– А как Рудольф столько всего ухитряется впихнуть в цилиндр?
– Техника, – вздохнул Ферапонт. – И ловкость рук… Главное, чтобы зрители ничего не заметили. Думаешь, зачем он пускал в зал твою “летучку”? Это отвлекающий прием. Зрители на нее глазеют, а он в это время кое-что готовит…
– Все равно много непонятного…
– А ты думаешь, мне, что ли, все понятно? Думаешь, он мне все свои секреты открывает? Если спрашиваю, он хихикает или ругается. Или говорит: “Я же тебе сколько раз объяснял: кол-дов-ство!” Я иногда верю, что он и правда колдун.
И у Виньки – опять колючки по коже…
Театр на пятом этаже
1
Клавдия купила себе и мужу десятидневную путевку на турбазу “Каменные ворота”.
– Говорят, замечательное место! Хочешь – ходи в походы, хочешь – просто загорай у озера…
Беда только, что с детьми в это замечательное место не пускали. Вот Клавдия и начала подъезжать к отцу, чтобы тот на полторы недели остался с внучкой.
– Она же самостоятельная! Надо лишь посмотреть, чтобы вовремя встала, да вовремя легла! Да покормить три раза в день.
– У меня работа! – отбивался Винцент Аркадьевич. – Почему обязательно я? У Зинаиды бабушка есть!
Но бабушка – мать Зинулиного папы и свекровь Клавдии – узнав о таких делах, тут же “заболела”.
А Зинаида вдруг притерлась щекой к рукаву Винцента Аркадьевича, заглянула ему в глаза и прошептала:
– Деда, я не хочу к бабушке. Давай останемся с тобой. Я буду слушаться…
Он, старый дурень, и растаял.
Хотя почему “старый дурень”? Хлопот с внучкой и правда оказалось немного. К концу июня Зинуля будто подросла – сделалась более рассудительной и менее капризной. Может быть, потому, что часто появлялся Вовка Лавочкин?
Он приходил к Винценту Аркадьевичу уже по-свойски. Не мешал, если тот работал. Устраивался перед телескопом или в кресле с какой-нибудь книжкой.
Иногда они беседовали. Вовка рассказывал о своих домашних делах и об играх на пустыре. Там, среди обломков бетона и в подвалах под заброшенными фундаментами мальчишки играли в гангстеров и охотников за привидениями.
Зинуля тоже иногда слушала эти рассказы. И случалось, что пфыкала. Тогда они с Вовкой переругивались. Но не сильно, полушепотом. “Чего фыркаешь-то? Сама боишься в подвал даже нос засунуть…” – “Больно надо. Там этот нос от запахов воротит…” – “Это от тебя воротит. Когда ты маминой помадой намажешься и пахнешь, как магазин “Парфюмерия”… “ – “Чего ты врешь! Когда я мазалась? Это ты всегда перемазанный неизвестно чем! С весны не умывался!”
Звездно-полосатый, исцарапанный и загорелый Вовка поудобнее устраивался в кресле.
“Я каждый день купаюсь. А ты боишься к пруду подойти…” – “Потому что там лягушки. Они, Вовочка, еще противнее, чем ты…” – “Зачем ты так про своих родственниц?” – “Дед, ты слышишь, что он про тебя говорит?” – “По-моему, он про тебя…” – вставлял слово Винцент Аркадьевич. “Но если я лягушка, то ты кто?” – “Старая жаба”, – с удовольствием подсказывал Винцент Аркадьевич. “Я же про вас ничего такого не говорил! – виновато, но не теряя достоинства, возражал Вовка. – Я же про нее! Потому что она все время квакает и сама не понимает…” – “Выйдешь на улицу – получишь”, – обещала Зинуля. – “А последний раз кто получил?..”
– Цыц! – не выдержал однажды Винцент Аркадьевич. – Тихо тут, а то выставлю. Мне надо работать. Вы тормозите мой творческий процесс.
– Дед, а ты расскажи нам еще про Виньку и Кудрявую, – сменила тон Зинуля. Ну, деда… Тогда мы не будем ссориться.
– Я же сказал: мне надо работать.
– Но ты ведь все равно про Виньку пишешь. То есть про себя про маленького. Сперва расскажешь, а потом все это – на бумагу…
– Откуда ты знаешь, про что я пишу?!
– Я догадливая.
– Чересчур…
– Она пронырливая, – подал голос из кресла Вовка.
– Деда, можно я стукну его трубой?
– Ни в коем случае!
– Понятно. Трубу жалко…
– Если будешь все время выступать, Винцент Аркадьевич ничего не расскажет, – рассудительно заметил Вовка.
– Вот именно… Если хотите слушать, садитесь вместе, я не могу вертеть головой от одного к другому.
Зинуля решительно подошла к креслу.
– Ну-ка, подвинься. У дедушки остеохондроз, он не может вертеть…
– Пжалста! – Вовка уселся на пухлый подлокотник, уступая сиденье.
Но скоро он съехал с подлокотника, и они с Зинулей оказались рядом – кресло было просторное. И потом они часто сидели так, слушая рассказы про давнего пацаненка Виньку и его друзей. Про те времена, когда не было ни компьютеров, ни кукол Барби, ни шоколадок “Марс” и “Сникерс”, ни телевизоров. Даже шариковых ручек (с ума сойти!) еще не было, и в тетрадках писали, макая стальное перышко в чернильницу-непроливашку. И тем не менее, мальчишки и девчонки ухитрялись как-то жить и временами были даже счастливы…
Когда Зинуля и Вовка слушали, они забывали вредничать. Поглядишь – ну прямо сестрица и братец. Зинуля разыскала в шкафу красно-белую полосатую кофточку – хотя и не со звездами, но все равно немного похожую на Вовкин костюм. Интересно, случайно это или нет?
Один раз Винценту Аркадьевичу показалось, будто они как одно существо: с двумя одинаково приоткрытыми ртами и четырьмя коричневыми босыми ногами, на которых от интереса одинаково шевелились пальцы.
Винцент Аркадьевич достал из ящика свой старенький “Зенит”.
– Вот так и сидите… – Он отдернул штору: для съемки нужно побольше света. Солнце упало на кресло. – Зиночка, опусти ноги. У тебя коленки торчат и бликуют…
– Что делают?
– Бликуют. Блестят, как елочные шарики. На снимке будут белые пятна.
– Ты ко мне всегда придираешься. У Печкина тоже торчат, а ты ему ни словечка…
– У него не бликуют.
– Потому что немытые.
“Печкин” саданул немытым коленом Зинулю под ребро. Она слетела с кресла, подхватила с пола плюшевого жирафа и огрела им своего вечного недруга. За миг до свалки Винцент Аркадьевич успел щелкнуть спуском. Теперь щелкнул снова.
“Надо сделать еще одни снимок, и будет великолепный триптих”, – думал он, растаскивая внучку и юного астронома.
– Зинаида! Имей ввиду, твоя мама просила меня в случае неповиновения драть тебя как сидорову козу!
