— Нам нужно поддерживать друг друга, — продолжил Эдвардс после паузы.
— Это ясно. Только помните о том, что я вам сказал.
Эдвардс усмехнулся:
— Все будет в порядке.
Но этот день событиями не исчерпывался. Во-первых, впереди еще была драка между двумя матросами. Во-вторых, следовало убрать два марселя и подтянуть кливер. И, наконец, Дан Эдвардс, первый лейтенант, принял командование «Марютеей» в обстоятельствах не очень приятных.
ГЛАВА 3
«Марютея» шла при килевой качке и постоянном плеске волн, все время менявших направление. Делать нечего, у ветров и морей свои капризы и настроение.
Тот робкий луч солнца, который промелькнул, когда ставили паруса, оказался единственным за день. Тяжелые сплошные облака закрыли все небо до горизонта. Земли уже не было видно, а море вокруг корабля стало серым, и волны, покрытые белой пеной, казались черными в своих впадинах.
Ольер следил не только за курсом корабля, но и за временем, и вскоре удар колокола рулевой рубки обозначил смену вахты. Минуту спустя тот же колокол пробил восемь раз. Приятель Ольера, рулевой матрос Ватфорд, сменил его у руля. Держать штурвал оказалось делом нелегким, так как судно несло слишком много верхних парусов. Лаг показывал скорость в восемь узлов, плеск волн о борта «Марютеи» стал сильнее и чаще.
Ольер совсем не чувствовал рук, от усталости и напряжения у него ныли плечи. Он быстро выпил свой кофе, разгрыз твердую как камень галету и завалился на койку. Время шло, и работа на борту сделала день менее монотонным.
Потом Педро Гарсия, венесуэлец, прекрасный рулевой, сменил Ватфорда. В этот день Педро принял важное решение: он надеялся встретить Арчера на полуюте, если судьба ему улыбнется. Арчер ушел из рулевой рубки, и по правилам Сейдж, боцман, встал на вахту вместо Эдвардса. Для Гарсия это ничего не значило, потому что Арчер стоял на вахте только в случаях опасности.
Арчер вышел из-за стола и отправился прогуляться по палубе, дошел до ящика со спасательными кругами, стоявшего у главной мачты, обогнул рулевую рубку по правому борту и вошел в нее уже с левого борта. И Гарсия, решив, что Арчер его слышит, начал:
— Господи, зачем корабль так перегружен парусами, ведь если бы не было противозыби, он бы плюхал по волнам как старая кляча.
Сейдж посмотрел на Арчера. Капитан остановился на секунду и, не вынимая рук из карманов своей офицерской куртки, подошел поближе к боцману.
— О чем это болтает Гарсия? — спросил он.
— Он сказал, что судно несет слишком много парусов, капитан.
— Ну а вы, Сейдж, что об этом думаете?
Боцман с преданным видом проговорил:
— Мы делаем восемь узлов, капитан.
— Перегружен парусами, — повторил Арчер, зло выговаривая слова. — Да что этот ублюдок понимает? Ему ли управлять хорошим судном?
Но вдруг волна, ударив в борт, сбила «Марютею» с курса. Точным движением руля Гарсия вернул корабль на курс:
— Я знаю, что говорю. У нас в Латинской Америке хватает людей, способных управлять судами не хуже янки. Да вы, капитан, сами об этом прекрасно знаете.
Арчер пристально посмотрел на венесуэльца. Лицо его с широкими скулами и впалыми щеками напоминало сморщенное печеное яблоко. Глаза были окружены морщинами и казались очень темными. Смотрел Гарсия упрямо и зло. Также обращал на себя внимание волевой подбородок. Седые волосы прятались под вязаной шапкой.
— Гарсия, — проговорил Арчер саркастическим тоном. — Вы пытаетесь напомнить мне историю в заливе Рио?
— Может быть, капитан.
— Так вот для чего вы нанялись на борт «Марютеи»?
— Да.
— Черт возьми. Я должен был помнить об этом и опасаться вас.
— Не стоит, капитан, — сказал улыбнувшись Гарсия. — На судне действительно слишком много парусов, и это правда.
— Вы бы взяли паруса на рифы? Я так думаю?
— Разумеется, капитан.
— И мы бы пошли со скоростью в пять узлов вместо восьми?
Гарсия опять выровнял судно:
— А вот это не верно. Я бы оставил половину парусов, и «Марютея» давала бы десять узлов. Тогда мы летели бы по волнам, а не зарывались в них как груженая телега.
Сейдж внимательно следил за Арчером, ожидая, когда тот рассмеется, что позволило бы и Сейджу расхохотаться над словами рулевого, но Арчер оставался внешне спокойным, и только его глаза быстро бегали.
— Вот таким образом вы и врезались в мой старый корабль в заливе Рио, — сказал он ледяным тоном, — чтобы выиграть в скорости 2–3 узла на рейде, заставленном судами, да еще ночью. Это была прекрасная работа, и она заслуживает того, чтобы поговорить о ней на борту «Марютеи», особенно когда вы ею управляете.
Арчер перевел дух и закончил:
— Если бы это зависело только от меня, я бы, Гарсия, отослал вас к такой матери.
Гарсия, глядя прямо перед собой, вел судно. Сейчас он наконец выскажет Арчеру все, да еще при свидетелях.
— На вашем «Конгрессе» не горело ни одного огня, — начал он. — Но тех, кто мог бы это подтвердить, лишили слова. Одна из ваших шлюпок пристала к берегу с сотней фунтов опиума на борту, и вы, Арчер, были в этой шлюпке. Однако арестовали мой корабль. Знал ли ваш судовладелец, что вы возите опиум? У вас имелись высокие покровители, и выкуп за мой корабль назначили в пятьдесят тысяч долларов. Вы-то знали, что я не смогу его уплатить.
Арчер смотрел на палубу, покачиваясь с носка на пятку, а Гарсия продолжал:
— Я больше не капитан и служу под вашим началом. Я сам этого хотел. Однако у меня есть доказательства, которые теперь в Сан-Франциско, и я вам их представлю. Я хотел, чтобы вы об этом знали.
Арчер улыбался уголками губ. Сейдж нервничал, без конца прочищая горло, и только Гарсия оставался спокойным.
— Десять унций опиума и постановление о взятии под стражу за вашей подписью, — снова говорил Гарсия. — Свидетельство под присягой двух больных матросов, которых вы высадили в Сиднее, и показания семи беспристрастных людей, заверенные юристом, о том, что на моем судне горели все огни. Вам этого хватит, Арчер?
Арчер молчал.
— Но это не все, — добавил Гарсия. — Вот уже два года как я следую за вами по морям, переходя с одного судна на другое. Вы мерзавец, капитан Арчер, и мне доставляет большое удовольствие бросить вам это прямо в лицо.
Арчер повернулся к Сейджу и приказал:
— Позовите Форестера. Он в моторном отделении ремонтирует топливный насос.
— Слушаюсь, капитан.
Тотчас явился Форестер, худощавый крепыш с прямым приветливым взглядом, неизменно добрый и
