Тридцать три – нос утри…

что кругом пусто. Одни лишь запертые строения. Но спокойнее не стало. Молния пропала, и ночная жизнь снова начала тайное движение теней и невидимок. Ими словно двигали пружины, свитые из тугого мрака.

И Виньке стало совсем невмоготу от страха.

Тогда Глебка сказал:

– Посмотри на звездочку.

Винька ощутил, что Глебка приблизил к его лицу ладонь. Через ладонь – как искра сквозь стекло – светила синеватая лучистая звезда. То ли тот самый Юпитер, то ли еще какая…

Непонятное дело! Небо непроглядное, а звезда – вот она!

– У тебя такая ладонь, да?

Глебка сказал странно, виновато как-то:

– Дело ведь не в ладони, а в самой звезде. И в том, кто на нее смотрит.

– Потому что ты нездешний ?

– Я не про себя, а про тебя. Ты ведь тоже когда-нибудь сможешь вот так же… – непонятно ответил Глебка. Или… понятно?

Казалось бы, надо испугаться еще больше. А Винька – наоборот. Вздохнул с облегчением. И они в тот же миг оказались на Садовой улице. Здесь кое-где светились неяркие окошки – главным образом в полуподвальных этажах, сквозь цветы и узорчатый чугун палисадников. Дом а здесь были небольшие и старинные. А тротуары – из гранитных плит. В каменных выбоинах застоялись теплые лужицы.

– Теперь не бойся, – шепнул Глебка. – Это хорошая улица. Видишь, недавно дождик прошел.

Не было уже сухого электричества, вверху проглядывали звезды, а впереди засинел рассвет. Садовая вела к Октябрьской и к берегу. Винька и Глебка встали над откосом. Внизу шло могучее железное движение. Совсем не такое, как на рынке. Оно было праздничное, разумное, полезное людям. И по-доброму сказочное. Все – в блеске фонарей, прожекторов, синих и желтых огоньков на стрелках. В клубах наполненного светом пара. В бодром лязге, шипении и гудках…

А потом из-за реки быстро всплыло умытое малиновое солнце…

2

Шумную круговерть залитого солнцем рынка Винька и Кудрявая пересекли быстро. Надо было спешить, чтобы занять места поближе к сцене.

У Летнего театра была приколочена к столбам большущая фанерная афиша. На ней – черный силуэт худого джентльмена в цилиндре и разноцветные слова:

ЧЕЛОВЕК-НЕВИДИМКА

чудо-аттракцион

знаменитого иллюзиониста

Рудольфа

ЦИММЕРКНАБЕ

Сорок минут

необъяснимых фантастических

событий!

Предварительная продажа билетов в кассах Госфилармонии

Винька с опаской протянул контрамарки дородной тетеньке-контролерше: вдруг закричит, что недействительные?

Но контролерша добродушно сказала:

– Ишь ты, свои люди. Ну, прыгайте, галчата, занимайте места.

Два первых ряда оказались уже заполненными. Винька и Кудрявая сели на хлипкие откидные сиденья в третьем ряду, у самого прохода. Головы взрослых зрителей и зрительниц слегка мешали, но в случае чего можно было высунуться в проход. После рыночного зноя в театре было прохладно, пахло грибной сыростью. Под двухскатной крышей боязливо светили желтые лампочки. Зато щели в дощатых стенах горели горячо и дерзко.

В гулкой внутренности театра-сарая таилось обещание необычных событий. Этакая приключенческая загадочность, как в книге о золотом ключике.

Кудрявая сидела чинно, смотрела на сцену, закрытую вишневым блестящим занавесом. Винька знал, что материал занавеса называется “саржа” – у мамы из такой же саржи была подкладка на новом пальто. Но он почти не смотрел на чуть шевелящийся занавес, вертел головой.

Щелястый зрительный зал заполнялся. Входили пацаны и девчонки разных возрастов, колхозники, решившие сделать перерыв в торговле; тетушки с корзинами; дядьки в потертых пиджаках и гимнастерках; несколько солдат – видимо, отпускники. День-то рабочий, поэтому на представлении в основном ребята и случайная взрослая публика – из тех, кого дела и любопытство привели на рынок…

Винька поглядел направо и… увидел знакомого. На том же третьем ряду, но по другую сторону прохода.

Винька сунулся в проход мимо Кудрявой:

– Петр Петрович! Здравствуйте!

– А?.. О! Винцент Греев! Здравствуй, голубчик. Интересуешься чудесами?

– Я… ну да… У нас тут знакомый артист выступает, он контрамарки дал. Мне и вот ей… А вы… тоже интересуетесь?

Винька вдруг ощутил неловкость, словно застал Петра Петровича за несерьезным делом вроде школьной игры в перышки. Казалось, что пожилой и образованный заведующий читальным залом должен ходить лишь на умные театральные спектакли и на концерты с музыкой знаменитых композиторов.

– Да… – покивал Петр Петрович. – Признаться, с детства люблю цирковое искусство. А сейчас, к тому же, случай особый… – Петр Петрович значительно понизил голос. – Рудольф Циммеркнабе, столь большими буквами обозначенный в афише, мой давний знакомый. Еще с тех старинных лет, когда мы учились в одном классе здешней гимназии. Мы ведь оба уроженцы этого города…

– А! – обрадовался Винька. – Значит, вы тоже по контрамарке!

– Нет, что ты… Мы расстались давно, и, возможно, Рудольф Циммеркнабе меня уже не помнит. Но я по радио услышал извещение об этом аттракционе и решил взглянуть: чего достиг в жизни мой давний приятель?.. Ты, Виня, меня не выдавай, ладно? – Это прозвучало таинственно, как в беседе заговорщиков. И Винька торопливо закивал.

Опять показалось, что в театре – необычная таинственность. Может, в полутемных углах застоялись остатки ночного загадочного сумрака, который Винька видел во сне?

Наконец сильнее осветился и уполз вверх занавес. Открыл декорацию, изображающую березовый лес. Зрители захлопали.

Первая часть отделения была без чудес. Рослая певица в алом сарафане и блестящем кокошнике исполнила песню:

Не найти страны на свете

Краше родины моей… 

Потом два сатирика в черных костюмах – толстый коротышка и худой дылда – пели под маленькую гармошку частушки на злобу дня: о том, как президент Трумэн сломал зубы о единство борцов за мир; о том, как трудно получать справки у бюрократов; о том, как бесконечно долго строится через реку новый мост – в общем, клеймили недостатки.

После сатириков на сцене красиво делала стойки и шпагаты, ходила колесом и по-всякому изгибалась девушка в желтом блестящем трико. Оказалось, что ее зовут Нин у сь Ромашкина, а номер назывался “Акробатический этюд”.

Нинусь Ромашкиной долго хлопали (даже дольше, чем сатирикам). Кудрявая под боком у Виньки завороженно вздыхала.