как растение или плод. Найл, полностью отрешившись от мысли, попробовал снова. На этот раз он ощутил инстинктивное отвращение и моментально отпрянул, словно прикоснулся к чему-то мерзкому, осклизлому. В нераспавшемся жизненном поле мертвеца было что-то отталкивающее, напоминающее неприятный запах. Да, такое же ощутимое, как запах, и оттого невыразимое словами. С чем-то подобным Найлу порой доводилось сталкиваться в пустыне. Умы хищников — например, того чудовища под названием сага, что держало в лапах сверчка и сжевало его, будто черенок сельдерея. Помнилось и неприятие того, что он испытал, заглянув случайно в душу некоему демоническому, похожему на летучую мышь созданию в Дельте: живое воплощение злобы, словно одержимое похотью убийства.
Звук шагов вернул Найла к действительности. Симеон, а у него за спиной Дравиг. Найл попытался подняться, но так и не рискнул: снова подкатила тошнота. Он опять сполз вниз, спиной опершись о стену.
— Привет, Дравиг. Извини, что сорвал с места.
— Тебе нехорошо?
Найл был польщен подлинным участием в голосе паука.
— Ничего, легчает помаленьку.
Дравиг посмотрел на труп.
— Кто этот человек?
— Один из убийц Скорбо.
— Какой ты молодец! А где третий?
— Не знаю. Но теперь можно сказать, почему они сняли с мертвого всю одежду. Он, по-видимому, был одет в рубище раба, а им не хотелось, чтобы мы узнали, среди кого он прятался. Думаю, надо бы прочесать квартал рабов.
— Я дам приказ. Как погиб этот человек?
— Он покончил с собой вон тем ножом. Осторожно, — (паук поднял нож предплюсной клешней и поднес к самым глазам), — лезвие отравлено.
— Да. Это яд зеленого скалистого скорпиона. Пожалуй, самый сильный из всех существующих ядов. Смертелен даже для пауков.
— Тогда ты должен предупредить ловцов, чтобы были осторожны. Третий может быть вооружен таким же.
Паук выразил подтверждение; мысленный образ был не связан со словами, все равно что кивок.
— Тебе нужна помощь? — спросил Дравиг.
— Спасибо, нет, Симеон мне поможет.
— Тогда я должен возвратиться и обо всем доложить. — Дравиг подобрался, будто встав навытяжку, и сказал с подчеркнутой деловитостью: — От имени Смертоносца-Повелителя благодарю тебя за поимку этого убийцы.
Найл достаточно хорошо понимал паучью ментальность, чтобы усвоить суть: теперь действительно ясно, что люди этого города не несут никакой вины за гибель Скорбо.
— Спасибо, — склонил голову Найл.
Когда Дравиг удалился, Симеон подобрал нож и аккуратно вложил его обратно в ножны.
— Я сделаю анализ. Отрава, должно быть, смертельна.
Реплик недавнего диалога он, естественно, слышать не мог.
— Это яд зеленого скалистого скорпиона.
— О боги! — Симеон чуть не выронил нож. — Знал бы, так и не прикоснулся бы к нему без перчаток!
Он вынул из кармана большой носовой платок и аккуратно обернул ножны, завязав концы в узел.
Найл осторожно поднялся по стене, с облегчением обнаружив, что тошнота унялась, донимает лишь усталость. Симеон с беспокойством поглядел на его лицо.
— Бледный какой. Он ударил тебя в живот?
Найл покачал головой.
— Он ударил силой воли, как паук.
Симеон воззрился, не веря глазам.
— Ты уверен в этом?
— Абсолютно.
— Он не дотронулся до тебя оружием?
— Нет.
Симеон впитал это молча. Посмотрел вниз на тело, покачан головой.
— Так что же это, черт его дери?
Опустившись возле мертвого на колени, он обшарил его карманы. Улов небогатый: засаленный платок из дерюги да деревянные ложка с вилкой — рабы таскают их с собой.
— Посмотри-ка ему на шею, — указал Найл.
Как и ожидалось, нашли золотую цепочку с кулоном. Симеон снял ее и протянул Найлу.
— Не желаешь?
— Нет, у меня уже одна есть.
Хотя подлинная причина отказа была не эта. Он чувствовал странное интуитивное неприятие, словно от кулона веяло чем-то нечистым.
Не пройдя по проспекту и полпути, Найл понял, что идти пешком расхрабрился зря. Каждый мускул в теле ныл, и ноги будто кто-то залил свинцом. Несмотря на солнце, холодный воздух вызывал озноб. Смахнув снег с невысокой стенки, Найл сел.
В нескольких сотнях метров от него в центре площади искрилась на солнце Белая башня, даже окружающий снег от ее чистоты казался сероватым. Пристально глядя на нее, очерченную на фоне бледно-голубого небосвода, Найл опять пережил тот же светлый, неизъяснимый порыв радости, что и при нервом взгляде на нее. Пауки тогда вели его как узника, и он со всей семьей смотрел вниз на город с вершины южного холма. Некое чутье подсказывало ему, что Белая башня олицетворяет свободу и надежду. Глядя на нее теперь, Найл почувствовал, как от порыва радости в нем истаяло истощение, и тут дошло, что оно и донимало-то лишь оттого, что ум придавал ему значение.
Башня высилась посреди площади в обрамлении зеленой лужайки, скрытой сейчас под снегом. Даже в дни рабства пауки позволяли своим слугам-людям подстригать вокруг нее траву и выпалывать сорняки. Пауки не любили башню как символ былого превосходства человека и даже пытались ее взорвать. Но вместе с тем они чтили ее как тайну, недоступную их пониманию.
Разрушить башню нельзя было фактически ничем. То, что выглядело как полупрозрачный столп, на деле было атомным силовым полем, казавшимся сплошным из-за свойства отражать свет. Твердую материю извне поле отражало таким же образом, как отталкивают друг друга два одинаковых магнитных полюса. Примерно через миллион лет силовому полю суждено будет истощиться, тогда развалится и башня. Вместе с тем она по-прежнему будет служить капсулой времени, гигантским электронным мозгом, чьи клетки памяти хранят знание людей, бывших некогда хозяевами Земли.
Отдышавшись, Найл встал и двинулся в сторону башни. Прохожие внимания на него почти не обращали, в длинном плаще с отороченным мехом капюшоном он был, по сути, неразличим. Облегчение-то какое, не надо отвечать на приветствия. На первых порах правления Найла люди простирались перед ним ниц и оставались лежать, пока он не проходил мимо. Найл пробовал издать указ, чтобы на него не обращали внимания. Пустое: подданные чуть не взроптали, узнав о таком указе, — как это, не приветствовать властителя! Тогда Найл издал другой указ, провозглашавший, что ему более угодно, если его приветствуют поклоном. С этим подданные смирились, но иной раз били челом так усердно, что опрокидывались, и приходилось помогать им подняться. В целом же Найлу было куда более угодно, если его не замечали вообще.
Снег вокруг башни был девственно чист, никаких следов. В общем-то, постановления, запрещающего подданным ходить по лужайке, не было, но все равно никто никогда этого не делал, даже если требовалось срезать расстояние; видимо, башня внушала чувство, схожее с благоговейным ужасом.
В основании Белая башня была диаметром пятнадцать метров и поднималась метров на восемьдесят
