Собеседница кивнула и прижала платочек к глазам.
– Знаю, не мое дело говорить подобные вещи, да только что ж… Если спросите мое мнение, это
– Именно тогда вы видели их в последний раз? – уточнил Себастьян. – Вчера утром, когда они направлялись в церковь?
– Да, тогда, – подтвердила экономка, не прерывая поисков.
– А какую церковь они обычно посещали?
– Как правило, Святого Мартина[5].
– Думаете, вчера тоже туда пошли?
– Не вижу, почему бы и нет, милорд.
– Я слышал, мисс Теннисон любила водить племянников на различные экскурсии по несколько раз в неделю, в частности в воскресенье днем.
– О, да. Она очень радовалась приезду мальчиков. Так чудесно было видеть их вместе. У мисс Теннисон аж лицо светилось, и она смеялась так, будто и сама опять беззаботная девочка. – Тень призрачной улыбки оживила черты экономки, но угасла под печальной гримасой. – А бывало, я примечала, поглядит она на ребятишек и притихнет, задумается о чем-то, и такой у нее делался вид, что больно смотреть.
– Какой вид?
– Вроде как… тоскующий, если понимаете, о чем я.
– По-вашему, мисс Теннисон сожалела, что у нее нет своих детей?
– Если даже и сожалела, разве это был не ее собственный выбор? Я хочу сказать, причина ведь не в том, что никто не делал мисс предложения. Делали много раз, но она всем отказывала. Вот, нашла! – Экономка выпрямилась, сжимая в руке листочек в клеточку, и протянула его виконту.
Девлин вгляделся в стихотворную строфу, выведенную каллиграфическим школьным почерком, и прочел вслух:
– И это написал Джордж Теннисон? – поднял глаза Себастьян.
– Да. Конечно, смысла не видать, но все равно красиво, не находите? А ведь мальчику всего девять лет!
– Не возражаете, если я оставлю стихи у себя на день-другой? И непременно верну, – добавил виконт, заметив, что миссис О’Доннелл колеблется.
– Конечно, можете взять, милорд. Только, не стану отрицать, мне бы хотелось получить их обратно.
– Понимаю. – Девлин положил листочек со стихами в карман. – Не знаете, часом, как мисс Теннисон и мальчики собирались провести вчерашний день?
Экономка на минуту задумалась, затем покачала головой:
– Нет, милорд, не знаю, поскольку никогда не слышала, чтобы хозяйка упоминала об этом. Перед тем, как уйти в свой короткий рабочий день, мы всегда оставляли в столовой холодные закуски. Господа возвращались из церкви и обедали перед тем, как снова отправиться на прогулку. Мы накрыли отличный стол: говяжья грудинка, заливной лосось и холодный суп из спаржи.
– А мисс Теннисон и дети съели то, что вы приготовили для них в воскресенье?
– А как же, милорд. Более того, даже блюдо с овсяным печеньем миссис Рейган осталось совсем пустым – лежало лишь несколько крошек. – Миссис О’Доннелл плюхнулась обратно на стул, так заламывая руки, что пальцы побелели, и снова запричитала: – Ах, если бы мистер Теннисон был дома! Тогда мы наверняка бы сразу поняли, что дело неладно, когда хозяйка и мальчики не объявились вечером.
– А в котором часу вернулись домой слуги?
– В семь, хотя, боюсь, сама я пришла не раньше восьми часов. Понимаете, я провела день у сестры в Кенте, у нее муж очень сильно болеет, и мисс Теннисон сказала, что ничего страшного, если я чуток опоздаю. Наша мисс была такая, знаете… такая добрая и великодушная. А теперь… – голос экономки надломился, и она отвернулась, молча глотая слезы.
– Вы обеспокоились, когда по возращении обнаружили, что хозяйка и мальчики еще не дома?
– Ну конечно, обеспокоилась! Мы все встревожились. Маргарет Кэмпбелл, няня Джорджа и Альфреда, выступала за то, чтобы сразу же пойти в полицию. Она была убеждена, что с ними что-то случилось. Но мы ведь не знали наверняка, да и кто бы мог подумать, что cлучится что-нибудь
Девлин заметил, как собеседница судорожно обкручивает руку платочком.
– Не знаете никого, кто мог бы желать зла мисс Теннисон или мальчикам?
Пухлое лицо миссис О’Доннелл сморщилось.
– Нет, – прорыдала она. – Это просто в голове не укладывается. С какой стати кому-то причинять вред хозяйке или этим бедненьким малюткам? Зачем?
Девлин положил руку экономке на плечо. Бесполезный, неловкий успокаивающий жест, но миссис О’Доннелл смотрела на собеседника умоляющими глазами, а ее грузноватое тело вздрагивало от желания обрести понимание и утешение, которого Себастьян не мог ей дать.
ГЛАВА 9
Покинув людскую, виконт поднялся по лестнице на самый верхний этаж дома Теннисонов, в детскую.
Это была радостная комната, свежеоклеенная обоями с ярким узором и залитая потоками света из ряда высоких окон, выходивших на широкие, пестревшие под солнцем речные просторы. Может, два маленьких мальчика и приехали сюда только на лето, но было очевидно, что Габриель Теннисон приготовилась к визиту племянников с любовной заботливостью.
Остановившись на пороге, Себастьян окинул взглядом армию оловянных солдатиков, маршировавших ровными рядами по выдраенным половицам. В комнате было в избытке игрушечных лошадок, барабанов и деревянных лодок; книжные полки манили обещанием нескончаемых часов воображаемых путешествий по дальним странам. На краю большого прочного стола, расположенного у двери, лежала кучка разрозненных мелких предметов: треснутая чашечка от глиняной трубки, глянцевый коричневый каштан, синие и белые керамические бусины – словно мальчик в спешке вытащил из кармана свои нехитрые сокровища и больше за ними не вернулся.
– И кто вы такой? – прозвучал за спиной виконта женский голос.
Обернувшись, Себастьян увидел, что его с недоверчивым прищуром рассматривает сухопарая женщина с густыми темно-рыжими волосами, впалыми щеками и бледно-серыми глазами.
– Вы, должно быть, мисс Кэмпбелл, няня мальчиков?