Паучок двинулся в сторону одного из ниш-альковов, которые Найл успел уже заметить. Асмак посторонился, давая Найлу пройти, сам двинулся следом. Идущий впереди паучок, демонстрируя почтительность, «управлял» ногами Найла, чутко предупреждая, куда ступить меж толстых крепежных тенет, натянутых вдоль пола. Сам альков был скрыт за заграждением из тенет, представляющих собой миниатюрный лабиринт. Пробравшись через их хитросплетения, Найл оказался перед входом в пещеру глубиной метров восемь. Почти дойдя до противоположной стены, он почувствовал, что сворачивает за угол. Проход здесь сужался, и потолок становился ниже. Еще один поворот, и открылся зев невысокой ниши, не больше пяти метров в ширину. Грубо отесанные стены поблескивали от влаги. У дальней стены стоял невысокий каменный алтарь, на котором лежало что-то округлое. Перед алтарем, подогнув ноги под туловище, лежал паук. Мелькнула мысль, что это и есть тот самый, кто ответит на вопрос, но когда паук поднялся на ноги, стало видно, что это вообще ребенок.
Подойдя к середине алькова, они остановились. На секунду провожатый прервал телепатический контакт, и свет моментально померк. Через секунду контакт возобновился, вальков забрался Асмак. В эту секунду Найл с изумлением осознал, что округлый предмет на алтаре — не что иное, как усохшие останки мертвого паука. Они лежали на некоей подушке из тенет, ссохшиеся лапки напоминали сломанные стебли, а лишенное волос кожистое туловище испещрено было трещинами и лоснилось от возраста, как выскобленная кожа.
— Ты находишься в присутствии Хеба Могучего, — произнес Асмак и согнулся до самого пола. Найл после секундного колебания сделал то же самое.
Найл пребывал в растерянности. Он и представить себе не мог, что великий Смертоносец- Повелитель мог, оказывается, быть таким маленьким. По преданию, Хеб был стооким чудищем, способным перекусить человека пополам одним ударом громадных челюстей. Этот же фактически был чуть больше домашней кошки; даже если распрямить ему лапы, и то едва дотянет до метрового роста.
Через несколько секунд Асмак выпрямился, то же самое сделал и Найл. Вид Смертоносца-Повелителя попросту зачаровывал. Ребенком Найл частенько вздрагивал от страха, когда дед Джомар рассказывал легенды о жестокости и кровожадности Хеба, о том, как тот однажды устроил ритуальную казнь-пиршество, на которой была парализована паучьим ядом тысяча человек, которых потом пауки поедали несколько дней. В другой раз Хеб лично обезглавил челюстями сотню узников. Сейчас было видно, что, по крайней мере, эта история — чистый вымысел: в клыках Хеба, если их выпустить, длины было от силы сантиметров пять.
— Ты желаешь говорить с Великим напрямую или от твоего имени лучше изъясняться мне? — спросил Асмак.
Найл посмотрел на него с замешательством.
— Но как… — Найлу пришлось сделать над собой усилие, чтобы не заикаться, — ведь Великий же, ясное дело, мертв?
— Нет, повелитель, он не мертв. Равно как и не жив.
Найл, не отрываясь, смотрел на округлую мумию.
— Ни жив ни мертв? Но разве такое в самом деле бывает?
В ответ Асмак метнул еще один просверк информации, калейдоскопом развернувшийся у Найла в уме. Заключенная в нем мысль была настолько невероятной, что Найлу пришлось осваивать ее нарочито медленно. Оказывается, Асмак, говоря, что Хеб Могучий ни жив ни мертв, имел в виду именно это, ни больше ни меньше. Да, действительно, тело его мертво вот уже многие столетия, как и большая часть его мозга. Однако та часть мозга, в которой сохраняется информация, подпитывается жизнью. Поэтому намять Хеба — своего рода архив, упрятанный в иссохшую оболочку, — доступна сородичам. Следить, чтобы в клетках памяти у Хеба теплилась жизнь, поручено молодой поросли, и те не дают ему умереть, подпитывая своей жизненной силой. Вот почему, оказывается, Найл ощущал в присутствии паучков теплоту и бодрость; природа этого — усиленное чувство почтения и любви. Именно таким образом паучки и не давали Хебу захиреть окончательно.
У Найла на глазах паучок вживился в мозг Хеба Могучего и стал нагнетать туда живительную энергию. Впервые в жизни Найл воочию убедился в «животворящей силе» любви. До сих пор он, естественно, предполагал, что любовь не что иное, как взаимно разделяемая эмоция. Теперь же она воспринималась как жизненная сила, существующая обособленно; сила, которую живое существо может напрямую сообщать другому в виде живительного энергетического потока.
С трудом поддавалось разумению лишь то, что усохший труп каким-то образом жив. Даже с помощью Асмака, при всей своей чувствительности, Найл не мог уловить и малейшего признака жизни; ее в повелителе Хебе было не больше, чем в какой-нибудь сгнившей коряге. Живительный ток паучка, казалось, уходил, будто вода в сухой песок. Удивляло то, что паучок явно ребячьего возраста способен нагнетать такой тугой напор энергии. Но тут, внимательнее настроясь на происходящее, Найл понял, что паучок не одинок в своих усилиях, он лишь передатчик совокупной жизненной силы, нагнетаемой всеми паучками в пещере. Этому вменялось лишь собирать ее в пучок и направлять как садовнику, регулирующему струю из шланга.
На глазах у Найла мумия словно высветилась изнутри и прибавилась в размерах. Минуты не прошло, как струя энергии буквально отрикошетила от нее, одновременно наполняя узкий альков чувством невыразимой искрящейся, неуемной радости, — ощущение, чем-то схожее с тем бодрящим мерцанием, что наблюдалось среди кустов и соцветий возле кладовой Скорбо. Через несколько секунд стало ясно, что Хеб Могучий начинает сознавать происходящее вокруг. Найл уже ожидал, что мумия вот-вот шевельнется и распрямит свои лапы; мелькнула тревожная мысль, что высохшая до хрупкости оболочка может не выдержать и рассыпаться при первом же движении. У Найла отлегло от сердца, когда стало ясно, что мумия так же неподвижна, как и пять минут назад. Лишь очнувшийся ум озирал собравшихся с живым любопытством, как пробудившийся от глубокого сна.
Почти сразу же он осознал присутствие Найла.
— Кто это?
— Это мессия, посланный великой богиней, — ответил Асмак.
Хеб оглядел пришельца с эдаким холодным любопытством, напоминающим первую встречу Найла с теперешним Смертоносцем-Повелителем.
— Это правда?
Полгода назад от произнесенного таким топом вопроса Найл почувствовал бы себя неуютно. Теперь же, привыкший к почитанию и повиновению пауков, он равнодушно ответил:
— Так мне говорят.
— Похоже, ты возрастом немногим старше ребенка.
Хеб, судя по всему, ожидал ответа, но Найл стоял себе и помалкивал.
Смысл этого короткого диалога был одновременно и сложен, и до странности прост. Хеб знал двуногих лишь как врагов или рабов, следовательно, он никогда не встречал людей, подобных Найлу, — таких, кто смотрел бы на него без всякого страха и раболепства и, судя по всему, абсолютно безразлично относился к тому, верят ему или нет. Более того, Найл смотрел на него как на равного, может, даже чуть свысока. Первые слова Хеба он воспринимал через сознание Асмака и других пауков, невольно разделяя их благоговение. Теперь же он включился в контакт напрямую, мгновенно оценивая характер Хеба. Это был, безусловно, характер деспота, основные черты которого — сила и хитрость. Хитрость того, кто дорвался до власти и не намерен ее уступать. Его уму несвойственна была тонкость Асмака или Дравига, и, уж безусловно, не было в нем их обходительности. Вместе с тем он излучал могущество, даже «голос» Хеба был грубым и властным. Понятно, почему он был известен как Хеб Могучий. Учитывая его грубоватость и властность, это был виднейший паук, какого Найл когда-либо встречал.
Было ясно, что сущность этого двуногого чужака несколько озадачивает Хеба. Он сознавал разум Найла и с неохотой отдавал ему должное. Но вместе с тем он сознавал незрелость и неопытность Найла, так что, сойдись они при жизни Хеба липом к лицу, Хеб легко бы провел этого двуногого. Получается, восторг у Хеба смешивался с презрительным высокомерием. Все это ошарашивало Асмака, Хеб это чувствовал и от души веселился. Следовательно, в целом Найл и Хеб Могучий чувствовали себя на равных, остальные же были просто сторонними наблюдателями.
— Зачем ты явился сюда? — спросил Хеб.
