Что касается несчастного констебля Данлэпа, то тут дело приняло более удивительный оборот. Его тело так и не нашли. Шериф упорно продолжал вести следствие и даже несколько раз снова наведывался к Питтсу и Таггарту с вопросами и обысками — однако их весьма готичное обиталище так и не подало никакого повода усомниться в полной благонадежности американцев. Каждый его визит проходил одинаково: обитатели замка не чинили никакого сопротивления, а полицейские ничего не обнаруживали. В конце концов шериф был вынужден — по крайней мере, официально — заявить, что, похоже, любопытная парочка не имеет никакого отношения к исчезновению констебля и гибели мальчика. Возможно, полицейский провалился в одну из многочисленных трещин или ям — таковых в холмах всегда находилось великое множество, и они представляли великую опасность для прогуливающихся.
Дело закрылось естественным образом осенью, ибо шериф безвременно скончался. Заступивший на эту должность офицер сдал дело в архив и благополучно забыл о нем. Никакого личного интереса к расследованию новый шериф не испытывал и потому предпочитал видеть в нем пустую шумиху жадных до сенсаций людишек. Однако жители Дункастера по-прежнему держались своих убеждений и невзлюбили обитателей замка еще больше. По городку поползли мрачные слухи — из уст в уста передавались жуткие рассказы, в которых фигурировали уже не просто убийства, а даже пытки, колдовство и человеческие жертвоприношения. Находились и такие, кто утверждал, что со смертью старого шерифа тоже дело нечисто: мол, диагноз доктора Баннистера («странный приступ, похожий на эпилепсию») призван лишь закамуфлировать полное незнание истинных причин смерти. И вправду, в обстоятельствах смерти шерифа было что-то весьма тревожное: бедняга перед смертью испустил ужасный крик, а когда его нашли у себя в комнате, глаза его, широко раскрытые от ужаса, смотрели в пустоту. Однако что взять с темных непросвещенных сельских жителей, наследовавших все свои знания от суеверных средневековых крестьян.
Американцы еще дважды спускались в город — теперь уже пешком. Однако местные смотрели на них уже не с удивленным любопытством, а с отвращением. Только несколько местных торговцев, заведения которых процветали благодаря закупкам загадочных иностранцев, позволяли себе любезно обходиться с приезжими. И оба раза американцы заворачивали в книжную лавку Эрика Скотта, чтобы купить несколько старинных книг по древним религиям и учению розенкрейцеров. Скотт припомнил, что в книгах подробно рассказывалось о таких предметах, как гипноз, астральные проекции и тайные способности разума, и что посетители говорили также и о других, более древних и страшных книгах, повествующих о полузабытых тайнах, передаваемых от поколения к поколению со времен незапамятных. О том, чего эти двое желали добиться с помощью применения запретных и забытых магических техник, Скотт не хотел и думать.
Осенью Питтс и Таггарт более не показывались в городке — разве что рыбаки со своих лодок, покачивавшихся на волнах на приличном расстоянии от берега, пару раз видели этих двоих — американцы разгребали на берегу мусор, выброшенный волнами Атлантики — прямо у подножия утеса, на котором высился их замок. Тем не менее жители Дункастера ничего не забыли, и после ночи Всех Святых по городу снова поползли слухи — на этот раз о тусклых огнях и диких криках, доносившихся во тьме из замка. А потом некоторые рассказывали, что слышали жуткое, нездешнее, горестное подвывание — оно явственно слышалось лишь в нескольких местах у основания скалы, над которой, подобно чудовищной птице, угнездился замок. Правда, совсем немногие решились проверить правдивость подобных слухов — большинство все же предпочло поверить рассказчикам на слово. Так и вышло, что через год тайна иностранцев, поселившихся в Дункастерском аббатстве, оставалась столь же дразняще нераскрытой. Разве что репутация у этих двоих теперь была окончательно испорчена.
Гамильтон так заслушался, что сначала даже не заметил, что старый Эрик Скотт закончил свой рассказ. Чувствуя безотчетную тревогу, он с трудом вернулся мыслями к сегодняшнему дню.
— Ну и история… — протянул он. — А что вы — лично вы — думаете об этих американцах?
Скотт пожал плечами:
— Не скажу, что я верю всему, что рассказывают, мистер Гамильтон. Однако я также не склонен подымать на смех тех, кто говорит, что происходит нечто странное. С моей точки зрения, эти двое джентльменов затеяли нечто не очень хорошее. Я слишком хорошо знаю книги, о которых они расспрашивали.
Гамильтону стало еще тревожнее на душе. Слишком многое совпадало в истории, рассказанной Скоттом, и в том, что он прочел о семействе де Таран в прежние дни: таинственные исчезновения, книги по запретному магическому искусству, подозрения в колдовстве, жуткие обряды, отправляемые в черных стенах жуткого замка… Он поднялся с кресла и, тепло попрощавшись со старым букинистом, быстро вышел на свежий воздух. Едва он выбрался из пыльной и тесной книжной лавки и почувствовал на лице холодный зимний ветер, ему полегчало.
Потом, болтая с Мэйфилдом в аптеке, он уже вовсю хихикал над нагоняющими страх подробностями в рассказе старика.
— О, старый Скотт еще не такое тебе расскажет, — смеялся Мэйфилд. — Особенно если речь зайдет о Дункастерском аббатстве!..
— Я теперь просто сгораю от любопытства, — улыбнулся в ответ Гамильтон. — Ну сам посуди, как теперь я могу уехать, не забравшись в замок и не познакомившись с его обитателями?
Мэйфилд посмотрел на часы:
— Слушай, этим вечером я, увы, должен быть здесь. Но ты бери машину и поезжай туда сам. А что? Погода отличная, дорогу ты теперь знаешь…
— Правда? Ты уверен, что тебе не нужна машина?
— Да нет, конечно! — и Мэйфилд с готовностью выдал ему ключи от авто. — К ужину только вернись, ладно? А то жена меня со свету сживет! Запаска — вдруг что случится — под задним сиденьем. Удачи, дружище!
Через несколько минут Гамильтон уже гнал прочь от Дункастера, с удовольствием поглядывая по сторонам на занесенные снегом лесистые холмы. Единственно, он еще не привык к левостороннему движению и чувствовал себя не очень комфортно. Пока он вел машину, в голову снова полезли мысли — обо всем, что он прочел и услышал в крохотной книжной лавке, и о странных совпадениях между прошедшими и нынешними событиями. Возможно, Скотт, как и остальные жители городка, слишком хорошо знакомый с легендами о мрачном прошлом де Таранов, невольно перенес их содержание на двоих чужестранцев, выбравших поселиться в аббатстве.
Вскоре Гамильтон съехал на широкую обочину и остановил машину. Несомненно — здесь парковались и американцы. Выбираясь наружу, он отчетливо услышал гул прибоя. Отсюда до начала тропы вдоль края утеса, а потом и до гребня, с которого прекрасно просматривался замок, было рукой подать.
Над головой голубело небо и светило яркое солнце — и потому окружающий пейзаж уже не выглядел таким мрачным. Правда, ветер по-прежнему бил порывами, и на утес внизу накатывали пенные волны. Гамильтон осторожно пробирался между камнями, припомнив, что юный МакКаллистер где-то неподалеку сорвался с края скалы. Воспоминания эти вовсе не поднимали настроения, а вслед за ними в голову снова полезли мысли о странной судьбе констебля Данлэпа и весьма странных обстоятельствах смерти шерифа.
И тут тропинка отошла от края утеса и повела его в окружающую замок рощу. Гамильтон потерял из виду развалины, лавируя между темными, покрытыми наростами стволами дубов. Ветки деревьев извивались над головой, и в душу снова закралась тревожная мысль: а ведь замок действительно стоит на отшибе. Случись что… И в то же самое время ему нравилось, что он ввязался в это маленькое приключение — да и потом будет что рассказать друзьям по возвращении домой: мол, а я, други мои, в Англии полез в самый настоящий замок с привидениями!
Выйдя из лесу, Гамильтон тут же увидел руины — они высились прямо перед ним на высоком скальном основании, нависая над головой; поражающие мрачным величием укрепления четко вырисовывались на фоне яркого неба. Он даже остановился, чтобы полюбоваться — и тут же пожалел, что не взял с собой фотоаппарат. И тут послышался странный, длинный вой, похожий на стон, — откуда-то со стороны подножия утеса. Естественно, это был всего лишь свист ветра среди острых, источенных непогодой скал, однако как же он походил на жалобный крик страдающего человека! Словно кто-то и впрямь страдал,
