Как раз в это время подали чай, и разговор прервался.
— Шоколадный торт получается у них отменно, — сказал доктор Келлет.
— Поправила здоровье, медвежонок? — Хью бережно усаживал ее в «бентли» — он приехал за ней на машине.
— Да, — сказала она, — полностью.
— Вот и славно. Поедем домой. Дом без тебя — не дом.
Столько драгоценного времени потрачено впустую, зато теперь появился план, думала она в Лисьей Поляне, лежа в своей постели. Для осуществления этого плана, конечно, требовался снег. Серебряный заяц, танец зеленых листьев. И кое-что еще. Немецкий язык, а не латынь с древнегреческим, затем курсы стенографии и машинописи, не помешают и начатки эсперанто — на тот случай, если утопия сбудется. Вступить в местный стрелковый клуб, подать заявление на какую-нибудь конторскую должность, немного поработать, скопить денег — как заведено. Не привлекать к себе внимания, следовать совету отца, пока еще не высказанному: «Не высовывайся и не светись». А потом, когда она подготовится, ей вполне хватит средств, чтобы жить дальше, в самом сердце зверя, из которого нужно вырвать черную опухоль, что росла с каждым днем.
А в один прекрасный день она пройдет по Амалиенштрассе, остановится у фотоателье Гофмана, поглазеет на выставленные в витрине «кодаки», «лейки» и «фойхтлендеры», откроет дверь — и звон колокольчика сообщит о ее появлении девушке за прилавком, которая, вероятнее всего, скажет
А Урсула протянет ей допотопный ящичный фотоаппарат «брауни» и скажет: «У меня почему-то не получается зарядить пленку», на что бойкая семнадцатилетняя Ева ответит: «Разрешите, я посмотрю».
От этих благих помыслов заходилось сердце. Урсулу окружала неотвратимость. Сама она была и воительницей, и сверкающим копьем. Ее меч поблескивал во мраке ночи, пика света вспарывала темноту. В этот раз ошибок быть не должно.
Пока все спали и дом молчал, Урсула, выбравшись из кровати, залезла на стул у открытого мансардного окошка спальни.
Время пришло, подумала она. Где-то сочувственно пробили часы. Она вспомнила Тедди, мисс Вулф, Роланда и крошку Анджелу, а еще Нэнси и Сильви. Вспомнила доктора Келлета и Пиндара. «Стань собой, но прежде узнай, каков ты есть». Теперь Урсула знала, какова она есть. Урсула Бересфорд Тодд, свидетельница.
И она распахнула объятия при виде черной летучей мыши, и они полетели навстречу друг дружке и обнялись в воздухе, словно после долгой разлуки. Это любовь, подумала Урсула. А в ней без ученья нет и уменья.
Будьте доблестны
Урсула знала о Еве все. Знала ее увлечения: мода, косметика, сплетни. Знала, что Ева умеет кататься на лыжах и коньках, любит потанцевать. Урсула ходила с ней в «Оберполлингер», где подолгу разглядывала дорогие платья, а потом они вдвоем шли пить кофе со сливками или покупали себе мороженое в Английском саду и смотрели, как детвора кружится на карусели. Вместе с Евой и ее сестрой Гретль они ходили на каток. Брауны приглашали ее на ужин. «Твоя английская подруга очень мила», — говорила Еве ее мать, фрау Браун.
Урсула сказала им, что хочет подтянуть свой немецкий, дабы по возвращении домой заняться преподаванием. От такой перспективы Ева зевнула, изображая скуку.
Ева обожала фотографироваться, и Урсула беспрестанно щелкала ее своим «брауни», а потом они сообща вклеивали снимки в альбомы и восхищались изобретательными позами Евы. «Тебе бы в кино сниматься», — повторяла Урсула, и Ева наивно млела. Урсула поднахваталась сведений о знаменитостях — голливудских, английских и немецких, о новейших песнях и модных танцах. Будучи девушкой постарше, она опекала неоперившуюся младшую. Взяла ее под крыло, и Ева сильно привязалась к своей новой, такой утонченной подруге.
Конечно, Урсула знала, что Ева без ума от своего «человека в возрасте»: она смотрела на него преданными овечьими глазами, ходила за ним хвостом, безропотно ждала в углу ресторана или кафе, пока тот вел нескончаемые разговоры о политике. На эти сборища Ева стала брать с собой Урсулу — как-никак та была ее лучшей подругой. Еве требовалось одно: быть поближе к Гитлеру. И Урсуле требовалось то же самое.
И Урсула знала все про Берг и про бункер. И впрямь, она оказала этой фривольной девчонке большое одолжение тем, что вошла в ее жизнь.
И поэтому, видя, что Ева всегда ошивается рядом, эти люди привыкли видеть и ее подружку- англичанку. Урсула была миленькой, она была девушкой, она была никем. Все к ней настолько привыкли, что не удивились, когда она начала приходить одна и высказывать свое восхищение будущим героем нации. Сам он принимал обожание как должное. Надо же, думала Урсула, какое, должно быть, ценное качество: ни на минуту не сомневаться в своих достоинствах.
Но, силы небесные, как это было скучно. Сколько пара выпускалось над этими столиками в кафе «Хэк» или в ресторане «Остерия Бавария» — не меньше, чем из кухонных котлов. В то время даже не верилось, что через несколько лет Гитлер сокрушит мир.
Погода выдалась холоднее, чем бывало в это время года. Минувшей ночью землю припорошил снег — ни дать ни взять сахарная пудра на сладких пирожках миссис Гловер. На Мариенплац красовалась большая елка; повсюду пахло хвоей и жареными каштанами. Мюнхен в праздничном убранстве выглядел сказочным городом, какой и не снился Англии.
Легкий морозец бодрил, и она пружинистой походкой шла в сторону кафе, предвкушая чашку горячего
После искристого свежего воздуха находиться в прокуренном кафе было неприятно. Женщины сидели в мехах, и Урсула пожалела, что не взяла с собой норковую шубку Сильви. Мать совсем ее не носила, и шубка висела в шкафу, пересыпанная нафталином.
В дальнем конце зала сидел он в окружении своих приспешников. Какие безобразные физиономии, отметила она и про себя посмеялась.
—
Едва заметным жестом одного пальца он согнал с противоположного стула кого-то из прихлебателей, и она села. Похоже, он был в дурном настроении.
Посмотрев в окно, он будто бы только сейчас это заметил. Он ел
—
