.
Наталья Резанова
Белая и пушистая
Сейчас я болею. А вообще-то я белая и пушистая. Это не цитата из анекдота, а печальная правда. Или диагноз. — Бирюкова, тут к тебе пришли…
Мне понадобилось немало лет и усилий, чтобы приучить всех сотрудниц называть меня по фамилии. И пресечь все попытки сбиться на «Васю», «Ваську» и «Васеньку».
Ненавижу, когда коверкают мое имя. Но это мое имя, и менять его я не собираюсь. С другой стороны, жить в наше время с именем «Василиса» да при моей внешности — не самоубийство, но весьма близко к тому.
Нина Петрова нависала над столом, кося лиловым глазом на выключенный компьютер. До конца рабочего времени оставалось минут сорок, и ее явно снедало желание выпихнуть меня на выдачу, а самой включить любимую «четверку». Хотя сейчас была ее очередь стоять на выдаче, она не могла понять, как это можно: сидеть рядом с компьютером и не включить его.
Я не работаю на компьютере. Он у меня вызывает печальные ассоциации. Особенно выключенный.
— Ну, что там?
— Этот… журналист… Кутыркин, что ли? Да ты не думай, там у стойки больше нет никого.
— Ну, смотри, если там очередь…
Я сложила карточки в коробку, а коробку убрала в стол, Пропустив страждущую Петрову. Без толпы народа в конце рабочего дня — это достойно внимания. Конечно, основной Читатель до нас не доходит. Основная серая масса оседает в читальных залах и абонементе — студенты-хвостисты, заочники, Пенсионерки — любительницы крутой эротики, потребляющие лавбургеры пачками. До отдела редких книг добираются либо специалисты, что в наше время редкость, либо…
Либо.
Эту публику я тоже должна бы ненавидеть. Но сил нет. За последние десять лет (а именно столько я здесь и работаю, перейдя из читального зала) их в отделе перебывало столько, что приходится гадать, остались ли еще в городе нормальные люди. Без скидки на сезонные обострения. Первую и большую часть из них составляют те, кто насмотрелся американских ужастиков, где, столкнувшись с чем-то непонятным, герой прется в библиотеку, с ходу отыскивает в ней древний манускрипт — и опаньки! Сценарии таких фильмов пишут люди, которые в библиотеках никогда не бывали и, уж конечно, в них не работали. А те, кто их смотрит… Все их познания, как правило, зиждутся на воскресных выпусках газет. А поскольку у нас нынче аномальных явлений — хоть лопатой разгребай, особенно в пору подписных кампаний, вот оболваненные сюда и прут. Сколько их было, изумленно разевавших глаза при известии, что Нострадамус, оказывается, по жизни писал не по-русски. О толкователях Святого Писания я предпочту умолчать. Никто из них не прочел хотя бы канонического перевода. В лучшем случае они осилили детскую Библию. О худшем — не надо.
Меньшая, но особо злостная часть — те, кого сбили с пути истинного писатели, придавшие Библиотеке (о да, с большой буквы) ореол таинственности в культурологическом смысле, адепты святого Хорхе, блаженного Умберто и модного выскочки Артуро. Не знаю, как в Вавилоне и Буэнос-Айресе, а у нас скучнее и прозаичнее места, чем библиотека, не придумаешь. У начальства одна проблема, зато вечная — нет денег. Крыши дырявые, а подвалы затоплены. Ни один мужик на такую работу не пойдет, при том, что вакансий всегда навалом. А женщины идут по двум причинам — добирают стаж, если есть возможность прожить на зарплату мужа, либо — в основном — потому что здесь при желании можно подзаработать. Нет, не в том смысле, не в древнейшем. Или хотя бы не в прямом значении. Студенты и аспиранты в библиотеку зачем идут? Конечно, не за тем, чтобы книжки читать. Здесь за разумные деньги за вас напишут что угодно — от курсовой до диссера по любой тематике, благо материал под рукой. Одна девушка из иностранного отдела, помнится, написала успешный диссер по банковскому праву, сама имея за душой диплом театрального училища. Правда, красный.
— Как же она сумела? — спросил Кутырин, когда я поведала ему трогательную эту историю.
— Перевоплотилась. Актриса…
— А вы по какой из названных причин здесь работаете?
— Ни по какой. По инерции.
Разговор этот был давно, когда Александр Кутырин проявил себя достойно и заслужил право на правдивые байки из жизни нашей библиотеки. Чем и пользовался, но не злоупотреблял. Кутырин — мужичок из раздела «для тех, кому за тридцать», спецкор нескольких столичных изданий типа «Новости культуры», «Театр и жизнь». Сам не местный (хотя и не беженец, какой-то родственный обмен, я не любопытствовала), окопался в городе уже несколько лет назад и перестал вызывать интерес у окружающих к своей персоне. Поскольку культурными новостями здесь не шибко напитаешься, он периодически пребывает в поиске материала. А милость он заслужил тем, что единственный из всех ошивающихся окрест журналистов не поймался на байку о библиотеке Ивана Грозного (нет, кажется, был еще один, но он давно соскочил на историческую родину и не считается).
Вообще-то положено думать, что это фирменное московское удовольствие. И в целом это правильная мысль. Но следом за столицей в очереди за этой уткой стоим мы. Почему-то существует версия, что начитанный царь по пути на Казань притащил библиотеку сюда (предвидел, что ли, что Девлет-Гирей Москву сожжет?) и где-то здесь припрятал. Поэтому на протяжении всего девятнадцатого века университеты от финских скал до пламенной Сорбонны направляли сюда экспедиции — копать… К веку двадцатому они устали, а в двадцать первом легенда выродилась в доступное для усталых безденежных женщин развлечение. Каждому журналисту, заскочившему сюда в поисках сенсаций, рассказывали, что самодержец припрятал свое книжное собрание именно здесь, в одном из подвалов старинной Балабановской библиотеки, благо их тут до черта и половина замурована из-за оползней и наводнений, но не сегодня-завтра ее найдут. Очередная акула пера, довольно урча, уплывала в свои угодья, на другой день в каком-нибудь таблоиде появлялся стандартный заголовок «Библиотека Ивана Грозного раскрывает свои
