— Спасибо.
Найл опять натянул ленту на голову, на этот раз, лишь чтобы поддерживать волосы.
— У меня работало, — заметил Бойд. — Видно, у тебя с мозгами что-то не так.
Распахнув глаза, Найл тревожно огляделся. Несколько секунд ушло, чтобы понять, где он находится. Он лежал в пустом приемном покое прямо перед лестницей. Снаружи на улице считай что никого не было. Из коридора в отделении слышался голос старшей сестры, разговаривающей о чем-то с сиделкой. Последнее, что он помнил, это сполохи света внутри головы, вслед за чем вступила резкая головная боль.
Найл поспешно поднялся, радуясь, что никто не застал его на полу — мысль об обмороке вызывала тихий ужас. Лента лежала на полу, он поднял ее и надел обратно на голову. Едва это сделав, понял, что от ленты-то он и потерял сознание. В голове все встало набекрень, как от корабельной качки, так что пришлось схватиться за перила. Найл поспешно сорвал с головы ленту и кинул в широкий карман туники. Головокружение сразу же исчезло, оставив после себя слабость.
Найл опустился на нижнюю ступеньку и закрыл глаза. Полезнее всего было расслабиться и полностью освободиться от мыслей; стоило лишь попытаться думать, как сразу же наваливалась усталость. Но ничего, через минуту-другую унялось. Осторожно встав, Найл с облегчением обнаружил, что в глазах больше не темнеет.
Но едва вышел на порог под свет зимнего солнца, как обнаружилась разница, такая же очевидная, как между сном и явью. Все вокруг представало на удивление ясным, словно была убрана некая завеса. На чтобы ни посмотрел — все четкое, яркое до остроты. То же самое и с физическими ощущениями. Обдувающий лицо ветер казался как-то прохладнее и сильнее, словно сам Найл только что вылез из горячей ванны.
Одежда на теле, обычно даже неосязаемая, сейчас терла до раздражения назойливо, словно с тела удалили верхний слой кожи. Восхищение сочеталось с дискомфортом, даже солнечный свет казался нестерпимо ярким, так что пришлось невольно зажмуриться. В этом состоянии обостренного бодрствования обычное сознание казалось неким сном.
Было ясно одно: аппарат Галлстранда вызывает особые изменения в мозгу. По словам Бойда, он помогает больным с повреждениями головного мозга. У Найла появился соблазн вернуться в больницу посмотреть, есть ли еще какая-то информация об этом аппарате в книгах по медицине, но, почувствовав на лбу испарину и желание лечь, Найл решил не делать этого.
Идя по южной стороне площади к дворцу, он сознавал, что с головой по-прежнему творится странное. Вот сейчас, допустим, что-то просто ошеломляющее: все вокруг будто взбухает, снова принимая затем обычный размер. Или, скажем, издалека в мгновение ока налетает что-то огромное, а затем с такой же скоростью уносится назад. А то и так: он сам летает на качелях взад и вперед. Голова кружилась, вызывая знакомую уже тошноту. Утешала лишь мысль, что, коль скоро все это от аппарата Галлстранда, что лежит теперь в кармане, эффект должен быть только временный.
Оказалось, легче становится, если пристально вглядываться в тротуар под ногами. Но при этом возникает другой любопытный эффект. Текстура тротуара, казалось, становится крупнее и как-то достовернее; смотришь на него всего несколько секунд, а уже кажется, что запомнил на всю оставшуюся жизнь.
Найл мысленно напрягся, как бы отталкивая картину на длину руки, и чрезмерная достоверность исчезла, заменившись таким ощущением, будто он смотрит на тротуар с обратного конца подзорной трубы.
Он уже приближался ко дворцу, когда услышал, что сзади нагоняют. Оглянулся: Бойд.
— Ты забыл вот это. — Паренек протягивал коробку с озерной травой.
— Ага, спасибо.
Бойд пристально посмотрел на него.
— С тобой все в порядке? Вид у тебя какой-то забавный.
— Да, я в порядке. Просто устал чего-то.
Бойд посмотрел на золотистую ленту, выбившуюся из широкого кармана туники.
— Это у тебя, наверное, от нее, да? Я так вообще как попробовал, так будто от медовухи окосел. Но оно быстро проходит. Теперь тебе понятно, как этот аппарат действует?
— Думаю, да. Тебя что, опять там ждут?
— Нет, что ты. Они сейчас собираются анализировать соскоб с того топора. Это займет несколько часов. — Бойд поднял взгляд на дворец. — Ух ты, здесь ты живешь?
— Да.
— Место великолепное. И мраморные лестницы тут есть?
— Есть. Хочешь зайти взглянуть?
— Выше! — выпалил Бойд. Словечко было для Найла внове, но он понял, что оно означает согласие.
Когда приблизились к двери, Бойд нервно покосился на бойцового паука, стоящего на страже; тот застыл как каменный, невозможно понять, сознает ли вообще их присутствие. Когда дверь за ними закрылась, Бойд спросил вполголоса:
— Это настоящий или статуя?
— Настоящий, конечно, — с некоторым удивлением ответил Найл.
— А я думал, может, статуя. У тебя, поди, от них мурашки по коже?
Найлу сделалось как-то обидно за пауков (даже сам от себя такого не ожидал).
— Это у них от нас мурашки должны идти. Надо учиться привыкать друг к другу.
Бойд, не обращая внимания на его уязвленный тон, оглядывал помещение.
— От так да! Вот где бы жить! Прямо как наш городской зал собраний.
Он подлетел к камину и посмотрел снизу вверх на трубу.
— Глядь, вот это высота! А почему дождь не попадает вниз?
— Не знаю.
— А тут что? — Бойд приоткрыл дверь в подвал.
— Подвал.
— Можно взглянуть?
— Там внизу темно.
— Тут есть светильник.
В нише возле двери стоял незажженный светильник с огнивом (с падением рабства разрешили спички, но их все еще не хватало). Бойд со сноровкой, развившейся от долгих лет привычки, запалил фитиль и прикрыл светильник стеклянным колпаком. Затем — он впереди, Найл следом — спустились по лестнице в подвал. На крючьях висело с полдюжины копченых окороков, на полу — несколько кадок с соленьями, маринадами, со специями.
— Что-то не слишком густо, — разочарованно заметил Бойд.
— Правильно, подчистили за полгода.
— Что у тебя вон там? — Бойд указал на массивные черные сосуды, смутно виднеющиеся у дальней стены.
— Ничего, там пусто. — Сказал, а у самого в душе оборвалось.
Сосуд, где находились кулоны, был расколот, на полу лежал обломок вместе с каменной пробкой, спечатывающей горловину. Бойд уловил золотистый отблеск под светом светильника.
— Гляди, вот в этом что-то есть.
Он подался вперед.
— Не трожь! — резко остановил его Найл.
Бойд послушно выпрямился. Найл взял у него светильник и опустился на колено. Сосуд раскололся на три части, словно его шарахнули молотом. Два куска остались стоять вертикально, третий лежал на полу.
Сначала подумалось, что сосуд нечаянно расколол кто-то из слуг — может, пыжился вынуть каменную пробку, да сил не хватило и уронил ее обратно, а сосуд возьми да расколись. Но понял, что такое едва ли возможно. Никому невдомек, что Найл побросал кулоны в сосуд, поэтому и заглядывать никому не
