— Интересный вопрос, — ухмыльнулся Буслаев.
— Ну как же: он проповедовал смирение и страдания. Это его клич: «Смирись, гордый человек!» Ваш же девиз — борьба!
— Это не совсем так, Эрика. Федор Михайлович — классик русской и мировой литературы. Правда, его произведения нелегки для восприятия, и поэтому не все с первого раза в состоянии их понять. Но он ненавидел страдания и бунтовал против унижения человека страданием, требовал счастья для затравленных жизнью людей. Если хотите, творчество его противоречиво. В нем представлены такие противоборствующие тенденции, как покорность и бунт, примирение и протест. А о самом себе, если помните, и вовсе говорил, что он — самый левый, ибо неуспокаивающийся. И в то же время пугался бунта своих героев.
— Послушайте, милый человек! Может быть, согласитесь стать моим консультантом по Достоевскому? Разумеется, за плату.
— Вам нужен литературовед. Я же по образованию историк. — Вручил ей цветные буклеты «Интуриста». — Изучив их, вы и ваш друг сможете выбрать для путешествия по Советскому Союзу наиболее интересный маршрут.
— Интересно. — Посмотрев буклеты, Эрика сказала: — К сожалению, Клаусу отказали в выезде в СССР.
— Но, может быть, еще разрешат…
— Он тоже надеется. И вообще, у него все сложно. Вам доверительно могу сказать: он ведь — помощник министра обороны. Когда встречаемся, со мной он отдыхает и даже немного болтлив. Я всегда узнаю от него что-нибудь новенькое, этакое пикантное из жизни генералов и даже об их задумках. А на работе ходит по струнке, неразговорчив.
Сказала и ждала реакции Антона. Но он, казалось, не проявил интереса. Тогда она взяла его за руку.
— Пойдемте, покажу, как живет немецкая студентка.
Прошли в смежную комнату. В ней не было роскоши, безделушек, но было чисто и уютно. На столе фрукты, соки, вино, цветы.
— Какое вино предпочитаете? — пригласила она гостя к столу.
— Я не пью, — отказался Антон, чем явно обескуражил хозяйку.
— Тогда вы будете пить сок «Манго». Любовный напиток. — Она наполнила бокалы. Один подала Антону, другой подняла сама. — За исполнение желаний!
— За то, чтобы вы постигли Достоевского! — произнес Антон.
Выпив, Эрика включила радиолу, пригласила гостя на танец. После первого же танца, едва дотянув до дивана, упала на него.
Антон почувствовал себя растерянным, не знал, как помочь ей.
— Вот видите, какая я еще слабая, — сказала Эрика, приходя в себя. — Только от чего же у меня закружилась голова? От вина? От вальса? От вас? Конечно же, от вас! — Она кокетливо улыбнулась.
Антон помог ей сесть. Эрика притянула на диван и его.
— Вам лучше? — спросил Антон.
— Вы рядом, и мне хорошо. — Игриво попыталась пересесть к нему на колени, но Антон успел встать.
— Мне пора ехать, — сказал он.
— Может быть, полежим? Ну, Антон. Вы же — мой идеал.
— В другой раз.
— Ну почему вы такой? — обиделась Эрика. — Если женщина желает близости, мужчина не вправе ей в том отказать.
— Я заехал только за тем, чтобы вручить вам буклеты. — Буслаеву вспомнился разговор с резидентом… И вспомнил свою жену Елену. В нем шла борьба между долгом и честью.
Эрика изучающе посмотрела на него.
— Вы, должно быть, женаты?
— Да.
— И дети есть?
— Да, есть.
— Фу, какой вы, оказывается, сухарь! — фыркнула Эрика.
— У вас имеется друг…
— Он хороший друг, но плохой любовник. Только с вами я могла бы вести себя в постели естественно и полностью раскрыть свои чувства. Испытали бы и вы наслаждение. Мы оба были бы счастливы. Ну, Антон. Прошу вас, — умоляла его Эрика. — Боитесь, разобью семью? Это русская женщина, влюбившись в женатого мужчину, привязывается к нему, строит козни, шантажирует. У немок это не принято.
Антон понимающе посмотрел на нее. В голове же роились мысли, исключающие одна другую. Мысли-раздумья. Эрика хороша собой. Красива, женственна. Глаза светятся от одного общения с ним. И так искренна и открыта в своих желаниях, что не всякий устоит от соблазна. А устояв, потом будет долго жалеть.
— Ну, решайтесь же! — обняв, продолжала умолять она его. — Будьте мужчиной!
Она произнесла это так, будто то был ее последний аргумент. Настойчиво, требовательно и вместе с тем ласково. Ну как тут не пойти навстречу! Санкция резидента имеется. Не прямая, не в порядке приказа, выраженная в деликатной форме, но имеется. Да и Эрика, несмотря на кажущуюся назойливость, не производит отталкивающего впечатления. Она даже нравится ему. Легкое кокетство, игривость всегда нравились ему в женщинах. Но это от эмоций. А если не сердцем, а холодным и здравым умом пораскинуть? Это же ради дела. Но какова конечная цель и стоит ли она того, чтобы разменять себя, осквернить свои чувства к жене? — вдруг спросил он себя. Ведь не Эрика помощник военного министра, а ее друг. Здесь можно обойтись и ценой поменьше, более нравственной. Да и ощущалось в ней что-то едва уловимое, что остановило бы его и в случае, если бы Эрика являлась самим министром.
Антон посмотрел на часы, потом заглянул в ее глаза.
— Ответьте мне, Эрика.
— Вас смущает Клаус? — что-то дрогнуло в ее душе. — Выбросьте его из головы! Если желаете, могу познакомить с ним. И вы убедитесь, что он вам не соперник, и за меня бороться не станет. Он такой человек! Пигалица! Не то, что вы: стройный, сильный, обходительный. У вас, должно быть, немало поклонниц?
— Вам обещали большое вознаграждение? — неожиданно спросил Антон.
— Вознаграждение? — Лицо Эрики вспыхнуло розовым цветом. — О чем вы говорите, Антон? За что? За реферат? Так это же учебная работа, она не оплачивается. Но, может быть, я опубликую его и тогда получу гонорар. Сколько заплатят, не знаю.
— Следовательно, получите сразу две ставки — за русского писателя Достоевского и за советского дипломата Антона. За реферат и донесение. — Увидев замешательство Эрики, сказал: — И все-таки, я пожелаю вам всего самого доброго в жизни.
Антон покинул квартиру Эрики, не дав ей опомниться.
Эрика продолжала оцепенело стоять, осмысливая все, что произошло между ними, оценивая свое поведение. Играла, как могла, но не получилось. Сбросив флер артистизма, набрала номер телефона.
— Он ушел, — доложила она глухо в трубку. — Только что ушел. Нет, не удалось уломать. Я и так, и этак к нему, но он удивительно стойкий мужчина, ни на что не клюнул. От вина даже отказался. Говорит, непьющий. Нет, Клаусом не интересовался. Я старалась вызвать интерес к нему, но он, ну ни в какую! Так что кино не будет. Кинокамеру я не включала.
— Странно… — послышалось из трубки. — Значит, осечка. Ну, что же, будем искать к нему другие подходы.
Но об этом разговоре Эрики Буслаеву стало известно позже.
Придя в посольство, Антон имел намерение доложить обо всем резиденту, но тот только что пришел с явки с агентом и был занят обработкой полученных от него материалов. Лишь спросил:
— Ты чем-то расстроен, Антон?
