совершает именно разум, а не человек, не бык и не речка. Пришлось подчеркнуть, что дурная работа — это или никакой пользы вовсе, или переделывать, что бывает даже трудней. Довольно быстро добрались до определения коэффициента полезного действия. То, что полезная и бесполезная работа суть вещи разные, и первая без второй не обходится — ведьма восприняла как забытую со школьных времен теорему. А как добрались до мощности, как способности совершать некоторое количество работы в единицу времени — застряли надолго! На самом очевидном: на времени. Время для бриттов было вполне себе мерно — часы, стражи, дни, месяцы и годы знали все. Но воспринимали время расплывчато. Анна Ивановна не привыкла мерить время варки зелья песочными часами или клепсидрой — ждала результат. Дни — они разные летом и зимой, и ночи тоже — а значит, и стражи, и часы. Месяцы — тоже разные. Даже годы!
Тема оказалась трудной — но очень интересной обеим. Анна решила, что вера сиды в гладкий, непрерывный поток времени — свидетельство очень спокойной, склонной к созерцанию натуры. А еще — речной сути. Вода ведь течет ровно и непрерывно! Значит, чтоб пользоваться ее методами, придется тренировать хладнокровие. Что в любом случае небесполезно. А Немайн поняла, что в житейских, а не технических, вопросах непосредственный подход кельтов бывает куда верней…
К чуду быстрой дороги Эйлет на сей раз отношения не имела. Вместо седла — трехосная колесница. Спасибо Майни, догадалась впихнуть туда нечто вроде стула и стола, за которым можно сидеть, сцепив зубы, и проклинать про себя каждый ухаб. Рессоры рессорами, а рука-то болит. Стонать вслух — нельзя. Рядом ведьмочка из Аннона, не то самая молоденькая, не то попросту замухрышка. Для нее сестра богини — великая воительница, и чуть не пожилая дама. Которая ее выбрала! Не посадила в блокгауз, не заслала к горцам с парой подручных — оставила при себе. Теперь гадает: то ли ей честь оказана, в деле большом помогать. То ли, наоборот, без присмотра оставить нельзя.
Потому и молчит щебетунья. Думает. А зря. Болтовня бы отвлекла от боли, что пронизывает на кочках да выбоинах, глушит нужные мысли и открывает скрипучую калитку в голову разным гадостям. Самая слабая из которых — осознание своего увечья. А девчонке рука на перевязи кажется ужасно романтичной! И даже аристократической. Теперь ни одеться, ни причесаться, ни косу самой заплести. И что, беспомощной калеке с полудюжиной мужчин одной путешествовать? Вот для того и нужна ведьма-недоучка. Две ее руки — взамен одной своей. Привыкай, голубушка.
Колесница с недовольным скрипом подпрыгнула. Руку продернуло от локтя до плеча. Эйлет не удержалась и тихонечко подвыла.
— Рука, сиятельная?
И эта туда же! Прилип новомодный римский титул.
— Да, рука. Побаливает немного.
— И как ты терпишь! Дорога — дрянь. Может, велеть ехать медленней?
— Не стоит. Будет только хуже.
Совсем не потому, что продолжится пытка. Потому, что дольше придется воевать с мыслями об увечье. Разум-то все понимает — а что-то внутри отказывалось смириться с таким поворотом! Сколько себя ни презирай, а иначе не получается — боль от гибели отца оказалась слабей безнадежности, что нанесла удар перед самым отъездом. Майни как раз вручала грамоты-инструкции, граф Окта уже передал письмо для жены и продолжал сыпать дельными советами… От Эмилия она ожидала того же. Ничего сердечного, деловой совет — и девушка-подранок отправилась бы в путешествие печальной, но спокойной. Увы, негодяй не соизволил подождать полчаса и пощадить ее чувства. Четко повернулся к Немайн, и тремя рублеными фразами — не купец, воин! — доложил, что по окончании кампании намерен срочно отбыть в Карфаген. Как только откроется навигация. О чем-де ставит в известность и просит учесть таковое намерение в последующих планах великолепной. Так и сказал — «таковое». И даже глаз на Эйлет не скосил. А ведь ее взгляды — чувствовал. И раньше, и тогда.
Эйлет склонилась к бумаге, повозку тряхнуло, несмотря на все торсионы, чуть столом по лбу не получила. И поделом. Кому ты нужна, однорукая? Разве кто захочет с Кейром да с Майни породниться — и для него ты будешь не половинка, а так. Нечто вроде очень ценной скотины. Бурый бык из Куальнге, так сказать. А дорога не римская, совсем не римская. То есть была римская. Но какому-то из королей Поуиса понадобился камень. Результат: нет ровного тракта, есть ухабистая колея. Вблизи Роксетера камень появится. Хотя Пенде Мерсийскому тоже нужен камень. И Окте. Война, и новые укрепления в городе лишними не будут, а каменотесов взять неоткуда. Но неужели мучение придется терпеть два дня? Словно отвечая на невысказанный вопрос, повозка подпрыгнула. И покатилась ровно. А в повозку заглянул командир небольшого — шесть рыцарей — эскорта.
— Мерсийская граница, сиятельная, — и этот туда же. Других важных людей римскими титулами не зовут. Только тех, кто близок Неметоне, — таможенный пост не посмел нас беспокоить. Завтра днем будем в Роксетере.
— Благодарю, — буркнула Эйлет.
И рада бы выговорить чего полюбезнее. Но — болит рука, и открывает путь для боли сердца. А впереди требуются вежливость да улыбчивость, остается тратить злость, пока не поздно! Впрочем, ровная дорога позволяет заняться делом: перечитать инструкции, нарисовать примерные планы работ. Без плоского подобия сила сидов проявляется хуже. Это Эйлет заметила давно. Увы, большой планшет заточен — так сестра выражается — под другое. А уж какие красивые подобия на нем получаются! Хотя… Удержаться, и не переиграть несколько вариантов снабжения по Северну, пока без учета военного сопровождения конвоев, оказалось невозможно. Уже сама доска — выструганный широким рубанком дуб — просит, чтоб руки ее погладили. Под столом прошли ремешки, намертво прихватив модельный стенд к столу. Теперь начинается работа — увлекательнее игры, загадочнее гадания. В углы доски — два камня. Черный на Роксетер, «источник». Белый на Глостер — «цель». Ветка пути, толстая, но с перемычкой посередке. Значит, путь ведет и вверх, и вниз. Направления пометили стрелками. Теперь — дни пути. Вверх — побольше, вниз — поменьше. Ночевки у берега — где берег свой, и на якоре — где вражеский. Время барок. У Роксетера речной посуды немало, мерсийский флаг позволял торговать мимо Хвикке. Пошлина, конечно, душила город — но жить удавалось. Даже, наверное, вышло бы богаче, чем при своем короле — тогда город, называвшийся Кер-Гурикон, терял от разбойников каждый четвертый корабль. Да последние годы товар стал куда хуже. Эйлет припомнила, как горшечники да стеклодувы несколько лет назад печально пересчитывали барыши — их вещи вдруг оказались лучшими на ярмарке. Она маленькая была, ей не объяснили. Только стеклянного лебедя, как Тулле, отец так и не купил… Не нашёл.
К губам подкатилась соленая капля — и зубы впились в губу — до соленого. Отвлекаться нельзя, нужно мстить. К делу! Барки сохнут на берегу — война. Их ровно шесть десятков — если какие не попались саксам. Окта говорил, он собирался этой зимой с Хвикке торговать… Пусть осталось пятьдесят. Пригодятся все, а если окажется больше — будет запас.
Так и гоняла ладьи до обеда, стараясь подать груз ровно, избегать столпотворений — и не пускать суда в одиночку меж чужих берегов. Аннонка смотрела круглыми глазами. Наконец, решилась заговорить.
— Сиятельная, я, наверное скажу глупость, но я работала с подобиями в Анноне и с барками на Ните. Они на якорь становятся на середину реки, недалеко от стремнины. Чтоб не захватили их. А ты ставишь кораблики как попало. Это неважно?
— Наверное, нет, — задумалась Эйлет, — меня ведь пока дни интересуют, и грузы. Врагов в подобии пока нет. А отойти к стремнине не так уж долго. Но думаешь ты правильно… Попробуй припомнить — чего я ещё не учла?
Скоро они возились с моделью вдвоём. И не заметили, как наступило обеденное время. Может, потому, что пришло оно малость рановато? Лёгкий скрип, остановка. Хорошо, что вторая повозка — с припасами. Но…
— Сиятельная, эти добрые люди согласились за пристойную плату разделить с нами трапезу.
Снова клычком по губе — до мяса. "Добрые люди!" Желтая бородка лопатой, свинячьи глазки, кожаные штаны, куртка мехом наружу… Сакс! Лица охраны поскучнели. Не хотят вяленого да соленого. Пусть даже и вываренного с кашей да овощами.
— Не отказывайся, принцесса. Пожалеешь! — родной язык, задорный голосок. Проказливые синие глаза под черной волной волос.
