— Я требую прекратить запирательство!
— Обвинения в мой адрес — сплошная липа!
— Хорошо. Назови, кто такие — Плебей, Патриций? Что известно об их преступных делах и связях?
— Ну что же, назову, коли припер к стенке, — произнес Антон иронически. — Протоколируй! Патриций — генерал Петров, совершающий беззакония. Плебей — следователь Телегин, лизоблюд и его личный стукач. Как видишь, оба — преступники.
Телегин бросил писать. Вскочил с места, перевернув чернильницу.
— Нет, ты в своем уме, Буслаев?! — закричал он на него, нервно закурил и принялся промокать чернила, разлившиеся на столе.
— Да, в своем, гражданин следователь! — твердо ответил Антон. — Вы оба и сфабриковали уголовно-следственное дело на меня.
До недавнего времени «коллеги», теперь они окончательно разошлись. Антон жил по совести, верил в светлый день впереди и своей работой, как мог, старался приближать его. Не сомневался и в правильности линии партии, хотя и имел собственный взгляд на некоторые стороны нашей жизни. Не приходила ему в голову и мысль о незаконности массовых репрессий, поскольку тот же генерал Петров постоянно твердил о необходимости строжайше соблюдать «революционную законность». Теперь же и сам стал жертвой. «Неужели и меня ждет та же участь, что и миллионов других людей? — подумал он. — Что станет тогда с Мишуней, Вероней, Еленой?..»
Телегин тоже не знал всей правды происходившего в стране, хотя и был причастен к ломке судеб и гибели без вины виноватых. Допрос, другой и — на «Особое совещание», и лишь иногда — в Верховный Суд. А там хоть трава не расти…
Тишину нарушил следователь.
— Дам тебе время подумать, Буслаев. Хочешь выжить, будь благоразумен.
— Иуда ты, Телегин, — гневно бросил Антон.
— Я могу квалифицировать это, как оскорбление должностного лица при исполнении служебного долга, — зло сказал Телегин. — Таким образом, еще одна статья, и тоже суровая.
— Валяй! Я готов ко всему, — махнул рукой Буслаев.
— Ну, ну. Давай и дальше изображай из себя праведника.
— Ты подсадил ко мне в камеру соглядатая…
— Мнительный ты человек, Буслаев. Вот что тебе скажу на это. Но знай: больше церемониться с тобой не стану. Потребуется, показания из тебя будем выколачивать. Санкция генерала имеется, так что все законно. Не советую доводить дело до этого. Все равно придется признать то, что необходимо следствию.
Предупредив об этом, Телегин вызвал конвойного надзирателя и приказал водворить Антона в камеру.
В тюрьме Буслаев впервые задумался о природе и достоинстве политической системы, если она способна унизить и уничтожить человека, служившего ей верой и правдой.
Пытался разобраться и в Телегине. Пришел он в органы в 1938 году по партмобилизации из комсомольских органов. Не имея юридического образования и жизненного опыта, сразу же оказался вовлеченным в порочный круговорот. Не пройдя школу оперативника и следователя, не зная основ Уголовного права, слепо следуя воле начальства, он выбивал показания у подследственных, прибегал к фальсификации материалов на них. Это вошло в его плоть и кровь.
Положение казалось безвыходным, на память пришли строки из поэмы военных лет друга юности Жени Долматовского: «…Доживи, доберись, доползи! Не сдается твое поколенье!..» Они вызвали у него прилив сил и настрой на дальнейшую борьбу, чего бы это ни стоило.
Вскоре скончался «вождь всех времен и народов, великий кормчий и полководец». Был казнен палач Берия. Петров, чьи санкции на арест ни в чем не повинных людей красовались в следственных делах, ходил чернее тучи. Видно, опасался за свою шкуру. Пытался заискивать перед подчиненными. Объяснял им, что вынужден был выполнять преступные планы Берии, Меркулова и Абакумова, что дамоклов меч расправы висел постоянно и над его седой головой.
Наступило время, когда волна справедливости накрыла и его, лишив в одночасье партийного билета, начальственного кресла и привилегий. Сняли с его плеч и расшитые золотом генеральские погоны. Отправили на пенсию, урезав ее в наказание до половинного размера.
Уволен был из органов госбезопасности и Телегин.
Из следственного изолятора Антон Буслаев вышел осунувшимся, с мертвецки бледным лицом, со следами побоев. Живыми по-прежнему были лишь глаза. Ни о чем не расспрашивая, чтобы не травмировать душу, полковник Новиков отправил его на неделю домой, чтобы пришел в себя.
Несмотря на потрясение, тюрьма Антона не сломила. Смерть Сталина казалась людям концом света, катастрофой для страны. Так думал в те дни и он. В Президиум Верховного Совета СССР, в ЦК КПСС из многочисленных мест заключения — из тюрем и исправительно-трудовых лагерей, из ссылки — от невинно репрессированных граждан пошли тысячи и тысячи писем и заявлений с требованием пересмотреть дела, освободить их и реабилитировать. Начался пересмотр уголовных архивно-следственных дел. Многие бывшие следователи не раз вызывались в Прокуратуру Союза и органы военного трибунала для дачи объяснений по каждому случаю. Нарушившие Закон были уволены из органов, некоторые судимы.
Стало легче дышать и работать в стране, в органах безопасности. Постепенно побеждала честность, повышалась ответственность каждого сотрудника за свои действия. Массовые репрессии формально были осуждены партией. Но уроки из этого, к сожалению, до конца не были извлечены, отсюда и последующие рецидивы, хотя и в иной форме…
В органы пришли свежие молодые силы. Из прежнего состава остались лишь незапятнанные. Место, которое занимал генерал Петров, было предоставлено полковнику Новикову. На его долю выпала расчистка завалов, Буслаева он назначил начальником отделения.
Полковник Новиков Вячеслав Георгиевич…
Человек этот, как не раз убеждался Буслаев, — сама корректность. Всегда уравновешенный, внешне спокойный, дальновидный, уважительно относящийся к собеседнику, разносторонне и реалистично мыслящий, прекрасный психолог и юрист. Насколько было известно Антону, он закончил филологический факультет и заочно юридический институт. Чекистскую школу прошел от оперуполномоченного и до руководителя. Увлеченный делом, от сотрудников своих он требовал не чинопочитания и строгого соблюдения субординации, а творчества и профессионализма в оценках поступающих сигналов, глубины решений, объективности уже в предварительном расследовании.
Умел Новиков и людей ценить, и уважать, прощать подчиненным невольные незначительные оплошности. Но и дисциплину требовал соблюдать. Кого он не терпел, так это солдафонов и «сирых», унтерпришибеевщину. Антон помнил, что еще в начале знакомства о ним, он говорил: «Что бы тебе это ни стоило, всегда оставайся самим собой, будь личностью, а для этого, как говорил Ленин, постоянно обогащай свою память всем тем, что накопило человечество. И знай: ты — человек, венец природы, а не болтик и не гайка. Гомо сапиенс, наделенный интеллектом. И поэтому должен знать: приказ начальника — одно, он выработан в кабинете. Жизнь богаче любой выдумки, и все может повернуться иначе. Отсюда, руководствуясь приказом вышестоящего начальника, действуй в соответствии с оперативной обстановкой и собственной совестью. Если все хорошо продумал, смело и уверенно, в рамках закона, доводи дело до логического конца. Но и будь готов всегда ответить за свои глупости, от которых, к сожалению, никто из нас не застрахован. И еще: чекист не тот, кто принимает на веру обвинения и оправдания. А тот, кто все подвергает сомнению, докапывается до истины». Он учил своих сотрудников профессионализму, но и сам не считал для себя зазорным учиться у них, советоваться с ними. Был прост, непритязателен и доступен каждому в любое время суток.
Назначив Антона Буслаева начальником оперативного отделения, Новиков подчинил ему, как наиболее подготовленному в юридическом отношении, группу по пересмотру уголовных архивно- следственных дел Управления с целью реабилитации граждан, необоснованно репрессированных в 30–40-е и начале 50-х годов. Необходимо было восстановить простую справедливость в отношении каждой
