— С тех пор как Теда не стало, удача нам изменила, — мрачно выговорил Рой Холт. — Это ведь была собака Теда, — прибавил он с большей теплотой, — верная ему, как говорится, до последнего. Воет так, что всю душу вымотала, заберите вы ее от нас. Парни с ума сходят: слоняется по летному полю, Теда поджидает. А каждый думает: теперь мой черед.
— Я этого не выдержу, — сказала она Иззи на обратном пути. Эту же фразу, вспомнилось ей, произнесла мисс Вулф, когда умер Тони.
Сколько же может человек выдержать? Собака с довольным видом сидела у нее на коленях — как видно, почуяла что-то от Теда. По крайней мере, Урсуле хотелось в это верить.
— А какой у тебя выбор? — отозвалась Иззи.
К примеру, покончить с собой. Возможно, Урсула бы так и сделала, но на кого оставить собаку?
— Идиотизм, да? — спросила она Памелу.
— Вовсе нет, — ответила Памела. — Собака — единственное, что осталось от Тедди.
— Мне иногда кажется, что это и есть Тедди.
— А вот это уже идиотизм.
Недели две спустя после того, как в Европе провозгласили День Победы, они сидели на лужайке в Лисьей Поляне («Теперь начинается самое трудное», — сказала Памела). Никаких торжеств не устраивали. Сильви отметила День Победы, приняв смертельную дозу снотворного.
— Если честно, эгоистичный поступок, — сказала Памела. — В конце-то концов, мы ведь тоже ее дети.
Сильви восприняла горькую истину одной ей доступным, неподражаемым способом: легла на детскую кровать Тедди и наглоталась таблеток, запивая их оставшимся от Хью виски. В этой комнате спал когда-то и Джимми, но он, видимо, был не в счет. Теперь ее занимали двое сыновей Памелы; им же досталась старая железная дорога Тедди, перенесенная в мансарду, в бывшую спальню миссис Гловер.
Памела, Гарольд, их мальчишки — все они жили в Лисьей Поляне. К общему удивлению, Бриджет исполнила свою угрозу: вернулась в Ирландию. Сильви, до последнего никем не разгаданная, оставила после себя бомбу замедленного действия. Когда вскрыли ее завещание, оказалось, что в нем значится некий капитал: акции, ценные бумаги и так далее, — не зря же Хью был банкиром; эту часть наследства предстояло разделить между всеми поровну, а Лисья Поляна отошла Памеле.
— Но почему именно мне? — недоумевала Памела. — Я никогда не ходила в любимчиках.
— Никто из нас не ходил в любимчиках, — сказал Урсула, — один Тедди. Останься он в живых, Лисья Поляна, скорее всего, была бы отписана ему.
— Останься он в живых, она бы не покончила с собой.
Морис был в бешенстве. Джимми еще не вернулся с фронта, а вернувшись, проявил полное равнодушие к условиям завещания. Чего нельзя сказать об Урсуле: получив столь ощутимый щелчок (слишком маленькое словечко для такой огромной несправедливости), она все же решила, что Памела будет образцовой наследницей, и в конце концов даже порадовалась, что хозяйничать в Лисьей Поляне будет ее сестра. Вначале Памела хотела продать поместье и разделить вырученную сумму между всеми в равных долях, но разубедил ее, неожиданно для Урсулы, не кто иной, как Гарольд. (Притом что Памела была не из тех, кого легко разубедить.) Он всегда недолюбливал Мориса, как за политические взгляды, так и за личные качества, и Урсула подозревала, что Гарольд использовал эту возможность, дабы наказать Мориса за то, что он, так сказать, Морис. Это была история в духе Форстера, и ее участники могли бы затаить досаду, но Урсула не стала мелочиться.
Сейчас предстояло разделить финансы. Джимми от наследства отказался: он уже купил билет в Штаты, где его ждала работа в рекламном агентстве, которую обеспечил ему кто-то из однополчан («Один знакомый», — сказал он, эхом вторя Иззи). Морис, решив не оспаривать завещание в суде («естественно, я бы выиграл дело»), нанял мебельный фургон и буквально разграбил Лисью Поляну. Содержимое фургона так и не появилось у него в доме, из чего остальные сделали вывод, что оно было распродано — назло всем. Памела оплакивала чудесные ковры и украшения Сильви, георгианский обеденный стол, элегантные стулья в стиле позднего барокко, высокие стоячие часы в деревянном корпусе. «Среди этих вещей мы выросли»; зато Морис, похоже, угомонился, и тотальной войны удалось избежать.
Урсула взяла на память только маленькие дорожные часы Сильви.
— Больше мне ничего не нужно, — сказала она. — Разве что изредка сюда приезжать.
— Тебе здесь всегда рады. Сама знаешь.
«Чудо! Как посылка от Красного Креста», — написала она и поставила старую открытку с изображением брайтонского «Королевского павильона» на каминную полку, где рядом с фотографией Тедди тикали дорожные часы Сильви. Открытка могла подождать до завтра. Сколько дней она будет идти до Лисьей Поляны — никому не известно.
Сама она вскоре тоже получила открытку — ко дню рождения. Из-за ненастной погоды традиционное празднование в Лисьей Поляне пришлось отменить; вместо этого Крайтон пригласил ее поужинать в «Дорчестер», а когда в ресторане отключилось электричество, застолье само собой переросло в ужин при свечах.
— Очень романтично, — сказал он. — Как в добрые старые времена.
— Что-то не припоминаю у нас с тобой особой романтики, — заметила она.
Их связь прекратилась с окончанием войны, но тем не менее Крайтон помнил, когда у нее день рождения, и даже не догадывался, как это ее трогало. Он подарил ей коробку шоколадных конфет («Извини, что так скромно»).
— Из адмиралтейских закромов? — уточнила Урсула, и они посмеялись.
Вернувшись домой, она умяла конфеты за один присест.
Пять часов. Урсула отнесла тарелку в раковину, где громоздилась немытая посуда. Серые хлопья переросли в пургу, заслонившую свинцовое небо, и Урсула попыталась задернуть тонкую ситцевую занавеску, чтобы отгородиться от ненастья. Занавеска упрямо цеплялась за проволочный карниз, и Урсула сдалась, чтобы не обрушить хлипкую конструкцию. Из рассохшейся оконной рамы нещадно тянуло сквозняком.
Электричество отключилось; пришлось ощупью найти на каминной полке свечу. То ли еще будет. Поставив свечу и бутылку виски возле кровати, Урсула прямо в пальто забралась под одеяло. Она так устала. Голод и холод ввергали ее в страшную апатию.
Газовый огонек тревожно мигал. Так ли уж это страшно? «Без боли стать в полночный час ничем». История знала куда более жестокие способы. Освенцим. Треблинка. Горящий «Галифакс» Тедди. Единственным средством удержаться от слез было виски. Милая, славная Памми. Огонек, напоследок моргнув, умер. А за ним и фитиль. Урсула не знала, когда дадут газ. Разбудит ли ее запах, достанет ли у нее сил встать, чтобы зажечь конфорку заново. Могла ли она подумать, что встретит смерть, как замерзшая в норе лисица? Памми увидит открытку и поймет, что сестра была ей благодарна. Урсула закрыла глаза. Ей казалось, она не спала целый век. В самом деле, она очень, очень устала.
Подступала темнота.
Проснулась она как от толчка. Неужели уже день? Вроде и свет включен, и темно. Ей приснилось, что она не может выбраться из какого-то подвала. Встав с постели, Урсула поняла, что еще не совсем протрезвела и что разбудило ее радио. Электричество дали в тот момент, когда начался прогноз погоды для моряков.
Она опустила в прорезь счетчика монету, и маленький газовый обогреватель вернулся к жизни. Значит, она все-таки не отравилась газом.