Глаза его светились надеждой.
— Все идет к лучшему, — вставил Антон.
— Да нет, от лучшего мы ушли и вряд ли к нему придем снова, — с сожалением произнес Поваляев. — Знаете, о чем мечтаю? Чтобы Россия наша стала сильной, могучей, богатой державой. И чтобы в ней было больше свободы!
В те же дни Буслаев вынес постановление о прекращении дела на художника Поваляева по окраске «террор», как заведенного без достаточных на то оснований, с одновременным снятием его с оперативного учета.
По его просьбе, главный редактор «Вечерки» Постнов позвонил в отдел распределения жилплощади горисполкома, рассказал, как живет семья деятеля искусств. Попросил предоставить ему площадь побольше и с удобствами. Там обещали произвести обследование условий его жизни и по возможности выделить комнату за выездом в хорошем доме.
Прочитав справку о встрече с Поваляевым, полковник Новиков спросил Антона:
— Мы можем быть уверены в нем?
— Абсолютно, товарищ полковник! И не террорист он, и не антисоветчик! Он просто устал так жить. Любой зверь взвыл бы от такого. А власть винит во всем… Крамольные мысли для него — отдушина.
— Значит, патриот.
Сказав это, Новиков утвердил постановление, вынесенное Антоном Буслаевым.
Проезжали город Бронницы. Скоро Коломна.
Поваляев же и сейчас не выходил у Антона из головы.
Спустя пару недель после посещения его, Антон заехал ненадолго к себе домой. И вдруг звонок в дверь. Он открыл ее. Перед ним стояли Поваляев и Жарковский. Оба с палочками. Какие-то встревоженные.
— А мы к вам, — сказал Поваляев. — Разрешите?
— Конечно-конечно! Проходите, пожалуйста. Я сейчас…
Антон быстро проскочил в свою комнату, освободился от пистолета «ТТ», висевшего на ремне, от портупеи.
Когда художники приковыляли в комнату, предложил чайку выпить. Они любезно отказались.
— Что привело вас ко мне? — поинтересовался Антон.
— Видите ли… — начал Поваляев. — Я позвонил в редакцию «Вечерней Москвы», хотел сделать дополнения к тому, что рассказал вам о себе, но мне ответили, что такой в газете не работает.
Художник внимательно следил за реакцией Антона, но лицо его ничего не выражало и было спокойным.
— И тогда подумали, — продолжал он. — Вы показывали мне удостоверение в красной обложке. Этот цвет, как известно, не только журналисты обожают…
Сказано это было с явным подтекстом.
— Странно… С кем же вы разговаривали? — попросил уточнить Буслаев.
— Право, не знаю. Должно быть, с дежурным по редакции. У него даже список сотрудников под рукой оказался.
— Значит, сомневаетесь во мне? Не из КГБ ли? Не из уголовного ли розыска?
Жарковский и Поваляев загадочно переглянулись.
— Мы, в общем-то, так и подумали, — не отрицал Поваляев. — Тем более что и в адресном столе города ваша фамилия не значится.
— Ну, за неразбериху в милицейских учреждениях я не в ответе.
Антон еще раз предъявил удостоверение корреспондента «Вечерней Москвы». Незваные гости внимательно его изучили.
— Это рассеивает ваши сомнения? — спросил Буслаев.
— Да, конечно! — почувствовал себя виноватым Поваляев.
— Позвонили бы главному редактору Постнову Михаилу Михайловичу. Я внештатный корреспондент и выполнял его личное поручение, — пояснил Антон. — Собственно, что я оправдываюсь, что-то доказываю? Вы и сейчас вправе мне не верить. Если не убедил давайте, соединю вас по телефону с Главным. Человек он обстоятельный и все объяснит. А очерк ждите в ближайших номерах. Следите за газетой. Кстати, после моего доклада ему, Михаил Михайлович хлопочет о комнате для вас площадью побольше и с удобствами.
— Ради Бога извините, — приложил руку к сердцу Поваляев. — И большое спасибо редакции о заботе о нас. Так хочется пожить достойно!
Вскоре Поваляев был приглашен в жилотдел Моссовета, где ему вручили ордер на большую светлую комнату в малонаселенной квартире на Москворецкой набережной. И он с женой были счастливы, и Антон Буслаев горя с Поваляевым больше не знал. Куда девалась антисоветчина?
В Коломенском горотделе Буслаев просмотрел с десяток дел с окраской «террор». Все они оказались бездоказательными и малозначимыми. Лишь одно заслуживало внимания, да и то условно. Объект разработки Филипенко, 1914 года рождения, сын осужденного в 1937 году «за связь с троцкистами», как-то сказал источнику, что «если бы довелось встретиться со Сталиным, он высказал бы ему в лицо все, что накипело. Сказал бы, что только за то, что он допустил массовые репрессии в стране, дутые дела вроде „Дела врачей“, он не имеет морального права стоять во главе государства и должен уступить место лидеру достойному. Не уйдет с дороги, его следует устранить».
Антон задумался. Материалы трехлетней давности. Филипенко осуждает «вождя народов» за бессмысленные гонения и репрессии, считает, что его следует за это отстранить от дел… Но даже если и устранить? Он же не говорит, что Сталина надо убить и что лично готов осуществить в отношении него террористический акт. Да и всех материалов в деле, не считая оперативных проверок, — одно единственное агентурное донесение. Товарищи из горотдела как ни бились над тем, чтобы добыть дополнительные компрометирующие его материалы, ничего не добыли. А может быть, это наговор на него источника-стукача? Другим же агентом он характеризуется положительно!
Однако, если существует дело со зловещей окраской «террор», оставить его без внимания нельзя. До Сталина Филипенко не добраться, но он может выместить свое зло на Хрущеве…
Буслаев дал указание на время пребывания Никиты Сергеевича в Коломенском районе не спускать с Филипенко глаз. Когда стали устанавливать его местонахождение, выяснилось, что еще накануне он выехал к теще в деревню Захаровка. И хотя деревня находилась в стороне от заявленного Хрущевым маршрута, Буслаев поручил держать его и там под наблюдением.
— Я бы поступил иначе, Антон Владимирович, — сказал начальник горотдела. — И это было бы надежнее.
— Что вы предлагаете?
— Подержать пару суток в КПЗ отделения милиции. Учиним дебош, в котором Филипенко окажется замешанным. Ну и задержим. Уедет Никита Сергеевич, выпустим на свободу.
— Вы знаете, как это называется?
— Но если надо, так надо!
— Мы и так поступаем безнравственно, взяв в разработку человека только потому, что на него кто-то однажды указал пальцем.
На границу Коломенского района с Броннецким секретарь райкома партии и Буслаев выехали каждый на своей машине. Был прекрасный июньский день. Пели жаворонки. Вскоре показались три черных ЗИСа — открытый и два закрытых. Хрущев ехал в закрытой машине в центре. Впереди и сзади шли машины с охраной.
Остановились. Хрущев и встречающие его покинули машины. Поздоровались. Буслаева Хрущев видел впервые, спросил:
— Должно быть, из Комитета?
— Из Московского Управления, Никита Сергеевич.
