— О чем вы условились с атташе? — вывел Буслаев его из этого состояния. — Я жду честного признания, Обручев.
— Это была встреча со случайным человеком, — как бы очнувшись, заговорил Обручев, продолжая лгать и уводить дознание в сторону от истины. — Я его не знаю. Он сказал, что приезжий, попросил показать Москву. Я согласился. Сработала ложная гордость. Как же, он — иностранец, а я — патриот своей страны и вдруг откажу ему в этом! Рабская натура, всегда готовая услужить всем и каждому. Теперь весьма сожалею.
— Не убедительно, Обручев. Скажите: вторник — день, когда вам предстоит заложить в тайник шпионскую информацию? Я не ошибаюсь в своем предположении?
— Простите, я должен прийти в себя, — не сразу ответил тот. — Воды, пожалуйста.
Психологически это означало, что Обручев под давлением улик «ломается». Нужен был еще толчок, другой, чтобы он заговорил, встал на путь раскаяния. Когда допил воду, ему предоставили возможность досмотреть фильм. На экране — инструкция по сбору шпионских материалов. Кассета с отснятой им фотопленкой со схемами и описанием научного открытия, имеющего оборонное значение, сделанного в НИИ.
Обручев обреченно вздохнул. Попросил сигарету, закурил, вытер пот со лба.
— Я слышал, будто существует закон, согласно которому гражданин, явившийся с повинной, освобождается от уголовного преследования, — выдавил он из себя.
— Такой закон действительно имеется, — подтвердил Буслаев. — Обстоятельством, смягчающим уголовную ответственность, являются три положения: чистосердечное раскаяние, явка с повинной, активное способствование следствию в раскрытии преступления.
— А меня привезли, доставили. И еще изобличают. А я ведь был на пути к раскаянию. — В голосе Обручева было сожаление.
— Из трех вы имеете возможность воспользоваться двумя обстоятельствами: раскаяние и содействие следствию. Суд примет это во внимание. Согласно закону.
— Еще и суд.
Слово это резануло слух Обручева. Но он тут же расправил плечи, загасил сигарету, сел поудобнее.
— Пишите, — сказал он. — Я должен снять с себя груз ошибок.
— Вы не станете возражать, если разговор будет происходить под магнитофонную запись? — спросил Буслаев.
— Делайте, как вам удобно.
— Поскольку этот разговор предварительный, ответьте коротко: с чего все началось, Илья Сергеевич?
— Благодарю. Пожалуй, с того, что я пристрастился к западным «радиоголосам». Иногда читал ходивший по рукам энтеэсовский «Посев». Меня привлекали их нестандартные идеи. А как-то сам написал туда. Завязалась переписка. И вдруг ко мне приехал бельгийский гражданин, привез от некоего Брунова из НТС в подарок электробритву фирмы «Филлипс». Кстати, изумительная бритва — бесшумная, чисто выбривает, не раздражает кожу.
— Это с какой же стати такой подарок? За что-то? Или авансом на будущее? — спросил Буслаев.
— Ума не приложу. Наверное, с дальним прицелом. Бельгиец пригласил меня в ресторан «Арагви». Отметить знакомство. Так он объяснил. За одним с нами столиком и оказался атташе, о котором, я вижу, вы знаете куда больше, нежели я. Он оказался интересным собеседником, прекрасно знающим проблемы в родной мне области физики, обещал помочь научной литературой. Были у меня встречи с ним и в последующем.
— По чьей же инициативе они происходили?
— По правде, затрудняюсь ответить на этот вопрос. Инициатором, пожалуй, был атташе. Я же был заинтересован в научных новинках и не возражал, шел на них. Позже выявился его интерес ко мне. Интерес особого рода.
— Продолжайте показания. И, пожалуйста, короче, и только о главном. Подробнее поговорить у нас с вами еще будет возможность.
— Опуская излишние детали, скажу: сам того не заметив, я дал втянуть себя в игру, за участие в которой мне сулили хорошие деньги и безбедную жизнь на Западе.
— И это надо было «заработать»?
— Да. Но поверьте, из наших секретов я не успел передать ему ровным счетом ничего.
— Вы могли бы объяснить мотивы своего предательства?
— Предатель… Только здесь, в этих стенах, я осмыслил суть этого страшного понятия, — сказал Обручев, вытирая капельки пота на залысинах лба. — Какие там мотивы! Желание разбогатеть, иметь много денег и иностранных вещей, модно одеваться и ни в чем себя не стеснять. Вот и вся философия. Одним словом, корысть! — Он беспомощно развел руками.
Буслаев понимал: совершенное Обручевым было лишь покушением на измену Родине. Перед ним сидел человек, искренне раскаивающийся в совершенном преступлении. Неожиданно спросил его:
— Вы могли бы передать атташе на очередной явке с ним кое-какие материалы, которые я для него подготовлю?
Это было для Обручева неожиданным и непонятным.
— Простите, — удивился он такому предложению. — Насколько я понимаю, я имею дело с контрразведкой КГБ. Вы же… Вы же… Простите, но в моей голове как-то не укладывается то, о чем вы просите меня.
— Открою секрет: речь идет об оперативной игре со спецслужбой одной из стран Запада. Ее цель — дезинформировать противника в интересах нашего государства и направить его по ложному пути, заставить работать против нас вхолостую, — успокоил его Буслаев.
Ведя разработку шпионского дела, Антон имел возможность наблюдать падение советского человека — измену гражданина, воспитанного семьей, школой, институтом, обществом.
Чтобы набраться сил перед решительным броском, направился отдохнуть за город. Мысли об Обручеве не покидали его и в поезде. «Неужели „радиоголоса“, эти рупоры „холодной“ войны, могли затуманить мозги до такой степени, что он способен на предательство? — спрашивал он себя. — Трудно поверить в это. Впрочем, ложь, фальшь, властвующие над нашей жизнью, о которой они долдонят, и я ощущаю на себе. Тот же, кто подставляет свое ухо под их динамики постоянно, чувствителен, видимо, вдвойне. И зараженные зерна, бросаемые ими, попадают, таким образом, на благодатную почву, усиливая брожение ума, возбуждая психику, подталкивая к преступлению. Вероятно, именно так. В человеке изначально заложены и добро, и зло, совесть, как судья между ними. Но она зависит от того, насколько данная личность ощущает себя частичкой своего народа, человечества. Космоса, наконец. Обручева совесть подвела. Значит, он бездуховен…» Вспомнил свою гипотезу о существовании в человеке «гена паразициума» и улыбнулся.
Отбросив эти мысли, Антон переключился на то, что ждет его впереди, — встреча с семьей, желанная, как всегда, радостная, дающая заряд на всю неделю. Елене Петровне предложили на летнее время должность врача в пионерском лагере. Еще студенткой она мечтала стать педиатром. Ее же по окончании института распределили терапевтом в поликлинику для взрослых. Предложение поработать летом с детьми показалось соблазнительным — хоть на время, но осуществится ее мечта. Да и дети будут при ней. Мишу она определила в младший отряд, а Вероника пожелала попробовать себя в деле — поработать помощником пионервожатого.
Как врач, Елена поселилась в домике напротив санчасти. Просторную комнату в нем Миша вскоре превратил в лазарет для зверюшек и птах, для пресмыкающихся.
На выходные дни приезжал в лагерь и Антон.
Ехал он к жене, к детям всегда с большим желанием. Это был райский уголок Подмосковья, где можно было отвлечься от дел, отдохнуть, провести время в кругу семьи, надышаться вдоволь кислорода, искупаться в Оке, поиграть с ребятами в бадминтон, покататься на лодке. И Елена, и дети всегда ждали его приезда, огорчались, если он прибыть не мог. Вот и сейчас Мишуня встретил его у ворот лагеря.
— А я тебя ждал, — сказал он и показал бельчонка, выглядывавшего из-за пазухи.
