самое необходимое.
– Зачем?
– Затем, что ты переселяешься ко мне.
Я заколола волосы, почистила зубы, смела в сумку что попало под руку. Эва все это время что-то писала на листке бумаги.
– Чего это ты там карябаешь?
– Регламент пребывания в моей клинике. Прочтешь по дороге. Готова? Тогда давай мне ключи. Кому-то ведь нужно будет поливать тут цветы.
В трамвае Эва вручила мне листок. Ни фига себе! Сплошные запреты.
Я прожила у Эвы больше двух месяцев и только благодаря этому не вешу сейчас, как слониха.
– Ну, говори наконец, как нос, – набросилась я на нее.
– Горбинка исчезла. Когда улыбаешься, копчик носа с левой стороны чуть прогибается и ты становишься похожа на Брюса Уиллиса.
– Заливаешь!
– Да нет, правда. Но разве Брюс не симпатичный мужик? Справа нормально. Нос очень даже неплохой, прямо как по линеечке. Хотя… – засомневалась она.
– Что хотя?
– Просто я думаю, может, можно было потратить те пятьсот марок, которые прислал тебе отец, с большей пользой?
– И что?
– А сама ответь.
11.02. Сделала ли бы я это еще раз? Конечно. В течение 26 лет я была большущим мешком комплексов, и все из-за носа. Что из того, что у меня красивые глаза и белые зубы, если на первый план выступал Он. Большой, вздернутый и с горбинкой. Зимою красный, как клюв аиста. Летом залитый потом. Весной распухший от насморка и слез (по причине депрессии). Осенью мокрый от дождя и слез (по причине очередных каникул без любви). А хуже всего он смотрелся в профиль. От ночника тень от него падала на полстены. Снять его с близкого расстояния – отлично пошел бы в титры «Сирано де Бержерака».
«Что такое счастье? Это прямой нос длиной от четырех до пяти сантиметров и шириной не более дюйма» – так начинается мой дневник десятилетней давности. Сейчас я достала портновский сантиметр. Размеры в точности те. А где счастье?
12.02. Я пошла к доктору Ковалю. Нет, ничего не случилось. Просто я хотела, чтобы он взглянул. А кроме того, этот шрам посередине, небольшие утолщения у перегородки. Нельзя ли их чуточку уменьшить?
– Нет.
Нет так нет. Как-нибудь переживу. По мнению Эвы, это совсем незаметно. Я опять цепляюсь к миллиметрам.
Но ведь красота – это вопрос миллиметров. Вот, например, губы. Достаточно трех миллиметров, и ты превращаешься в вулкан секса. Кстати, губы… Как-то я стояла перед зеркалом и подумала, что они могли бы быть попухлей.
13.02. Сегодня бал по случаю валентинок. Я все время думала, что им скажу. Признаваться насчет носа или нет? Может, как-то отвлечь от него внимание, например, подстричь волосы или сделать кричащий макияж?
– А я бы ничего не стала делать, – посоветовала Эва. – Никто и не заметит. Вот увидишь.
Я вся в нетерпении. Будет множество парней. И Рафал. Мы не виделись с декабря, когда он принял решение изменить характер наших отношений.
Изменение характера наших отношений
– Когда ты ему скажешь? – спросила Эва перед Новым годом.
– А что я должна сказать?
– Что твой отец сочиняет. Что у него нет счетов и что он не разрушал Берлинскую стену.
– Ты думаешь, надо?
– А как долго ты собираешься это скрывать?
– Не знаю. Сколько получится.
– И ты думаешь, ваш брак будет удачным?
– Господи, Эва, у каждого свой скелет в шкафу. – Я слегка занервничала. – Я понимаю, ему надо сказать. Только…
– Боишься, что он разорвет помолвку? Ты бы разорвала?
– Хорошо, завтра и скажу.
– Малина, ты можешь не говорить.
– Могу, но тем не менее скажу. – Мы сидели у меня в кухне. – Все равно после свадьбы это откроется. Отец никаких бумаг ведь не привезет. Разве что поддельные. Но если Рафал разорвет помолвку, это будет на твоей совести.
– Если разорвет, значит, он недостоин тебя.
Я все рассказала Рафалу. Сперва выпила целый пузырек пассиспазмина и половинку маленькой бутылочки мелисаны. Вышло дороже, чем два «малибу» со льдом, но эффект тот же. Мы стояли во дворе дома, где я снимаю хату. Я даже не заметила, когда зажглись фонари. Рафал слушал и рыл носком свежий снег.
– В корабль я тоже не поверил, – произнес он, помолчав. – Кто сейчас возит золото на кораблях?
– Не мой отец, это точно.
– Но откуда ты знаешь насчет счетов? Он же прожил в Германии пятнадцать лет.
– Рафал, я не рассчитывала бы ни на какие счета.
– Жаль. Но мир от этого не рухнет.
– А что будет с нами?
– Ну что ж, неудавшаяся богатая наследница, я приду за тобой тридцать первого, – улыбнулся он.
Ура! Все будет хорошо.
Новый год мы встречали в горах. Сразу же после первых петард и победоносной борьбы с пробкой шампанского Рафал подошел ко мне с пожеланиями.
– Всего самого лучшего тебе, Малинка. – Мы чокнулись. – Чтобы нас всегда соединяла дружба.
– За дружбу, Рафал, и за любовь.
– Любовь приходит и уходит, а дружба остается.
– Что это ты все о дружбе?
– Видишь ли, я все обдумал и считаю, что нашим отношениям нужно придать другое измерение. Ты была откровенна со мной.
– Это плохо?
– Нет. Совсем нет, – заверил меня Рафал. – Я благодарен тебе, что ты не скрыла от меня правды. Я долго думал о нас и пришел к выводу, что самый лучший друг, какой у меня есть, это ты. И наш брак мог бы все испортить.
– Что ты этим хочешь сказать? – занервничала я, несмотря на то что выпила уже несколько порций достаточно крепких напитков.
– Малинка, ответь мне на один вопрос. Что лучше: настоящая дружба или неудавшийся брак?
– Неудавшийся брак, – проблеяла я.
