Теперь Вадим понял, что наступило такое время. Мать отгораживалась от него дежурными фразами, объясняла принципы морали, снова и снова нахваливала Валю. Белов уже не слышал ее последних слов. Он не сразу понял, что разговор окончен – на противоположном конце заунывно звучали равнодушные гудки. Вадим сжал челюсти так, что зубам стало больно, положил трубку.
Они ведь не знают ничего о нем. Они никогда не хотели ничего знать. Им было приятно осознавать, что у них все в порядке: любимая работа, крепкая семья, красивый и умный сын. Он подыгрывал их сверхидеальным отношениям, пытаясь соответствовать атмосфере в семье, и впервые категорически пошел вопреки родительской воле, выбрав свою профессию. Он не пожелал продолжать их дело, начав все с нуля. Он не нуждался в их поддержке, связях, потому что был уверен в собственных силах. Он доказал, что оказался на своем месте. Ведь они признали, что он не ошибся. Но получалось это только в отношении работы. Его личная жизнь, волновавшая родителей не меньше его карьеры, состояла из взлетов и падений. Здесь у него фиаско… Вадим снова закурил, чувствуя, как растет раздражение. Его жизнь рушится, все к черту, а поддержать-то некому.
Оглядывая свое новое жилище, он испытывал благодарность к его хозяйке. Она ни о чем не спрашивает, принимает его ласки, отвечает взаимностью, пытается посвоему заботиться, ведет себя так, словно они знакомы сто лет. Со своей стороны, он сам обо всем рассказал, без единого слова обмана, без единого обещания. Это другой уровень отношений, когда не нужно ничего придумывать, а можно просто быть собой, ничего не загадывать, не планировать. Он чувствовал себя в безопасности рядом с этой женщиной, а она не спешила открываться ему, отвечая улыбками, взглядами, поцелуями.
Ангелине это и нравилось, и пугало. Вадим с нею откровенен – временная необходимость. Он нуждается в этом, а через время станет презирать себя за минуты слабости и ее, как свидетельницу этого. Сейчас у него нет дома, нет семьи, друзей, родители отказались общаться с ним. Это тяжело пережить даже самому сильному человеку. В Ангелине боролись два чувства: жалость и преклонение перед красотой. Вадим был таким уязвимым, непредсказуемым, капризным, но ей как никогда нравилось потакать его причудам. Раньше она требовала этого от других, а теперь с удовольствием делала это сама. Она знала, что в один миг все изменится, но не думала, что так скоро.
Белов, наверное, в знак благодарности, легко перенимал привычки своей новой пассии. Вот и вчера они почти до шести утра просидели в загородном ресторане, количество выпитого могло хватить на многочисленную компанию. Для Ангелины подобные дозы спиртного давно стали нормой, а вот Белову, кажется, было трудновато. Он пытался не отставать от нее, опрокидывал рюмку за рюмкой, едва притрагиваясь к закуске. Она бросала на него недовольные взгляды, но ничего не говорила. Самое ужасное, что потом он настоял на том, чтобы самому вести машину. Это было безумием, и порядком захмелевшая Ангелина пыталась отговорить его от этого – тщетно. В конце концов Вадим с презрением посмотрел на нее и сказал, что не любит трусость в людях вообще, а в женщинах в частности.
– Если ты боишься, закажи такси, а мне в самый раз прокатиться, – пробормотал Белов и, подозвав официанта, рассчитался, оставив щедрые чаевые. Собравшись, он медленно двинулся к выходу. Ангелина, недолго думая, вышла за ним. Вадиму не с первой попытки удалось вставить ключ в замок зажигания – Ангелина практически протрезвела, представив, как он сможет вести машину. Нужно было придумать что-то, могущее отговорить его от этой безумной затеи.
– Белов, послушай меня, – садясь в автомобиль, четко произнесла Орлова. Вадим повернул к ней голову и вопросительно поднял брови. Его голубые глаза с поволокой хмеля насмешливо уставились на Ангелину. – Ты знаешь, мой первый муж разбился, когда вот в таком состоянии сел за руль. С этого дня все пошло кувырком. Вся моя жизнь превратилась в театр одной актрисы. Она разыгрывает благополучие и жажду жизни, а на самом деле… Так тошно бывает, хоть самой за руль и вперед до первого столба! Но, видно, не настал тот предел, когда нет больше сил. Не сегодня, хорошо? Когда-нибудь, если захочешь…
Ангелина почувствовала, что сейчас заплачет, и конечно все решат, что это слезы пьяной бабы, которая потеряла остатки разума. Она закусила губу, ощутив соленый привкус крови, и посмотрела на Вадима. Она застыла от неожиданности, увидев, что он спит, обняв руль. Орлова сначала улыбнулась, а потом все-таки заплакала. Ей стало так обидно, что первое ее откровение прозвучало так не вовремя. Она выбрала не тот момент для душевных излияний.
Двое молодых мужчин помогли ей пересадить Вадима на сиденье рядом с водительским. Потом Ангелина заплатила за то, чтобы их доставил домой один из водителей ресторана, которые дежурили как раз для таких случаев. Мужчина оказался разговорчивым, он явно пытался произвести на Орлову впечатление. Он то и дело обращался к ней с вопросами, намекал, что способен не только баранку крутить. Ангелина не чувствовала необходимости в общении. Потому, когда ей порядком надоела его болтовня, она приподнялась на заднем сиденье и, дыша крепким перегаром, сказала:
– Слушай, заткнись, пожалуйста. Мне просто нужно, чтобы ты доставил нас домой в целости и сохранности. Остальные услуги не требуются, понял? – водитель кивнул головой, и оставшуюся дорогу они провели в молчании, прерываемом громким похрапыванием Вадима.
Утреннее пробуждение показало, что Белов не помнил окончания вчерашнего веселья. Он спрашивал, Ангелина отвечала. И чем больше расспрашивал, тем больше удивлялся ответам. Он почувствовал к себе такое отвращение, что даже проглотил поднявшийся изнутри противный, тошнотворный комок. Вадим понял, что с этим образом жизни нужно заканчивать. Он не должен превратиться в вечно хмельное, заторможенное существо, получающее порции жалкой заботы от стареющей, одинокой женщины. Наконец он осторожно поднялся и сел, опершись о высокий подголовник кровати. В голове стучали тысячи отбойных молотков, а глаза явно намеревались покинуть свое обычное место. Ангелина выглядела более активной. Она уже приняла душ, попивала кофе, а Вадиму принесла на подносе маленькую рюмку водки и бутерброд с красной икрой. Почувствовав запах спиртного, Белов замахал руками.
– Убери, убери, слышишь, не могу!
– Не будь ребенком. Промучаешься целый день. Пей, а потом жвачку пожуешь. Ничего твой компаньон не заметит, – оставив на кровати поднос, назидательно сказала Орлова. – Гораздо хуже будет, если ты явишься вот в таком полуживом виде. Давай, герой, вдохни и вперед!
Вадиму показалось, что его вывернет наизнанку, едва он ощутил горьковатый вкус водки. Он быстро задышал, зажмурив глаза, а потом через пару минут почувствовал, как разлившееся по телу тепло становится приятным, и в голове молотки словно объявили перерыв. Стало легче, настроение поднялось. Съев бутерброд, Вадим снова устроился на удобной, просторной кровати. Закрыл глаза и почувствовал, что готов уснуть.
– Эй, бизнесмен, мы так не договаривались, – присев на краешек кровати, громко произнесла Орлова. Вадим открыл глаза и увидел, что она уже одета для работы. – Понедельник – день тяжелый. Иди в душ, переодевайся. Мой водитель будет у подъезда через пятнадцать минут. Мы тебя подбросим.
– Спасибо, – обреченно ответил Вадим, поднимаясь с кровати.
В машине Белов сел к Ангелине. Она медленно повернулась к нему и, улыбаясь, подняла брови. Вадим молча смотрел на нее, и этот взгляд не предвещал комплиментов.
– Ты что? – не выдержала Орлова.
– Смотрю и спрашиваю себя: почему она терпит меня? Неужели уважающая себя женщина может позволить такому безвольному, бессердечному созданию находиться рядом с собой, заниматься с ним сексом, выполнять бредовые желания? – в голосе Белова было столько злобы, что у Ангелины в первый момент перехватило дух. – Разве можно так, Ангелина Севастьяновна?
– Останови, – тронув водителя за плечо, негромко сказала она. Машина плавно остановилась на одной из центральных улиц города. Ангелина пристально посмотрела на Вадима и глухо спросила: – Что это значит?
– Ничего. Ты меня подобрала, зачем? Я хочу знать!
– Мне не нравится твой тон. Ты еще не протрезвел, мальчик мой.
– Нет, я хорошо соображаю, потому и задаю такие вопросы, – Вадим все больше выходил из себя. Его слух больно резануло обращение Ангелины – она всегда подчеркивает, что он еще слишком юный, чтобы разбираться в этой жизни. Это он уже когда-то проходил со своей первой женой. – И я тебе не мальчик!
– Почему сегодня, а не вчера, не месяц назад? – Ангелина чувствовала, как лицо ее становится красным, она знала, что сейчас выглядит ужасно, но бороться с эмоциями было невозможно. Она едва сдерживалась, чтобы не врезать этому нахалу пощечину.
– Всему свое время. Да ладно, можешь не отвечать. Те, кого подбирают, обязаны быть благодарными, так? А я веду себя как сволочь, но тебе и это нравится. На безрыбье и рак рыба, так? Я не хочу ждать, пока ты меня вышвырнешь. Я сам ухожу, понимаешь, сам! У меня все будет, все! Но я никогда не стану одним из твоей свиты, никогда!
– Уходи, Вадим, – отворачиваясь от него, тихо произнесла Ангелина. Она машинально провела рукой по безукоризненной прическе: короткая стрижка делала ее более моложавой, подчеркивала красивую форму головы и открывала выразительно сверкающие бриллиантовые капельки в ушах. – Ты сходишь с ума. Надеюсь, ты найдешь достойный выход. Прощай, мне было хорошо с тобой.
Глядя вслед удаляющейся машине, Белов запахнул полы куртки. Он чувствовал себя так, словно влез в солидную кучу дерьма, и нет никакой возможности смыть его незамедлительно. Оглядевшись, Вадим понял, что до офиса осталось рукой подать. Прикурив, он медленно шел, глядя себе под ноги. Уже не первый раз он не радовался предстоящему рабочему дню. Студенты раздражают, Проскурин постоянно читает морали. Остановившись перед дверью офиса, Белов поднял голову и посмотрел на окна своего кабинета: с недавних пор они с Костей работали в разных комнатах. Решительно отшвырнув недокуренную сигарету, Вадим нарочито нагло стал жевать жвачку. Ее мятный вкус был ему неприятен, но в данный момент это было такой мелочью.
Белов пытался предугадать, что скажет сейчас Костя, ведь в прошлую субботу они должны были на один день съездить в Москву. Все было договорено, когда Вадим позвонил и сказал, что плохо себя чувствует и чтобы Костя ехал один. Проскурин молча положил трубку. Наверняка предстоит нагоняй, ведь Костя любит показать, что он здесь главный. Вадим решил – один упрек, и он уйдет из этого чертового бизнеса, где человеку не разрешается иметь личных проблем. Воинственно настроившись, Белов взялся за ручку двери.
– Вадим, Вадим, подожди, – услышал он за спиной. Обернувшись, увидел Закревского. – Здравствуй, извини, я понимаю, что ты спешишь на работу, но я никак не могу тебя найти. Звоню домой – ты не берешь трубку. Галина Матвеевна невнятно отвечает, что не знает, где тебя искать.
– Короче, – Белов чуть наклонил голову и усмехнулся, демонстративно выплюнул жвачку. – Что это я тебе так понадобился?
– Я хочу, чтобы между нами не было недосказанного.
– У меня мало времени, – Белову не хотелось даже смотреть в сторону Андрея. Вадим был уверен, что смелости и решительности Валентине прибавил именно он.
– Да, да. Так вот. Я хочу, чтобы ты знал: между мной и Валей ничего не было.
– Сейчас это уже не имеет значения. Мы очень скоро перестанем называться мужем и женой. Она этого хотела – она это получит, – ответил Вадим, чувствуя, что в глубине души зарождается надежда все вернуть. Он не мог противостоять этому ощущению. Он нуждался в нем, ведь именно поэтому он сегодня порвал с Орловой.
– Нет, имеет. Я полюбил Валю с той самой первой встречи. Я понимал, что это безумие, но ничего не мог с собой поделать. Я и сейчас не могу говорить о ней спокойно. И я бы сделал все, чтобы она была счастлива, у меня бы получилось, только я ей не нужен в качестве мужа. Мы обсуждаем выставку, планируем дальнейшую работу, а потом… Она отказалась выйти за меня и собирается уехать на родину.
