время or времени мелькающим в прихотливой игре языков костра, является не более чем плодом воображения.
Мгновение спустя существо внутри дерева словно осознало, что на него смотрят, и зыбкие очертания как будто упрочились, став тонким лицом с высокими скулами, длинным подбородком и полными жизни глазами. Некоторое время эти глаза вдумчиво смотрели на Найла. Затем существо растворилось, похоже, утратив интерес. Перед Найлом опять предстала лишь шершавая коричневая кора.
Дорогой Найл спросил у своих спутников, покидает ли когда-нибудь этот дух-элементал свое дерево. Оказалось, что да, причем частенько и в осязаемом виде. Более того, делать ему это необходимо, поскольку часть энергии он должен впитывать из атмосферы; подпитка затем передается дереву, благотворно сказываясь на его росте. Например, дух того самого дуба (кажется, люди называют ему подобных гномами) за день отлучается с десяток раз, оттого и дерево такое здоровое. Но больше чем на сотню шагов от своего жилища элементал не отходит, не рискуя покидать насиженное место (люди в этом смысле, собственно, тоже недалеко ушли).
Всякий раз, когда хамелеоны приостанавливались, чтобы расчистить русло ручья или убрать с подлеска приминающий древесный ствол, Найл брался помогать, пока до него не дошло, что все эти неуклюжие попытки скорей помеха, чем помощь. Трудясь, казалось бы, порознь, слаженностью действий они вместе с тем напоминали единый организм, где старший выполнял роль головы. В результате им удавалось за короткое время проделать неимоверный объем работы, включая оттаскивание мертвых стволов, даже приподнять которые по силам лишь великану.
Но самое заметное событие того дня произошло, когда они оказались на вершине холма над долиной, где понизу словно пронесся ураган, повалив добрую половину леса. Там вольготно разросся глянцевитый плющ, и еще какое-то ползучее растение с желтыми соцветиями, и ежевика с шипами в палец толщиной (Найл такой еще не встречал). У земли пучки седой, как борода старика, травы подавляли тщедушный подлесок.
На дне, в самой низине, угадывались остатки длинного узкого озерца. Здесь тоже топорщился опутанный вьюнами валежник, а поверхность воды была маслянистой и как будто пыльной. Тем не менее на другой стороне озерца деревья особо не пострадали. Листья с них облетели, но, по крайней мере, вид у стволов был здоровый.
Через долину задувал пронизывающий северо-западный ветер. И вообще от этого места веяло чем-то недобрым, чтобы не сказать зловещим.
Хамелеонов картина разрухи явно озадачивала. Один из них воссоздал умозрительный образ долины в том виде, в каком она предстала перед ними в прошлый раз: зеленая листва безмятежно отражается в чистой глади озера.
Прежде чем спускаться к озеру, Найл достал из сумы плащ. Когда застегивал на шее ремешок, внезапный порыв ветра чуть не вырвал одежку из рук. Теплая зашита от кусачего, готового просыпаться снежной крупой ветра была как нельзя кстати.
Хамелеоны к этому времени скрылись из поля зрения полностью, так что с высоты Найл смотрелся одиноким путником.
Пробираясь едва заметной тропинкой вдоль озера, Найл явственно почувствовал запах гниющей растительности, примерно так же, как тогда в Дельте. Здесь, в низине, воздух был таким недвижным и тяжелым, что трудно дышать. Плащ пришлось снять. Опять же как тогда в Дельте, не оставляло ощущение, что за тобой пристально наблюдают. Хамелеонам, похоже, это местечко казалось таким же малопривлекательным, как и ему. Очевидно, им тоже хотелось проскочить его поскорее. Тем не менее они приостановились вникнуть в обстановку, пытливо вглядываясь в заросший плющом бурелом и непролазные заросли гигантской ежевики. Вглядывался и Найл, но разобрать в этом хаосе не удавалось решительно ничего.
В этот момент старший из попутчиков послал ему четкое указание: надо подняться на верхушку соседнего холма. Найл хотя и слегка опешил, но перечить не стал. От свинцово тяжкой атмосферы тело неприятно взмокло, а ноги волочились, будто к ним привязали гири. Тропа почти вся заросла, а в одном месте ее преграждал словно специально вывороченный с корнем большущий куст, который пришлось огибать — точнее, обползать — по сыпучему завалу из камней.
Перебравшись наконец через препятствие, Найл безошибочно уловил запах горящего дерева. Он стал карабкаться обратно на каменную насыпь, предательски съезжавшую под ногами, и понял, почему хамелеоны отослали его от себя. Склон холма подернулся дымным маревом пламени, безудержно идущего вверх по холму. Хамелеоны, различимые отсюда лишь как взвихрения (неведомо как им удавалось создавать вокруг себя эти воздушные воронки), сами запалили этот пожар сполохами энергии, направленными на сухую листву и ветки. От едкого слепящего дыма нестерпимо першило в горле. Когда внизу неподалеку огнем занялось поросшее мхом дерево, он с тревогой понял: надо пошевеливаться. Пламя уже дотянулось до деревьев всего метрах в двадцати сзади. Жар настигал, немилосердно опаляя плечи.
До вершины холма оставалось еще с полсотни метров, когда Найл облегченно почувствовал льдистое дыхание северного ветра, наполнившего легкие чистым воздухом. Он же сбивал пламя с тлеющей травы, не давая ей разгореться.
Спохватившись, как гам его спутники, Найл повернулся и посмотрел вниз. Завесу дыма сейчас отдувало вспять, отчего белесые его клубы напрочь скрыли и озеро, и всю низину. Склон безудержно полыхал, то и дело взрываясь трескучими снопами искр. («Вот бы жуки-бомбардиры сейчас порадовались», — мелькнула нелепая мысль.) Найл как мог уносил ноги к вершине, подальше от наседающего дыма.
Там его охватила безудержная эйфория мнимой безопасности: как-никак по обе стороны лежат неподатливые огню камни и тропа уходит в другой перелесок, куда огонь явно не дотянется. Тем временем уже вся северная сторона долины стала пылающим адом, а языки огня хищно лизали подступы к вершине.
От огня Найла отделяло не меньше сотни метров. И тут ему открылось, зачем хамелеоны затеяли этот пожар. С близкого к вершине выступа, куда вплотную подобрался огонь, снялось громадных размеров крылатое существо. Найл в растерянности подумал, что это исполинская птица, но в форме пурпурных крыльев угадывалось больше сходства с какой-нибудь летучей мышью.
Огласив пронзительным гневным воплем, казалось, всю долину, химера взмыла в дымное небо — вслед за чем сменила направление и полетела прямиком в сторону Найла. Тот в ужасе распластался вниз лицом, ожидая, что сейчас в спину вонзятся когти. Руки судорожно вцепились в траву. Сверху словно пронесся неистовый ветер. Осторожно подняв голову, Найл убедился, что по-прежнему цел и невредим. И в небе никого не было.
Тут до него дошло: только что он видел еще одного элементала: никакое существо из плоти и крови не могло бы исчезнуть так быстро и так бесследно.
Вскоре подтянулись и хамелеоны, чье незримое присутствие Найл тотчас же ощутил. Огонь их, как выяснилось, не берет; очевидно, в прозрачном состоянии из-за отсутствия химических веществ сгорать просто нечему.
В ответ на расспросы они объяснили, что этот самый элементал из тех, что предпочитает полное одиночество, и селится он в основном на вершинах холмов, где сливается с фунтом и камнями настолько, что становится практически неразличим. А так как он не терпит, чтобы кто-то нарушал его одиночество, то подступы к своему гнездилищу превращает в сплошную полосу препятствий — тут тебе и завалы бурелома, и заросли плюща, и тернии ежевики. Зла в этих существах особого нет, но решимость во что бы то ни стало оберечь свое одиночество делает их довольно жестокими губителями всего окружающего. Кстати, при случае он несомненно поквитается за подобное притеснение.
Но если огонь вам нипочем, зачем было прогонять существо именно таким способом?
Ответ на языке образов был гораздо действенней, чем ответ словесный. Дело в том, что все элементалы крайне болезненно воспринимают неодобрение своего уклада, а огонь — очень даже мощное подкрепление такого чувства. Изгнать же это существо удалось именно за счет силового воздействия умов, а не за счет пожара.
Найл обратил внимание, что краски леса, через который они сейчас шли, потускнели, словно в
