с Ёжиком на берег и убрал в сторонку.
Но никто не выносил, не убирал…
– Да где же он тогда?! – взвыл Генка с отчаянием.
Сразу (или не сразу, а через минуту-две) стало ясно: корзинка с Ёжиком при толчке о берег вылетела за борт.
Генка заревел. Сразу, громко и ничуть не стесняясь. Потому что как он будет жить без Ёжика!
– Да не потонет, не бойся! – успокаивал его капитан. – В корзине-то пенопласт… Сейчас догоним, он плывет, небось обратно, по течению…
В самом деле Ёжик не мог уплыть далеко, течение было неторопливым. Или покачивается на воде, или застрял в камышах.
– Ну, чего вы возитесь! – безутешно выл Генка. – Его шкыдлы могут в плен захватить!
– Нужен он им, колючий-то, – нервно сказал Пузырь, он безуспешно пытался запустить мотор.
– Заводи скорее!
– Я и так… скорее… А ты… куда ты смотрел? Почему не видел, как он вывалился?
Генка не помнил, куда смотрел в тот момент. Кажется разглядывал (вернее пытался разглядеть) ссаженный о бортовую доску локоть… Да, конечно, он виноват, но сейчас надо не виноватых искать а спешить Ёжику на помощь!
Остальные тоже нервничали. Позабыли, зачем они в экспедиции. Какой остров, какая скважина, когда друг в беде!
– Да заведется наконец твоя чертова керосинка? – в сердцах сказал Соломинка Пузырю.
– Она… не моя… а… общая… Ура!
Музейный двигатель виновато зачихал.
– Полный вперед! То есть, тьфу, полный назад! – скомандовал Соломинка.
Резво поплыли обратно, вниз по течению. Все вертели головами. Но (конечно же!) ни на воде, ни в густых прибрежных камышах корзинки с Ёжиком не было. Генка шумно всхлипывал. Степка пыталась его утешить и гладила по плечу, но это, разумеется не помогало. А корзинка, видать, успела уплыть далеко… Или правда здесь не обошлось без шкыдл?
Что делать, где искать?
– Говорил ведь, не надо брать… – пробурчал у мотора Пузырь. Но Генка наградил Пузыря таким негодующим мокрым взглядом, что он примолк и сгорбился…
– Смотрите! – вскрикнул Власик и вскинул камеру. Молодец, он не забывал про обязанности оператора даже в самые драматические минуты (недаром – О-пиратор!). Навстречу лодке низко над водой летела большая белая птица. И… держала в клюве корзинку.
Все замерли.
Птица шумно спланировала прямо в середину «Репейного беркута», рядом с Игой. Корзинка перекошенно легла ему на колени. Ёжик выкатился, Ига взвизгнул от колючек. А Генка, не обращая внимания на иголки, прижал друга к груди.
Все были счастливы. Настолько, что не сразу разглядели птицу-спасительницу. А она – вернее он! – был никто иной, как Казимир Гансович. Собственной персоной.
Наконец подвиг Казимира Гансовича оценили по достоинству. Гладили по крыльям, благодарили и говорили, что он самый замечательный гусь на свете. Такой же героический, как древние гуси, которые когда-то спасли Рим. Казимир лопотал, гоготал и бормотал. Ёжик (который, кстати, ничуть не был взволнован происшествием) начал переводить.
И вот что выяснилось.
Казимир Гансович совершал над Плавнями тренировочный полет. Как известно, он мечтал научиться летать так, чтобы отправиться в южные края с дикими собратьями. И вот, преодолев уже немалое расстояние над руслом Гусыни, он заметил на воде корзинку. И острым птичьим взглядом углядел в ней знакомого Ёжика. А выше по течению увидел он и лодку с горюющим экипажем. Сразу все стало ясно. Казимир Гансович на лету подцепил клювом плетеную ручку и – пожалуйста!
Генка вытер глаза и погладил Казимира по длинной шее.
– Вы… самое замечательное летательное… то есть летающее существо. Даже замечательнее, чем вот он, – Генка погладил на мятых и облепленных ряской шортах вышитого Пегаса.
Умный и образованный Казимир Гансович что-то огорченно загоготал в ответ. Ига… да, он вдруг сообразил, что почти все понимает в Казимировом гоготанье! Гусь сокрушенно объяснял, что Пегас мог летать где угодно и сколько угодно, а он – толстый неповоротливый Казимир домашней породы – никак не может научиться покрывать без отдыха дальние расстояния. И – увы, против судьбы не попрешь – не суждено ему увидеть пальмы, нильских крокодилов и знаменитый водопад Виктория.
Все принялись наперебой утешать беднягу. Говорить, что у него все еще впереди и упорными тренировками он обязательно добьется своего. Но гусь лишь качал шишкастой головой. Спасибо, мол, на добром слове, но я знаю горькую правду… Тогда Лапоть рассудительно сказал:
– Казимир Гансович, но может быть, и не надо сетовать, что вам приходится зимовать в Малых Репейниках? У каждого своя жизненная линия. Пусть вы не увидите заморские края, но зато войдете в историю литературы.
– Го-го? Это как? – осторожно спросил Казимир.
– Обязательно войдете! Ведь Геннадий Репьёв наверняка сделается знаменитым поэтом, его станут изучать в школах! И во всех учебниках будет написано, что он начинал писать стихи вашим пером!
А Генка пообещал, что сочинит про гуся-спасителя специальные стихи. И тут же прочитал первые строчки:
Принес корзинку Казимир,
В которой был спасен наш Ёжик!
И сделался веселым мир,
И мы веселые все тоже!
– Ого-го… – со скромным удовольствием отозвался гусь. Но почти сразу загрустил опять. Пробормотал, что не доживет до той славной поры.
– Обязательно доживете! – пообещал ему Лапоть.
– Га… Боюсь, что ни га-га… Стали очень трудными зимовки. Приходится напрашиваться к кому- нибудь на птичий двор или в курятник. Не всегда пускают охотно… А прошлой зимой был совсем га- гадостный случай. Хозяева сами пригласили меня жить в теплом сарае, кормили, ухаживали, но потом оказалось, что у них га-гастрономические цели. Они хотели съесть меня на Новый год! С начинкой из риса с изюмом! Меня предупредил знакомый петух Ерофей… Я бежал и потом до весны вел полубродячую жизнь…
Рассказ Казимира вызвал всеобщее негодование. Пузырь обещал «разобраться с теми типами», а Генка сказал, что его дедушка напишет в газету фельетон про «га-гастрономических злодеев».
Ига и Степка между тем распустили парус, и «Репейный беркут» снова резво бежал против течения под ветром и фыркающим мотором. Казимир Гансович пристроился у Иги под боком (а с другого бока Степка). Гусь объяснил, что утомился во время полета и просил разрешения отдохнуть на корабле. Конечно, его заверили, что он может считать себя почетным членом экипажа на время всего плавания…
Только Власик поглядывал на гуся издалека и со скрытой опаской. Казимир Гансович пригляделся к белобрысому мальчишке, узнал и виновато залопотал. Мол, со стыдом вспоминает печальный случай, имевший место после школьного концерта, и приносит свои извинения. Причина была в его, Казимира Гансовича, расстроенных чувствах. Нервный стресс, так сказать…
Ёжик перевел и Власик сразу повеселел, махнул судовым журналом: чего вспоминать всякие пустяки! И начал заполнять страницу описанием приключения с Ёжиком. Всё написал подробно, только деликатно умолчал о Генкиных слезах…
4
Пообедали на выпуклом, усыпанном ромашками островке, который белел среди болота, как потерянная панамка. На примусе сварили картошку, разогрели тушенку. Проворные шкыдлы забрались в лодку и чуть не украли еще не откупоренную банку. Степка увидела, завизжала и спряталась за Игу. Ига сам
