Как же так? Однозначно выходит, что он ждал меня! Ясно — даже он не может в буре огня отследить одну отдельно взятую смерть. Он понял это потом. Он не мог день и ночь караулить у пожарища, или его не сразу пустили туда, а новость о гибели общины буратин уже пошла в утренних передачах и газетах. Клен с Вереском кинулись на разведку и первыми взяли ту головню, которой стал я.
Ну, спасибо, мужики. Еще раз спасибо. А то быть бы мне второй деревянной куклой на полочке в подвале. И стояли бы мы в сантиметре друг от друга, молча глядя и страдая, а Жасмин, любуясь нами, пил бы минералку и приговаривал президентские лозунги: «Вода — это жизнь! Вам нужна вода!»
Стоп, стоп. Ракиту он нашел уверенно, по крайней мере — опознал в горелом дереве. А на мне обломился.
Попробуем представить. Поздний вечер. Пожар. Через семь минут — приезд пожарных. Тушение заняло — с развертыванием техники — примерно час, учитывая, что поджог был сделан специальной смесью. В результате пожарище залито химической пеной и водой; полы прогорели насквозь, и все, что уцелело в доме, рухнуло под пол. Лужи, грязь и тому подобная слякоть. Полиция оцепила место катастрофы. Жасмин следит за пожарными через бинокль, затем звонит прокурору: «Не позволите ли, милейший, мне пройти за оцепление? Чистое любопытство…» Ночью его пропускают — тайно, когда репортеры схлынули. Он ищет дерево…
…зачарованное им.
То, что отмечено его чарами, он сразу узнает, как только увидит!
Он рыщет, роется, копается в грязи, покрытой слоем слипшейся пены, — где этот второй, колдовавший в оранжерее? И все не то, все не то — он не там ищет! Я — на краю пожарища, затоптанный пожарными, вдавленный в грязь колесами огненно-красных машин. Он не чует меня, ведь я не зачарован. Он бесится, но он не может приказать полиции собрать и плазмой сжечь все останки; это нарушит процедуру расследования. Он не может и сообщить в органы правопорядка, что среди буратин был колдун, — обо всех таких находках, даже подозрениях докладывают в головной ИПИ, а он боится подставляться колдунам столицы.
А Клен и Вереск находят меня нашей магией. Они умеют.
Важно то, что Ракита не была ни больна, ни обижена на меня. Она была…
Нет, это нужно доказать.
А Гитту надо вывести из-под удара. Кико через колдовской прибор видел ее стоящей со мной, Жасмин отметил вспышку открытой памяти — он не успокоится, будет выведывать, о чем был разговор. Тут ему — простор. И готово, асфальтовый каток пошел, подминая людей одного за другим.
Все это я думал, второпях одеваясь и прислушиваясь, не зазвучит ли в доме зуммер телефона.
Пока нет, пока нет…
Колдовство в нашей стране запрещено законом, колдовство объявлено преступлением против воли и души, но странное дело — все колдуны состоят в государственном аппарате, и президент наш — тоже колдун. Я полностью лишен свободы — либо я предаюсь властям (а нет — так меня сдадут), либо некромантам. Почему меня заранее лишили права быть тем, кто я есть? Почему они хотят вырвать, вытоптать, уничтожить тот огненный цветок, который растет в моей душе? Почему убили мое счастье и желание творить добро?.. Я могу только служить штатным пристебаем Повелителя Дождя, по двадцать раз в месяц расписываясь в своей лояльности и принося одну присягу верности за другой, — или уйти в мир за рекой, в мертвый сад, утолять тайные прихоти мелких начальников, которые, как известно, лютей самой чумы. И когда я наберусь дряни и гадости по самые уши, когда я узнаю всю изнанку души этих мерзавцев — меня оставят в покое, до поры до времени. Почему им непременно нужно вывалять в грязи любое самое светлое и чистое чувство? Почему здесь всегда идет дождь? Я не дам погасить огненный цветок своей души. Без огня нет души!
Я выскочил в коридор. Где его спальня? Внутренний глаз открылся, стены стали полупрозрачными. Ух ты! А оберегов-то, оберегов! И пентаграммы нарисованы! И сигнализации до черта! Никак господин некромант побаивается своих клиентов типа Механика!.. Ага, вот и он. Спит сном праведника. Заказал заклинанием сон с танцовщицами — и блаженствует. Извини, Фонарь, придется твой сон нарушить!..
— А? — Он привстает. — Угольщик? Что случилось?..
Он не сразу понял, что моя рука сложена для удара «пять в одном»; к такому «с добрым утром!» он не был готов. Ни заблокироваться, ни поставить щит.
— Ты что?!
— Оружие! — Мне много чего хотелось сказать, но только киношные злодеи перед выстрелом в героя два часа нудно излагают свой план захвата мира. — Оружие, быстро!
— А… там, в сейфе…
— Распакуй! И смотри — никаких лишних слов и движений!
Не глядя на мои дрожащие от напряжения пальцы, Фонарь стал медленно выписывать в воздухе фигуру распаковки; на последнем движении я услышал, как спали охранительные чары с сейфа и со слабым звуком раскрылась дверца. Я ударил — слабо, сблизив пальцы в щепоть, — Фонарь со стоном отвалился в забытьи на подушку. Ничего, не околеет; вон сколько на нем наговорено — от простуды, от язвы, от инфаркта и паралича.
Оружие было штатное, арсенала ИПИ; я знал его лишь по картинкам — но как-нибудь справлюсь, в себя-то не выстрелю. Тяжелое, неудобное, оно оттягивало брючный ремень вниз и предательски оттопыривало застегнутую куртку.
Едва я сделал шаг к двери, как зазвонил телефон.
— Алло, Угольщик слушает.
Пауза. Он сопоставляет факты, думает.
— А, привет. — В мрачном голосе Жасмина не было и тени былой вежливости. — Мальчик мой, зачем ты так?.. Ты догадываешься, что тебе конец?
— Мне не впервой, дяденька. Как-нибудь стерплю.
— Ты так решительно настроен?
— А что мне терять?
— Впрочем, есть один выход. — Голос его смягчился. — Один-единственный. Пока никто, кроме меня, не знает, кто ты. И не узнает, если ты прекратишь свою… работу. Ты же понимаешь, Уголек, что не сможешь раскрутить историю с пожаром. Если ты расскажешь все полиции, твою подружку ждет позор и кремация. Некроманты в два счета и — заметь — достоверно, путем независимой комиссионной экспертизы докажут, что она не была околдована и действовала в ясном сознании.
Вот это фокус. Нет, ему нельзя верить, ни единому слову.
— Врете, дяденька. Она не могла…
Он тихо засмеялся.
— Наивный юноша… Колдовство — это Искусство, а не инструмент. Я не признаю никакой грубости, никакой насильной ломки колдовскими средствами. Все было сделано по-человечески, легко и просто. Угадай с трех раз — как?
— Сказали, что меня разоблачите? — выпалил я, ощупывая оружие под курткой.
— Отлично, мой мальчик! Но это лишь часть разгадки. Думай, думай — ты умный паренек, ты должен догадаться…
Я застрял. Не околдована. Запугана. Но пойти на самоубийство, сжечь всю коммуну?.. Она могла убедить меня бежать, скрыться — и пусть я стал бы настоящим перекати-полем, но меня бы не нашли!..
— Сдаюсь. — Я решил не тешить Жасмина молчанием.
— Твоя искренность мне нравится. — Голос его зазвучал отечески серьезно. — Послушай, я хочу предложить… Ты очень перспективен, а я никак не подыщу толкового ученика. Ты зол…
Это еще мягко сказано!
— …и хочешь меня убить. Я понимаю твои чувства, они прекрасны. Если ты станешь моим учеником, я научу тебя многому… очень многому, таким приемам, о которых ты даже не подозреваешь. Ты ведь убил одного человека — если к нему не прибавился и Фонарь…
— Нет, я его отключил.
— Похвальная осторожность… так вот — обещаю обучить тебя всему, что дает власть над плотью и
