госпиталю, когда были остановлены на посту омоновцами, поняли, что здесь опять что-то произошло. Омоновцев слишком много, слишком откровенно направлены стволы автоматов на приближающиеся фары. И в окнах хирургического отделения горит свет… А тут и милицейский «Уазик» подъехал, и все тот же майор из машины торопливо выскочил.
Хожаев с Трапезниковым прошли в госпиталь вслед за майором. Их лица уже примелькались на посту, и проверка документов не отняла много времени.
– Допрыгались… – то ли сам себе, то ли фээсбэшным операм сказал мент, не оборачиваясь. – Я же говорил, что надо сразу передавать дело…
Хожаев не ответил, поскольку не знал что отвечать.
Сразу за дверями их встретил дежурный по госпиталю. Лицо растерянно. Рядом с табуреткой, где сидел дневальный солдат, – большая лужа крови и пропитанные кровью куски ваты и бинта. Должно быть, кому-то рану протирали перед перевязкой.
– Рассказывайте, – приказал Хожаев.
– Четыре человека проникли в здание, – начал докладывать майор в белом халате. – Дневальный дверь открыл, поскольку знает, что вся территория двора охраняется ОМОНом и чужие прийти не должны. Его сразу ножом ударили, и здесь оставили. И прошли в палату… По пути дежурную медсестру по голове ударили… Чем-то тяжелым… Четыре гематомы в ряд – похоже, кастетом били…
– Откуда они знали, куда идти? Или их кто-то провожал? – спросил Трапезников.
– Нет-нет… – испуганно сказал майор. – Никто не провожал. Они знали…
– Я и спрашиваю, откуда они знали?
– А я откуда знаю! – вдруг вскипел военврач. – Я не наблюдал картину… Я рядом с больным сидел этажом выше…
– А где дежурный по хирургическому отделению? Тот майор, с которым мы разговаривали, – спросил Хожаев.
– Наверное, уже пришел в сознание…
– Его тоже ударили?
– Его тот ударил…
– Кто?
– Больной…
– Какой больной?
– Который спал… Так ударил, что десять минут без сознания…
– Давайте по порядку. Пройдем в палату, – бесстрастно сказал ментовский майор.
Все стало понятно, когда дали показания раненые офицеры, что лежали в той же палате. Они – очевидцы, хотя не спал в момент происшествия только один лейтенант-десантник, но он лежачий и не в состоянии был вмешаться в ситуацию.
Четыре человека ворвались в палату. Сразу подошли к кровати неизвестного больного. Стали тормошить его. Посадили, спящего. Разговаривали между собой по-чеченски. И попытались вывести. И тут произошло что-то непонятное. Больной проснулся, хотя его пошатывало и выглядел он абсолютной сомнамбулой.
– У меня у самого «черный пояс» по киоку-синкай, – сказал лейтенант-десантник, – я многих классных бойцов видел… Но чтобы такое…
– Что? – строго переспросил Хожаев.
– Понимаете, товарищ подполковник. – Лейтенант старался подыскать слова, чтобы объяснить доступно: – Во всех единоборствах удары, как правило, наносятся на счет «раз – два». Первый подготовительный, позволяющий занять удобную позицию для основного удара. Второй поражающий. Бывает и больше ударов. Но минимум – это «раз – два». Этот… Спящий… Он бил на счет «раз» и ставил точку… За две секунды четыре удара и четыре трупа. И снова пошатывается. Спит на ходу…
– Три трупа, – поправил дежурный по госпиталю. – У двоих пробито горло. Сонная артерия. У одного перелом грудной клетки и тяжелый ушиб сердца. Мгновенная остановка. У последнего сдвинут шейный позвонок, но сам жив и…
– Выживет?
– Без сомнения, выживет. Но шейный позвонок вправить полностью не удастся. Здесь нужна сложная операция, которую в наших условиях проводить рискованно. Правда, операция не обязательна, и не экстренная. При всей тяжести травмы. Тяжелый удар. Со временем, может быть, мышцы поставят позвонок на место, а до этого парень долго шеей повернуть не сможет…
– Не тяжелый, а резкий удар, товарищ майор, – поправил лейтенант-десантник.
– Дальше, – попросил подполковник.
– Тут дежурный по отделению вбежал, – продолжил рассказ десантник, и глаза его отчего-то радостно, почти с удовольствием от такого воспоминания блеснули. – Его просто по челюсти стукнули. Тяжелый нокаут… Это не убойно. Под руку подвернулся. Потом этот на нас посмотрел… На всех… Как-то растерянно, с непониманием… Словно спросить что-то хотел. Но не спросил. Взял со стула чужой теплый халат и ушел…
– Вот и привезли его в управление, – сказал капитан Трапезников.
– Когда можно будет допросить раненого? – спросил Хожаев военврача.
– Которого?
– Того, что жив остался. Или его тоже накололи так, что…
– У него только местная анестезия… Сейчас с ним как раз работают… Думаю, через полчаса он будет в вашем распоряжении. Поговорить, чтобы не мешали, сможете в ординаторской.
– Никаких ординаторских! – резко возразил подполковник. – Мы увозим его с собой. Надеюсь, он транспортабельный?
– Вполне. Постарайтесь только не бить его по шее…
– Мы – не менты, – ответил Трапезников.
– А мне, я вижу, здесь делать нечего, – удовлетворенно сказал ментовский майор.
– Скорее всего, так, – согласился подполковник. – Но ты продолжай пока работать в своем направлении.
– В каком это? – не понял мент.
– Фоторобот снайперов сделали?
– Делают.
– Вот и направление. Проверь этих людей.
ГЛАВА ПЯТАЯ
– Шурик, – спросил полковник Согрин. – У нижнего джамаата есть снайпер?
– Был. Я с него и начал. Чтоб не возникло осложнений.
Это естественно. В противоборстве двух групп снайпер одной всегда больше всего опасается снайпера противника и потому обычно начинает охоту именно с него.
– Какая винтовка – посмотрел?
– СВД.[14]
– Вот и хорошо. Будем надеяться, что у верхнего джамаата тоже нет «винтореза», – сделал вывод Сохно, понимающий, к чему ведут вопросы командира.
– Хорошо. Будем надеяться, – согласился Согрин. – Начинает темнеть. А в долине уже почти темно. «Винторез» доставит парням неприятные минуты. Как батарея?
– На пару дней еще хватит. – Кордебалет погладил ладонью батарею ночного прицела своей винтовки, словно попытался лаской согреть ее. – Если сильно подморозит, тогда на день.
Он хотел поменять батарею на свежую перед выходом в поиск, но группу внезапно поторопили вертолетчики, сославшись на плохой прогноз погоды, и вылететь вынуждены были на три часа раньше планируемого времени. Потому пришлось пользоваться старой батареей, по возможности экономя заряд. Но батарея обеспечивает током не только ПНВ,[15] она еще и прогревает сам прицел, из-за чего заряд в морозы кончается гораздо быстрее.
Издалека раздался еще один выстрел из ружья отставного полковника. Эхо раскатисто прогулялось по лесистому склону и застряло где-то в самом низу, растворившись в чистом, лишенном растительности пространстве.
– Жив еще мой старик! – радостно ухмыльнулся Сохно. – И глаза его еще не подводят. Стреляет он хорошо. Надеюсь, помог нам не меньше, чем Шурик.
Для наглядности он поковырял пальцем пробитую обшивку своего бронежилета.
– Берем еще левее, – скомандовал полковник. – Пусть спускаются до наших следов. Зайдем им во фланг. В темпе!
Группа молча и быстро переместилась. Вечерний сумрак начал густеть в зарослях кустов и под кронами деревьев. И происходило это так стремительно, что скоро невозможно стало разобрать, что происходит там, где должны спускаться боевики.
– Далеко отошли, – проворчал Сохно. – Я не филин, чтобы видеть их отсюда.
– Включай своего «филина», – подсказал Согрин Кордебалету, и сам подключил ПНВ своего бинокля.
У Сохно бинокль без ПНВ, и он даже доставать его не стал, пытаясь всмотреться в чернеющий лес собственными глазами, которые от глаз филина существенно отличаются не только округлостью. Но и способностью видеть в темноте.
– У них нет связи с нижним джамаатом, – сделал он вывод. – Верхние ждут темноты, чтобы в темноте выйти на нас и сбросить на нижних. Они не знают, что нижние обнаружены и даже ополовинены. Я надеюсь, и верхние получили кое-что. Шурик не промахнулся, и старик стреляет не в первый раз.
– Они уже идут, – сказал Согрин. – По моему следу. Я там спускался. Два человека. Шурик, обслужи, пожалуйста.
Кордебалет начал «обслуживать» без разговоров. Он долго прицеливался, стараясь угадать траекторию полета пули так, чтобы она прошла через кусты или поверх них, но не угодила в какой-то ствол. При ночной стрельбе в лесу такая опасность есть, потому что прицел воспринимает за светящиеся объекты только живые, излучающие тепло. Стволы, конечно, тоже живые, но излучаемое ими зимой тепло настолько ничтожно, что не всегда улавливается прицелом, то есть воспринимается порой за черноту ночи. И нужна большая практика, чтобы прицеливаться ночью. К сожалению, первый выстрел так и получился неудачным.
– В дерево попал, – сказал Согрин, наблюдая за боевиками в свой бинокль.
Звук самого выстрела и звук попадания пули в ствол дерева слились в один негромкий и непонятный, похожий на перелом ветки дерева под тяжестью
