речной пойме, которую обступали стены красноватого песчаника, выточенные непогодой в колоннады.
На полпути через пойму в небо указующим перстом торчал громадный рыжий камень, от которого тропа-колея ответвлялась наискось. На «пальце», словно в знак приветствия, уже застыл ворон. Метрах в пяти ниже дороги, опоясывая каменистый склон, текла река, что когда-то выточила саму эту долину. Успокоившись наконец в своем теперешнем русле, она была широкой и, в общем-то, неглубокой: во всяком случае, на это намекали ее мелковатые берега, а блесткие переливы воды манили своей кажущейся прохладой.
Найл ненадолго остановился, оглядывая пейзаж, после чего перевел взгляд на ворона. Зачем птица его сопровождает? Надеется, что снова перепадет пища? Найл применил «боковое вглядывание» и моментально увидел себя глазами ворона. Тот резко повернул голову, явно сознавая: что-то происходит. И в этот миг Найл сообразил, отчего ворон неотлучно за ним следует. Сознание у него намного слабее, чем у человека, а потому ум Найла — пусть даже косвенно — добавляет определенной интенсивности его существованию. И это странное ощущение для пернатого так же внове, как для Найла — чувствовать себя в теле птицы, где вместо рук сложенные крылья, а на ногах мощные когти, способные запросто нести по воздуху барашка.
Кстати, ноги почернели от пыли, так что Найл слез к реке и, расположившись меж корней большой нависшей над водой ивы, скинул суму и сандалии. Посидев немного, он повернул медальон обратной стороной. Что приятно, не ощутилось головной бати, возникающей обычно, когда им пользуешься больше получаса. Значит, уже вырабатывается привычка. И чувствовал он себя таким же бодрым и свежим, как и час назад, когда только прибег к помощи «зеркала» мысли.
Отстранив вогнутую часть медальона от груди, Найл тем самым вызвал расслабленность. От души зевнув, он со сладостным вздохом окунул ступни в воду. Та оказалась неожиданно холодной, поэтому пришлось несколько раз вынимать их и погружать, прежде чем они привыкли к температуре. Освоившись, Найл постепенно, шаг за шагом, зашел в реку по бедра.
Стоять после долгих часов пути в воде, глядя на рябящее отражение облаков и ветвей, было сплошным блаженством. Житель пустыни в нем по-прежнему изумлялся, как все-таки расточительно богата Земля на всякие реки и ручьи. Крутые красноватые склоны казались еще более грозными, чем на самом деле.
Найл представлял, как с этого вот камня-перста он срывается прямехонько в небо… И тут, вздрогнув от неожиданности, различил отражение чего-то на дороге; это «что-то» определенно двигаюсь. На секунду подумалось: ворон. Но ворон (это было отчетливо видно) по-прежнему возвышался на камне. Приглядевшись к движущемуся силуэту, Найл понял, что это паук.
Настрой на расслабленность не дал ему отреагировать удивленно. Вместо этого он лишь медленно поднял взгляд. Не более чем в десятке метров вверху по дороге осторожной поступью шел паук- смертоносец. Все внимание восьмилапого было сейчас сосредоточено лишь на выглядывании из-за камня. Шевельнись Найл или зыркни паучище хотя бы одним из своих глаз, и стоящий в воде человек стал бы ему виден как на ладони. Но река внизу смертоносца не интересовала. Паука заботило лишь то, чтобы его никто не увидел с дороги.
Найл узнал восьмилапого сразу. Это был тот самый друг и сообщник Скорбо, капитан паучьей гвардии. Осторожность же он проявлял по простой причине: очень не хотел попасться на глаза Найлу.
Минут пять после того, как капитан скрылся за поворотом, Найл продолжал стоять неподвижно, теряясь в догадках. Зачем паук идет следом? И как давно?
На второй вопрос ответить было гораздо проще, чем на первый. Шагая по гребню, Найл был различим на фоне неба за мили вокруг. Так что преследовать можно было вот уже час с лишним.
Может, потому и ворон кружил сверху — предупреждал, что за Найлом крадутся?
Но зачем капитану это понадобилось? Если он намеревался убить из мести за изгнание, то в течение этого часа имел уйму возможностей осуществить свой замысел. Несколько гигантских шагов (шире человеческого примерно вчетверо), удар ядовитого жала, и обидчик распрощался бы с жизнью за считаные секунды.
Может, он собирался напасть во время сна? Маловероятно, ведь можно было запросто накинуться, когда Найл, ни о чем не подозревая, шел себе по дороге.
Будь это Скорбо или кто-то из его плотоядных подчиненных, не пришлось бы ломать голову. Умом они не блистали, а потому просто шли бы на поводу у инстинкта, заставляющего голодного паука выслеживать добычу. Но капитан у Найла на глазах осмелился тогда возражать самому Смертоносцу- Повелителю, строптиво оспаривая свой унизительный приговор; он, судя по всему, обладал недюжинной сметкой и самодисциплиной, если все это время шел за Найлом. И шел явно с какой-то целью.
Был и еще один вариант. Скорбо однажды совершил вынужденную посадку во владениях Мага и, возможно, стал не только его пленником, но и союзником. А значит, таким же союзником мог быть и капитан. Что, если у него задача схватить Найла и передать в руки Мага?
Но зачем суетиться, когда Найл уже сам идет в нужном направлении? Можно просто держаться следом и присматривать, чтобы он исправно прибыл к месту назначения.
Возможно, это и есть самое вероятное объяснение.
В таком случае попытка укрыться ничего не даст. Коли уж, по удачному совпадению, недруг лишился своего главного преимущества — внезапности, нет и смысла от него прятаться. Надев сандалии и прихватив суму, Найл начал по покатому берегу взбираться на дорогу.
Не дойдя еще до верха, он уже ясно видел дорогу по всей ее протяженности от красного камня; почти на четверть мили. Как ни странно, она была пуста. У паука не было времени скрыться вдали, разве что нестись во всю мочь до верхушки следующего холма. Получается, он спрятался где-то здесь, сравнительно неподалеку.
Как поступить, Найл понял, когда его взгляд упал на ворона, по-прежнему сидящего на камне. Расслабясь до уровня, позволяющего слиться с сознанием птицы, он уже спустя секунду озирал ее глазами пойму и равнину, уходящую на восток, к морю. В двадцати метрах справа на откосе можно было видеть капитана. Паук чутко застыл у кромки, возле самой дороги.
Так и есть. Смертоносец, разумеется, убедился, что дорога впереди безлюдна, а значит, двуногий где-то невдалеке. И вот он караулил, не пройдет ли мимо Найл, разумеется, наблюдателя при этом не заметив.
Найл, собравшись с духом, повернул нужной стороной медальон и несколько секунд сосредоточенно ждал прилива энергии, после чего обогнул камень и в открытую взглянул на паука.
Инстинктивную реакцию смертоносна, собственно, можно было предугадать: на центральную нервную систему обрушился мгновенный удар воли, словно вморозив в глыбу льда и полностью обездвижив. Но страха у Найла это не вызвало, он догадывался, что именно так и случится, и намеренно не напрягался в хватке чужой воли, крепкой, как щупальца спрута. Паук же при этом испытывал некоторую растерянность: а что же дальше? Инстинкт побуждал его наброситься на недвижную добычу и вонзить клыки, разумная же его часть этому противилась.
Воспользовавшись мгновением нерешительности, Найл ударил всей своей силой концентрации, чтобы вырваться. Паук, явно не ожидавший такой воли от человека, немало удивился. От приложенного усилия медальон на груди у Найла нагрелся, но не так сильно, не до ожога, как при прошлом противоборстве с пауком. Теперь паук и Найл стояли, изучая друг друга: Найл с непринужденным спокойствием, капитан — очевидно неуверенный в том, как вести себя дальше.
Делая следующий ход в шахматной партии, Найл обратился к капитану с таким видом, будто уже не ожидал дальнейшей атаки:
Тон у Найла был такой уверенный, будто он имел полное право на расспросы. Чувствовалось удивление капитана от того, что к нему так четко обращаются на телепатическом языке пауков.
Будь он человеком, фразу можно было бы сопроводить пожиманием плеч.
Теперь Найл понял, что одержал верх: паук принял его право задавать вопросы, словно бы человек был старший по рангу.
