— От чего?
— От предначертанного, разумеется.
Конечно, для него этот довод весомее и категоричнее прочих. Остается надеяться, рано или поздно я начну лучше понимать его метафоры. Итак уже комплекс неполноценности развивается…
— Вот это советую прекратить.
— А читать мои мысли — так уж необходимо? Меня раздражает, когда ты начинаешь их комментировать.
Возмущение в голосе я даже не пытаюсь скрывать. Поскольку ему ведомы мои мысли, эмоции наверняка как открытая книга. Настольная.
— Я вижу нити прошлого, нынешнего и того, что может свершиться. В них я вплетаю нити того, что свершиться до?лжно. Для знания будущих действий мало слышать слова, потому я вынужден слушать и мысли.
Он невозмутим, как окрестные скалы. Крупица его спокойствия передается и мне. Остываю. В конце концов, призрак не лжет — это издержки его профессии.
— Тогда была бы признательна, если б ты удерживался от ответов на вопросы, не заданные вслух.
Что-то в его позе подсказывает мне, что мой требовательный тон был неуместен.
— Наша дискуссия беспредметна. Не следует впустую тратить драгоценное время.
Киваю. Даже если в его распоряжении — вечность, срок моей жизни ограничен. Тем более не весь его остаток я планирую провести в заточении. Есть у меня интуитивная уверенность, что стоит мне сбежать из плена серых стен, как сны с туманным ущельем и навязчивым демоном прекратятся.
— Сейчас твой рассудок настроен надлежащим образом.
Снова он отвечает на мои мысли, но я не обижаюсь. Могла бы и сама дойти до разумения: случись такой сон прежде, я мгновенно забыла бы о нем, как о любом легко улетучивающемся кошмаре.
Поток рассуждений прерывает новый раскат грома — на сей раз значительно ближе.
— В прошлый визит ты отметила, что тебя угнетает неведение о каких-то людях. Тебе важно знать о них?
— Верно, — соглашаюсь я. — Очень важно. Ты можешь мне о них рассказать?
— Зачем же? — он разводит руками. — Разве я не художник?
Меня разбудили сотни иголок, пронзающих левое плечо. Фырча от бешенства, я ругнулась — какая досада, прервать видение в столь важный момент!
Чем дальше, тем глубже овладевало мое убеждение, что сны мои являли собой не просто набор разнообразных, но малосодержательных красочных слайдов. Несомненно, в них крылось нечто большее…
Вдох-выдох. Постаралась вдыхать поглубже, чтобы успокоиться. Имелся шанс снова задремать, повернувшись на другой бок.
Вдох-выдох. Размереннее. Легче.
Нечто большее…
Он на месте. Стоит, облокотившись на глыбу с рисованной живностью. Мой внезапный уход ничуть его не смутил. Равно как и последующее возвращение.
— Отлично. Ты появилась здесь раньше, чем дождь, — заявляет призрак.
Не совсем понимаю, о чем речь, но отвечаю коротким кивком. Вымокнуть, пусть и не наяву, мне не улыбается.
Туманный демон обходит плиту с живописью, неуловимым взгляду движением достает уже виденное мной стило — заостренный камень.
— Не будем затягивать.
Четыре резких взмаха, и у картины появляется прямоугольная рамка.
— Постарайся выбрать быстро, времени у тебя крайне мало. Кого мне надлежит изобразить?
Совсем близко от нас вспыхивает ломанная фиолетовая молния.
Мне не нужно долго раздумывать. Мой ответ сливается с раскатом грома, тонет в нем.
Покачивается капюшон.
— Нет.
— Почему?! — кричу я, стараясь оказаться громче завывающего ветра, швыряющего мне в лицо горстями камушки и пыль.
— Видение Брендона может повлиять на исполнение предначертанного. Другое имя, скорее!
— Флинер.
Честное слово, понятия не имею, почему я назвала мага с кошачьими глазами. Но менять решение было поздно, призрак уже зачерпнул пригоршню тумана и швырнул в центр картины. Плиту заволокло дымкой, зоологические наброски потеряли резкость, а потом и вовсе расплылись. Осталась лишь рамка.
В рамке…
…Глянцево-розовое море лениво плещется о кобальтовый берег, распространяя мягкое сияние… Прозрачное, будто хрусталь, небо. Вдоль горизонта — дым. Волны отступают от берега, обнажая дно и глубокой синевы глыбу стекла (или льда?..) — внутри нее отчетливо виден контур сидящего в позе лотоса человека с приподнятой рукой. Глаза его закрыты, губы сжаты в тонкую линию. Жидкий розовый глянец смыкается над ним до того, как я успеваю додумать — жив ли заточенный в синеву маг?
Изображение мутнеет, из транса меня выводит резкий оклик призрака.
— Еще!
Фиолетовая вспышка. Грохот. Ана?.. Нет, она же не человек… В памяти всплывает та, что я называла сестрой.
— Арна!
…Позолота на лепном потолке дворца. Полотно в тяжелой золоченой раме с горным пейзажем. Бордовый диван на высоких ножках. На нем — светловолосая девушка с дымчато-серой пушистой кошкой на коленях. Рука Арны размеренно гладит мягкую шерстку, по щекам непрерывно текут слезы. Она не пытается их вытирать.
Рябь, легкое головокружение.
— Еще!
Пыль режет глаза. Пытаюсь проморгаться — не помогает. Сколько видений мне осталось?..
— Койт.
…Двор, мощеный черно-белой плиткой, весь устланный опавшими листьями: багряными, золотисто- желтыми, бурыми. Глубокий мраморный бассейн, заполненный бирюзовой водой, в которой плавают немногочисленные листья, сброшенные ветром, и как всегда великолепный, мускулистый Койт. К краю бассейна подходит рослая брюнетка с отличной фигурой, обтянутой белым закрытым купальником. Цвет ее кожи немного светлее, чем у Койта. Девушка опускается на корточки и что-то говорит — слов, увы, видение не передает — глядящему на нее мужчине. Он улыбается, но мне кажется, что глубокие синие глаза его глядят мимо девушки.
Еще миг я вижу в его взоре отблеск далеких звезд, а потом изображение рассыпается. Вместе с каменной плитой.
На ее месте нежным облаком опадает груда красно-розовых тонких лепестков георгины. Из отголосков памяти о прошлой жизни всплывает название цветка — Дочь Земли.
От ложа до охладителя семь шагов. Каждый раз, просыпаясь, но не открывая глаз, я загадывала желание: очутиться в другом месте. И каждый раз действительность рушила наивную фантазию. Каждое пробуждение: семь шагов до охладителя, восемь до сухого душа. От него четыре шага до каморки с
