затруднявшей подход вражеских кораблей или высадку неприятельской армии. Впоследствии остров стал излюбленным местом времяпрепровождения для Бурбонов, а ныне художников-пейзажистов и туристов, сторонящихся более популярных соблазнов Европы и предпочитающих черные пески пляжей главного острова или его гористый ландшафт.
Джейсон почти убедил себя в том, что выбрал это место единственно по причине его удобного расположения и определенной отрезанности от мира, а вовсе не из-за близости острова к Неаполю, где, как он знал, некая вулканолог проводит большую часть времени.
Он переехал сюда сразу же после растянувшихся на неделю брифингов и отчетов у Мамы и различных американских спецслужб, за которыми теперь числился должок, признаваться в котором они ни за что бы не пожелали. Просчет в оценке опасности, которую представляло «Дыхание Земли», мог привести не только к убийству президента, но и к политическим обвинениям, в результате которых немало высоких чинов отправилось бы в преждевременную отставку.
Вдобавок к вознаграждению от «Наркома» Питерс попросил Госдепартамент сделать все необходимое, дабы ни Британская колониальная служба, ни итальянские власти его больше не разыскивали.
Британская колониальная служба была более чем рада предать дело забвению. В конце концов, их карибские владения — одно из самых популярных мест отдыха в мире. Малейший слух о случаях насилия мог отпугнуть туристов, являющихся основным источником дохода островов.
Итальянцы, по понятным причинам ершистые, когда речь идет о деятельности иностранной державы на их земле, просто не признавали, что такой случай вообще имел место. Никто точно не знал, что побудило инспектора Санти Гвельмо,
Хотя глубина моря, окружающего Искью, не позволяла заниматься дайвингом, рыбалка с маленького ялика была отменной. Здесь хватало и дорадо, и другой рыбы, а что не ловилось, то можно было купить на открытом рынке в Искья-Порто, главном городке и паромном порту острова. Панглосс явно испытывал облегчение, не видя на подносах со льдом крабов, хотя клешни больших креветок заставили его призадуматься. Неприятные воспоминания остаются даже у собаки.
Что касается всего прочего, то Панглосс любил людей, разноцветье красок и, превыше всего, запахи рынка. Правда, у Джейсона создалось впечатление, что пес предпочел бы кататься на машине, а не удерживать равновесие, сидя между передним колесом и ногой Джейсона на подножке «веспы».
Ежедневная уборщица обходилась недорого и со временем даже стала составлять своего рода компанию, как только старая женщина поняла, что собака совсем не злая, а вполне дружелюбная. Ее обширное семейство фактически усыновило Джейсона, включив его в бесконечную череду свадеб, дней святых, именин и похорон; каждое событие становилось поводом для соответствующих подарков — внукам, племянникам и племянницам, кузенам и другим, в чьей степени родства он так до конца и не разобрался. Установление такого рода отношений обеспечило Джейсона множеством глаз и ушей. Случись кому-то искать его, он узнал бы об этом раньше всех.
Дважды в неделю Джейсон брал уроки итальянского.
По вечерам стряпал, пил вино, смотрел скверное итальянское «мыло» или, того хуже, скверные американские ситкомы по телевизору с комнатной антенной, который, как верно рассудили прежние владельцы, не жалко было оставить.
Как-то вечером, почти случайно, он нашел потрепанный журнал с загнутыми страницами, тот, что дал ему Эдриан и где содержался сжатый вариант книги Эно Каллиджини. Только тогда Джейсон вспомнил, что не дочитал историю злоключений Северина Такта и один аспект операции «Дыхание Земли» все еще не до конца уяснен.
Со стаканом вина у локтя он приступил к чтению.
Из записок Северина Такта
Два дня оставался я в доме Агриппы. Я уж начал отчаиваться, вернет ли он мне когда-нибудь потерянное, ибо генерал редко покидал дом, часами совещаясь с мужчинами, многих из которых я узнавал как самых могущественных в Риме.
К концу второго дня, услышав, что гость его отбыл, отправился я поговорить со своим хозяином. Я нашел его за абаком[63] в домашней сокровищнице[64].
Когда я вошел, он поднял глаза и приветливо улыбнулся.
Я собрался уж спросить, что было сделано, когда увидел на сундуке маленькую золотую статуэтку Бахуса[65]. Точно такая же фигурка украшала маленькое святилище, в котором моя мать, не в пример отцу, поклонялась всем божествам. Как большинство семейных сокровищ, она исчезла незадолго до отцовской смерти. Не задумываясь, я протянул руку, чтобы рассмотреть ее.
С неожиданным для его возраста проворством Агриппа схватил меня за запястье железной хваткой.
— Эта статуэтка принадлежит моей семье, — заявил я.
Он покачал головой.
— Подобных ей великое множество. Ты ошибаешься.
Я рванулся вперед и сбил статуэтку на пол. Снизу у нее было клеймо нашей семьи.
Он не отпустил мою руку, но сказал:
— Долг твоего отца перед его смертью был велик.
И словно подсказанные богами, в памяти моей всплыли слова отцовской тени из Аида, произнесенные лишь два дня назад: «В руках слуги бога».
Не слуг, не богов.
Одного слуги.
Одного бога.
Император Август — бог.
Агриппа — его самый преданный слуга.
За два года до своей смерти мой отец надеялся заняться коммерцией с императорским домом, иметь торговые связи с правительством — честолюбивый замысел, которого он никогда раньше не высказывал, о котором не мечтал. Но за который, полагаю, он слишком дорого заплатил.
— Вы, — сказал я, — вы взяли у моего отца деньги, пообещав ему выгодную торговлю с императором и государством. Вы использовали свое высокое положение, чтоб заставить его поверить, будто это в вашей власти.
Агриппа наконец отпустил мою руку.
— Как доверенное лицо Августа, я имел такую власть. И твой отец оказался настолько глуп, что поверил, будто я сделаю это. Кто рассказал тебе?
— Дух моего отца, — ответствовал я, — и перед ним вы будете нести ответ.
Агриппа рассмеялся.
— Я не отвечаю ни перед кем, кроме Цезаря. Но обязательно спрошу с тех священников, которые выдали тебе мои дела.
На этом записки обрываются. Что могло приключиться с Северином Тактом в этом противоборстве с одним из самых могущественных людей Рима в начале первого столетия, остается только догадываться. Нам известно, однако, что Агриппа приказал заложить пещеру Оракула Мертвых. Такая работа заняла по крайней мере два года. Можно лишь предполагать, что столь тщательное уничтожение следов объяснялось не столько обычной дотошностью, но было призвано гарантировать, что никакие махинации старого
