— Эрика для нас бесперспективна, Ованес Акопович. Она — провокатор чистой воды. Все! Ставлю на ней крест!
Отложив в сторону дела, резидент сказал:
— Зачем же падать духом? Радоваться надо, что разобрался с ней. Плохо, что друга ее мы потеряли. Однако в нашем ремесле опрометчивость смерти подобна. И мы не могли бы доверять агенту, завербованному с подачи провокатора.
— Да, конечно, — окрыленный поддержкой резидента произнес Антон. — Жаль только потерянного на нее времени.
— Как ты можешь так говорить, Антон? Ты обезоружил контрразведку страны пребывания на целую боевую единицу. Эрику уже не смогут подставить нашим ребятам. Все! Она выбита из седла! Перед этим ты «нокаутировал» провокатора от НТС Брунова-Капустина, действовавшего против наших граждан. Ему тоже не оправиться!
— Может быть, ориентировку на Игоря Капустина и Эрику Альтшуль составить для Центра, пока свежо в памяти?
— Это другое дело. И приложи их фото, которые ты негласно сделал. Один экземпляр оставь здесь для внутреннего пользования. Другой отправим в Москву. Пусть это послужит предостережением и для сотрудников советских представительств в Германии, и для наших туристов, выезжающих за рубеж. Озаглавь ориентировку так: «Осторожно, провокаторы!»
— Значит, мой имидж сработал, если решили подловить на увлечении книгами, — все еще не мог успокоиться Антон. — Такая провокация!
«ЕГО ВРАГ — СЛУЧАЙНОСТЬ»
Бартлоу и Лодейзен в служебном кабинете прослушивали через наушники магнитофонные записи. Лодейзен сидел у столика и жевал резинку. Бартлоу то ходил, то останавливался, чтобы попыхтеть вечно потухающей сигарой. За ним тянулся длинный белый шнур.
— Твое самое сильное впечатление о Буслаеве, Джерри? — поинтересовался Аллан Бартлоу.
— Устремленность. Это — серьезная помеха, Аллан.
— Наш расчет на человеческие трещины в нем. Они делают личность податливой и сговорчивой. Стоп!
Лодейзен остановил ленту.
— Фанатик! — бросил он, ухмыльнувшись.
— Буслаев — тонкий человек, Джерри. Но почему он не отказывается от встреч с Кейлебом, действующим достаточно прямо? Раскусил подставу, но хочет убедиться в этом? Дай-ка его разговор с Еленой. Быть может, он что-либо прояснит.
Лодейзен переключил магнитофон. И снова оба полны внимания.
— Семейная идиллия! — воскликнул Лодейзен.
— Перестань, капитан, — одернул его Бартлоу. — Ничто человеческое ему не чуждо. Стоп, стоп, стоп!
Лодейзен, перемотав пленку обратно, включил магнитофон снова.
— Буслаев податлив, — заметил Бартлоу. — Он идет на поводу у своей жены, потребности которой стремится удовлетворить. Он — стяжатель, и это его большой минус.
— Ловить его думаешь на этом?
— Капризы жены — его слабое место. Это для нас сейчас самое важное, Джерри. Ему нужны деньги. И немалые! — Иронически: — Может быть, поможем ему завязнуть в этом? Но давай-ка еще раз заглянем в досье, в донесения агентов, в записки Кейлеба.
Лодейзен открыл досье на Буслаева.
— Темперамент. Что-то между сангвиником и флегматиком. Волевое усилие связано со стремлением найти не одно, а несколько возможностей выхода из сложного положения…
— Учтено.
— Качества интеллекта. Стремление охватить явление в целом, ясность ума и оригинальность решений.
— Учтено. Характер?
— Отсутствие честолюбия. Чуткость к тем, кого уважает и любит. Не способен публично выступить против тех, чье поведение считает неприемлемым.
Бартлоу задумался.
— Трусость. А безвыходные положения, Джерри?
— Возможна глубокая депрессия. В этих случаях он ищет уединения. Качество, именуемое «совестливым поведением», доведено в нем до автоматизма. — Лодейзен закрыл досье. — Это противоречие, сэр! Автомат учитывает только закономерности, поскольку всю сумму случайностей предусмотреть невозможно. Его враг — случайность. И ловить его надо на этом!
Не выпуская сигару изо рта, Бартлоу спросил:
— Помнишь, как Буслаев сказал Кейлебу: «В способности на никому и ничему не подвластные чувства — величие человека, его цельность. Верность, мужество, самоотверженность без жертвенности…» Каково?
— Философ! А у нас какие козыри, Аллан?
— Козыри. Чтобы понять настоящего коммуниста, необходимо самому стать коммунистом. Настоящим. — И рассмеялся: — Как видишь, я тоже подвержен чуждым влияниям в исключительно трудных обстоятельствах. И ради Бога, не повторяй ошибку советологов. Для разведчика все эти рассуждения о коммунистах, как об автоматах, рожденных в условиях муравейника, неприемлемы. Среди них встречаются и идейные.
— «Муравейник». «Общее одеяло»…
— Стоп, стоп! «Уютно… Спокойно… Тихо…» Запомни, Джерри, интонацию в голосе Буслаева. Интонация — сорок семь процентов информации. Он сомневается в коммунистической системе. Преклоняется перед Западом. Двойственность натуры — то, что он из себя представляет.
— Запомнил, сэр. И Майкла, которого мы подставили ему под видом страхового агента, он определенно заподозрил после дурацкого случая с антисоветской листовкой, подброшенной ему в почтовый ящик энтээсовцами.
Бартлоу вспылил:
— Какая еще листовка?
Запутавшись в шнуре, он с раздражением бросил наушники на пол. На всю мощь включился звук магнитофонного динамика. Лодейзен торопливо его выключил.
— Буслаев непрактичен и неустроен в жизни, легковерен. Да, да, Джерри, легковерен. В том-то и дело, что он никого не подозревает. Ни-ко-го! И вот еще что не вызывает сомнений: ему уже плохо. «У вас уютно, фрау Шарлотта. Спокойно. Тихо». Он ищет покоя и, видимо, сомневается в самом себе. Он не считает, что состоялся в жизни, чувствует свою неполноценность. Сознает иллюзорность жизни дома, но ничего не может с этим поделать. И всюду добивается истины. Истина ему дороже и может затмить для него все: Родину, мать, семью, детей. — Взял досье, всмотрелся в фотографию. — Если могли бы подвергнуть его проверке на «детекторе лжи», мы узнали бы и другие его качества: упрям, не способен на компромисс… В экстремальных обстоятельствах собирается и может принимать неординарные решения…
— Пока Буслаев не поймет, что он у нас под «колпаком» и каждый его шаг, каждое слово нами фиксируется… — начал было Лодейзен.
— Ну, а когда узнает, операция будет уже завершена, — перебил его Бартлоу. — Используя человеческие трещины в нем, мы должны втянуть, втащить его в чистилище. Однако во всем нужна мера. Никаких провокаций, примитивизма. Он тонко чувствующая личность. А против коммунистического фанатизма… Против него есть верные средства: цепь личных неурядиц и одиночество, предательство
