увечья. На этом поединок и закончился. Осталось только лопатку вытереть о чужой бушлат, уже и без того залитый кровью.
Удовольствия ради подполковник быстро разобрал автомат боевика и разбросал части в разные стороны. Чтобы другие не собрали и не вооружились. И после этого так же осторожно двинулся назад к общему следу.
Ветер все усиливался и усиливался, нагнетал тучи и, естественно, вместе с тучами приносил большую темноту, обещая в скором будущем настоящую метель, как и предупреждал недавно Сохно командира. Теперь уже и след стало видно плохо. Но Сохно этому радовался. Чем хуже видимость, чем сильнее бушует непогода, тем больше вероятность подойти к противнику незамеченным.
Много времени, чтобы обнаружить еще один след, отходящий от общего, не понадобилось. Теперь уже, любуясь усиливающимся ветром, Сохно не так старался соблюдать тишину, как раньше. Это позволило увеличить скорость передвижения. Второй боевик должен застрять где-то в молодом ельнике, решил подполковник, восстанавливая в памяти внешний вид склона, видимый им еще в светлое время суток. Ельник густой, разлапистый. В густоте труднее искать, и труднее бить наверняка. По крайней мере, лопаткой размахнуться может оказаться и негде, а как колющее оружие лопатка не самый сильный инструмент бойца. Потому Сохно теперь предпочел боевой нож.
Моджахед, как подполковник и предполагал, зашел в ельник. След углублялся в самую гущу, и, чтобы подобраться вплотную, не пошевелив перекрывающие путь еловые лапки, Сохно пришлось встать на четвереньки, и передвигаться собачьим манером, зажав в одной руке нож, направленный острием вперед. Долго так ходить с непривычки трудно, и хорошо, что ельник лег по склону не широкой полосой. Здесь, среди деревьев, ветер не казался таким колючим и пронзающим тело через одежду, но он свистел среди ветвей, создавая дополнительный шум, и позволил Сохно подойти к боевику почти вплотную.
Тот лежал в боевой позиции, как на учебном стрельбище, прижав приклад, обмотанный тряпкой, к щеке. Похоже было, что целился. А если целится, значит, нашел мишень. Единственные мишени в этом месте – это товарищи Сохно. Товарищей своих следует охранять и защищать.
– Выспался? – громко спросил подполковник, уже подставив острие ножа к позвоночнику моджахеда и придавив тому крестец коленом. – Пора просыпаться. Конечная станция!
И двумя руками надавил на тяжелую рукоятку, пресекая желание боевика перевернуться вместе с автоматом.
С его оружием он поступил точно так же, как с первым. Только в ельнике не было возможности размахнуться, чтобы разбросать детали далеко, и часть из них, самые мелкие, Сохно взял с собой, чтобы выбросить по дороге к следующему противнику. Что следующий тоже свернет с общей тропы, он не сомневался. И лишь немного ошибся…
К счастью, он заметил боевика раньше, чем тот его. «Чеху» не надо было отходить с тропы далеко. Два сугроба, наметенные на камни в шаге от тропы, создавали естественное укрытие с отличным обзором всего склона. Беда только в том, что сам обзор ничего не давал из-за общей никакой видимости. Погода оказалась на стороне спецназовцев.
Сохно увидел ноги боевика, почти достигающие тропы. Он даже не сразу понял, что это ноги, а не два бревна, неизвестно откуда сюда принесенные. Но бревна обычно не имеют привычки шевелиться. Одна же нога искала более удобную позу. Верхняя половина туловища вместе с головой спряталась за сугробами, и оставалась невидимой для Сохно, как и он сам оставался невидимым для боевика. Но, чтобы подойти на дистанцию удара, подполковнику пришлось, пригнуться, и последние пять метров преодолеть для разнообразия гусиным шагом, поскольку по-собачьи он уже ходил. Но в выборе оружия разнообразие уже было ни к чему, и Сохно снова воспользовался саперной лопаткой. На сей раз даже разговаривать не стал, а нанес удар молча, опасаясь, что два оставшихся боевика не успели отойти слишком далеко. Да отходить далеко у них и надобности не было, поскольку дальше шел излом хребта, и они бы просто потеряли из видимости склон, на котором застряли спецназовцы.
Осмотревшись и оценив обстановку, теперь уже Сохно не стал задерживаться для разборки автомата, а просто отбросил его в кусты подальше от тропы. И прикинул, какую позицию предпочел бы занять он сам. Сам он предпочел бы спуститься по склону, чтобы, воспользовавшись подступившей теменью, подойти к противнику как можно ближе и лишить того возможности маневра. Пройдя еще десять шагов по следу оставшейся пары боевиков, он убедился, что так поступили и они. И только после этого включил свой «подснежник».
– Рапсодия! Я – Бандит. Отзовись.
– Я Рапсодия. Ты где?
– Над вами. Спускаться не решаюсь. Передо мною начали спуск двое оставшихся боевиков. Не попадите в меня.
– Мы их не видим.
– Спускаются чуть левее. Сместитесь на десять метров и раскройте объятия. Скоро должны быть на линии.
– Спрячься за камни. Мы работаем.
Сохно хорошо знает, что такое война, и понимает, что такое оказаться на линии огня, тем более огня своих товарищей. И потому без сомнений устроился, прислонившись спиной к большому валуну, заодно и от ветра спрятавшись, поскольку пули в данной ситуации будут лететь прямо по ветру.
Но отдыхать ему долго не пришлось. Выстрел он услышал, только не снизу, а со стороны. Ветер успел отнести звук, тем не менее он достиг ушей подполковника. А сразу за выстрелом раздалось и несколько совсем уже едва уловимых ухом автоматных очередей. Настолько слабо уловимых, что мало тренированное ухо могло бы принять их за игру ветра среди камней и кустов. Полковник снова подал сигнал о приближении противника. Но ответный огонь, как сразу определил Сохно, выглядел уже серьезнее, чем точно такой же огонь совсем недавно. Боевики шли большой группой.
– Рапсодия, я же говорил тебе, что глухо завязнем.
– Это я тебе говорил. Что случилось?
– Полковник опять кого-то подстрелил. Но ответили ему из многих стволов. Большая группа идет. Пора, мне кажется, брать полковника в охапку и сматываться…
– У тебя гранаты есть?
– Пара штук осталась. И у убитых есть. Я понял тебя…
– Да, ставь «растяжки»…
И сразу же за этим раздалась автоматная очередь, отчетливо донесшаяся через наушник. Полковник Согрин стрелял в приблизившегося противника. «Винторез» Кордебалета промолчал. Должно быть, стрелять уже стало не в кого.
– Бандит, мы закончили. Поднимаемся к тебе.
– До тропы и влево. Догоняйте… Я спешу навстречу новым неприятностям. Растяжки буду ставить на обратном пути.
– Послушай, добрый человек, – обратился «маленький капитан» к Доктору Смерть, как только закрыл дверь за полковником Мочиловым и майором Яблочкиным и вернулся в кабинет. – Ты помнишь своего чеченского друга Хамзата?
– Помню. – Доктор Смерть только что принял очередное послание из Лиона, запустил его в расшифровку и потому, отвечая, от монитора не оторвался.
– Помнится, у него в свое время возникали какие-то серьезные проблемы со старшим из братьев Кашаевых.
– Не у самого Хамзата, а у его родственников в Чечне. Те объявили Зелимхана Абдуловича своим «кровником». Естественно, Хамзат тоже стал «кровником». Но он в Чечню давно уже не показывался, насколько мне известно. Ему и здесь неплохо живется.
– Тем не менее, может, стоит твоего друга навестить, вдруг да есть у него какие-то новости.
– Отставить всякие визиты! – тихо сказал Басаргин. – Это как раз то самое и есть, о чем нас предупреждал полковник Мочилов. Мы интересуемся, кто-то где-то что-то услышит, и возникают вопросы. А эти вопросы могут переменить поведение таких осторожных людей, как Алимхан. И сорвать Мочилову операцию…
– Не волнуйся, командир, – успокоил Басаргина Ангел. – Просто Пулат знает, что Хамзат владеет элитным ночным клубом, куда всякие VIP-личности билеты заказывают за месяц вперед. И хочет пробраться в клуб на халяву. Себя показать и на людей посмотреть.
– Тамошняя публика меня мало интересует, – обиделся Пулат, – а что касается того, чтобы себя показать, то я слишком долго служил в разведке, чтобы иметь к этому склонность. Просто я ищу новые пути расследования и цепляюсь за любую мысль, которая в голову накатит.
– Главное, чтобы мысль катила не в гору, а под гору, – высказался Дым Дымыч Сохатый.
– Главное, чтобы направление было задано, – подсказал Доктор Смерть. – И я сейчас попытаюсь это направление для всех задать. И направление очень важное.
Принтер негромко загудел, выполняя задание, которое Доктор Смерть ему поручил. Басаргин первым, как и полагается руководителю, шагнул к принтеру и принял лист.
– Кто это?
– Это новый облик нашего уважаемого «потерявшего лицо» Алимхана Абдуловича Кашаева. Прошу любить и жаловать…
– Откуда такое? – спросил Тобако.
– Данные из австрийской полиции. Они сами не знают от кого, но получили донос на того самого подозрительного пластического хирурга, которому названивал кто-то из сейфа Мочилова. К доносу прилагались снимки. Вот полицейские и поделились снимками с Интерполом.
– Снилась ли вам такая удача! – слегка недоверчиво, если не сказать, что с сарказмом, воскликнул Сохатый. – Мне, по крайней мере, в этом году, не снилась.
– Доктор, поделись удачей с полковником Мочиловым, – распорядился Басаргин. – Он, наверное, до метро еще не дошел.
– Он поехал с Яблочкиным на его машине, – сказал Пулат. – Может быть, до метро, может быть, до ГРУ.
– Тем более вернется быстро.
Доктор Смерть набрал номер мобильника полковника. Юрий Петрович, выслушав сообщение, сказал только одно короткое:
– Мы возвращаемся, – и добавил после недолгого раздумья: – Просьба… Никаких мер пока не предпринимайте… Никому эту фотографию не показывайте…
– До твоего возвращения клятвенно обещаю журналистов не принимать и не давать интервью даже по телефону, – зарекся Доктор Смерть.
– Надеюсь на твое слово, – вполне серьезно сказал Мочилов.
Мочилов, должно быть, поспешил не только вернуться, он поспешил еще и связаться с генералом Астаховым, потому что Владимир Васильевич сам позвонил еще до того, как в офисе снова появился Юрий Петрович.
– Виктор Юрьевич. – Генерал обратился напрямую к Доктору Смерть. – Сегодня днем наши компьютеры зафиксировали несанкционированный доступ к компьютерным базам данных, носящих гриф «секретно». И почему-то контрольный компьютер высветил ваш номер телефона. Это, должно быть, какая-то ошибка?
