усилия сдерживать опасения, что Асмак не задумал какой-то каверзы.
Через несколько секунд воздух затопил шум бегущей воды, ровный и непрерывный. Они, замедлив шаг, остановились на берегу широкой реки. Темная вода неслась стремительно, но настолько гладко, что лишь отдельные взвихрения поверхности выдавали недюжинную скорость. Найл с облегчением увидел, что через реку переброшен металлический мостик с перильцами по обе стороны. Вода, когда переходили, неслась под самыми ногами. На середине моста, сделанного из сварных листов металла, шум был просто оглушающим; впечатление такое, что где-то в четверти мили вниз по течению бушует водопад. Асмак, видно, тоже Нервничал: он, как и все смертоносны, испытывал естественную неприязнь к воде.
По ту сторону вид менялся, белую породу сменила темная, похожая на гранит. Теперь они пробирались уже не по коридору, а по какой-то щели в скальной породе, которая образовалась, вероятно, от землетрясения или извержения вулкана. И тут сердце Найла сжалось от безотчетного страха. Плоскость под ногами кренилась влево, и идти приходилось крайне осторожно, чтобы не поскользнуться. Эта «дорога» петляла и изгибалась меж двумя совершенно отвесными стенами. Шум воды вскоре стих позади, и они снова пробирались в тишине, в которой шаги Найла звучали зловеще гулко (пауки, не в пример ему, ступали мягко, как кошки).
Судя по благоговейному предощущению, пробудившемуся у Асмака, цель была уже недалеко. Природа этого чувства легко угадывалась, стоило проникнуть на более глубокий уровень сознания Асмака, но Найл понимал, что такое бесцеремонное вторжение вызовет определенное неодобрение наука.
Высота прохода между отвесными стенами все сужалась, пока наконец не образовалась эдакая стреловидная арка. Камень под ногами, судя по всему, пытались сровнять, но его твердость сводила все усилия на нет, поэтому ступать приходилось осторожно, чтобы ненароком не подвернуть ногу. У Греля и Асмака такой проблемы не было: лап столько, что споткнуться никак невозможно. Между тем проход все сужался, и обоим приходилось подгибать ноги, а брюхом прижиматься к самому полу. В одном месте зазор составлял от силы полтора метра, надо было нагибать голову, чтобы не стукнуться о свод. Асмаку, чтобы протиснуть свое внушительное туловище между стен, приходилось двигаться очень медленно. Стены, казалось, давили, становилось страшно, и тут вдруг проход, резко расширившись, подошел к концу. Найл очутился в большой пещере, с высотой свода, пожалуй, метров двадцать. Какой-нибудь другой выход на глаза не попадался, стены были абсолютно глухие. Но пещеру Найл сознавал лишь постольку, поскольку «видел» ее через ум Асмака; как и в логове Смертоносца-Повелителя, здесь было столько тенет, что через их хитросплетение не проник бы и самый яркий свет. Тенета широким занавесом свисали со свода к полу, отдельные волокна, толстые как канаты, тянулись через свод горизонтально. Но это были не те тенета, какие часто можно видеть над городскими улицами, эти — сразу бросалось в глаза — были созданы проницательным разумом высшего порядка, и странная симметрия в них имела некое чрезвычайно важное значение для паучьего ума. В отличие от пыльных тенет обиталища Смертоносца-Повелителя, эти выглядели свежими и эластичными. Был даже намек на запах — какой-то растительный — и влажное поблескивание. Эта пещера, понял Найл, была своего рода паучьим святилищем, а паутина — некими ритуальными гобеленами, постоянно подновляющимися в знак поклонения.
Чуть слышные звуки сверху дали понять, что в глубине притаились пауки. В пещере стояла кромешная тьма, но Асмак был знаком с ее расположением так хорошо и так устойчиво контактировал с другими пауками, что все вокруг как бы освещалось тусклым сумраком, отчего видимость была вполне сносная. Чувствовалось, что пауки все как один юного возраста — иные даже младше Греля — и что в общей сложности их там примерно дюжина. Что это юнцы, было видно сразу: вон как разволновались, возбудились, стоило нарушить их уединение; паук постарше, безусловно, сдерживал бы свои эмоции. Ясно было и то, что они сгорают от любопытства, видя перед собой человека.
Асмак несколько минут стоял неподвижно, ожидая, когда улягутся суета и волнение. У пауков не бывает такого, чтобы обмен приветствиями проходил торопливо или скомканно, — у них это и дело чести, и часть природного инстинкта. А Найл тем временем получил возможность подробнее разглядеть пещеру.
Осматривая дальнюю стену, он различал уступчатый скат, отдаленно напоминающий высеченную из скалы лестницу. Не исключено, что этой пещерой когда-то пользовались люди. Паукам, несмотря на вес, не составляло труда взбираться по этим уступам. Еще в стенах на уровне пола смутно виднелся ряд глубоких ниш, похоже, пустых. Так как все ниши были примерно одного размера и находились друг от друга на одинаковом расстоянии, было ясно, что продолблены они руками людей.
Найл был несколько обескуражен. Он ожидал увидеть какого-нибудь пожилого паука, который мог бы ответить на вопросы о Большой стене. А тут — сплошь мелкота, не достигшая, выражаясь человеческим языком, половой зрелости.
Наконец Асмак заговорил. Его обращение прозвучало как приветствие. Паучки после приличной паузы отозвались хором. Любопытство по-прежнему владело молодыми паучками, но коллективный импульс помог его пригасить.
Приветствие как Асмака, так и паучков представляло собой моментальный обмен импульсами, что было сродни поклону или рукопожатию у людей. Тут Асмак намеренно перешел на человеческий язык — то есть на частоту, на которой паучки обычно общаются с людьми.
— Персона, которую я с собой привел, — почетный паук. — Асмак произнес именно «персона», а не «человек»: «человек» для пауков — слово уничижительное, все равно что «свинья» у людей, — К тому же он правитель нашего города.
Последняя фраза вызвала среди паучков изумленное шушуканье, и Найл сделал вывод, что они ничего не знают о событиях прошедших шести месяцев. Из чего, в свою очередь, следовало, что паучки живут в этой промозглой темени со времен рабства. Что это — заточение за провинности или некое схимничество? Последнее казалось наиболее вероятным.
— Наряду с этим, — заключил Асмак, — он — избранник богини, а следовательно, наш хозяин.
Несколько секунд стояла полнейшая тишина, не прерываемая даже сбивчивыми импульсами изумления. Затем до слуха донеслось тихое шуршание: по волокнам паутины спускались на пол лохматые тела. Через несколько секунд Найл был окружен пауками, церемонно пригибающими животы к земле в знак повиновения. Найл стоял смущенный и растерянный, понимая вместе с тем, что ничего не поделаешь: ритуал есть ритуал и ни в коем случае нельзя проявить намека на сконфуженность, будет расценено как неуважение. Пока все это шло, Найл понял, что какой-нибудь ответ ожидается и от него самого. И тогда он произнес вслух:
— Приветствую, — мысленно сопроводив слова образом великодушия и щедрости.
— Приветствуем, повелитель, — словно эхо донеслось в ответ.
Тотчас послышалось сухое шуршание: паучки, вбирая шелковистые нити, возвращались к себе в тенета. Вместе с тем Найл почувствовал, как тело окутало приятное тепло, будто дыхание весеннего ветерка, и понял, что так отражается на самочувствии изъявление любви и уважения паучков. Растерянность прошла, уступив место ответному чувству приязни и теплоты. Словно некий барьер в душе рухнул, и Найл впервые понял, что значит быть доподлинно «почетным пауком».
Асмак вновь заговорил:
— Знает ли кто-нибудь из вас историю Большой стены в долине Мертвых?
Найл несказанно удивился такому вопросу. Что могут знать эти юнцы об истории своего древнего рола? Сами паучки сразу же озадаченно притихли — видно, стушевались. Но вот после долгой паузы сверху из темноты послышался голос:
— Мне кажется, ее могли воздвигнуть в эпоху Хеба Могучего.
— Очень хорошо, — сказал Асмак, — Давайте сообщим, что можем. Ты хранитель Хеба?
— Нет, господин, я, — послышалось из другой части пещеры.
— Ладно. Возьмите нас к нему.
Найл был попросту ошарашен. Чувствительность к ауре живых существ однозначно свидетельствовала, что, кроме них, в пещере никого нет. На пол с тихим шуршанием спустился совсем небольшой паучок. Когда он присел в ритуальном поклоне, Найл разобрал, что это совсем еще ребенок — семилетка, по человеческим меркам. В силу возраста у него даже еще не развились ядовитые клыки. С Найлом он говорил сбивчиво, видно, не привык еще к человеческой речи.
— Прошу следовать за мной, господин.
