все огневые средства, кроме тех, что расположены в зоне нашего командного пункта. Не желают сдаваться — их дело. Желающим уцелеть предоставим возможность воспользоваться коридором и бежать.
— Ловушка? — спросил Джапаридзе, видя, как лейтенант переживает, отдавая этот суровый приказ.
— Небольшая дезориентация противника… Бункер главарей пощади. В нем должен находиться Лиханов.
— Понятно, — кивнул Джапаридзе. — Связные, ко мне!
Краковский метался из угла в угол бункера, проклинал Зиновия, продавшегося Буслаеву. Федор стоял у амбразуры, ведя наблюдение за местностью.
Бой разгорался все сильнее. Слышны были разрывы фанат, прерывистое стрекотание пулеметов и автоматов. В бункер вбежал Прокурор. У него тряслись коленки. От страха едва выговорил:
— Ты уверял, что Буслаев не станет наступать в мороз. Ты предал нас, атаман!
Краковский злобно, с отвращением посмотрел на него, выхватил «парабеллум» и хладнокровно выстрелил в упор. Тот рухнул, не издав ни звука.
— Одним трусом меньше, — сказал Краковский и пнул ногой истекающее кровью тело. — Вынести и бросить на растерзание собакам! Есть еще желающие схватить пулю?
— Что делается… Из одного бункера дым валит. Другой разворочен так, что бревна дыбом стоят. Кругом убитые, но еще больше раненых… — дрожащим голосом докладывал Федор.
— Ты еще запаникуй! — гаркнул на него Краковский. — Думаешь, мне жить не хочется? Наш бункер, кажется, щадят. Буслаев, должно быть, намерен взять меня живым. А, возможно, ему известно, что здесь находится под арестом Лиханов?
Под дверью разорвалась граната и сорвала ее с петель.
— Подбираются и к нам, — вздрогнул Федор.
— Нам надо продержаться до вечера, а там… темнота все скроет, — произнес Краковский, вслушиваясь в перестрелку, идущую на территории лагеря. — С южной стороны у них, видать, брешь. Запомни: если прорываться, так в этом направлении.
По команде, переданной Джапаридзе по цепи, его бойцы и осодмильцы поднялись в атаку. Они не кричали «За Сталина!», «За Родину!». Молча шли редкой цепочкой, сжимая кольцо вокруг бункеров. Наконец по лесу прокатилось многоголосое «Ур-ра!». Каждый знал, что вершит святое дело: защищает Отечество от скверны. И готов был даже ценой своей жизни покончить со злом на нашей земле.
Перемешались снежная поземка и земная пыль. Местами почернел, а где-то и покраснел снег. Повсюду развороченные бункера и траншеи. Брошенные винтовки. Засыпанные снегом и землей трупы бандитов. Дым окутал один из бункеров. Стоял неприятный запах гари, барахтались в снегу раненые бородачи. При виде безжизненных тел и человеческой крови Буслаеву стало не по себе. Успокаивало одно: сами выбрали себе такую судьбу…
Григорий забрался на один из уцелевших бункеров и, сидя на нем, как на верблюде, постреливал в его слуховое отверстие. Командовал засевшим в нем бандитам:
— Эй вы, там! Бросай оружие и выходи, иначе всех перебью! Раз! Два! Три! Ловите, мерзавцы, за батьку моего, чтоб вам было тошно! — крикнул и опустил в дыру гранату.
Обезумевшие бандиты выскакивали из бункера, как ошпаренные. Примостившись напротив выхода, сержант из роты Джапаридзе бил по каждому выбегавшему в упор из «СВТ». Плечо сержанта прошила разрывная пуля.
Превозмогая боль, он продолжал стрелять по врагам, приговаривая:
— Вот тебе за Россию! Вот тебе за Белоруссию! Вот тебе за Прибалтику! Вот тебе за все, что вместе с Гитлером ты натворил на нашей земле, подлюга!
К сержанту подползла Людмила. Она пыталась вынести его, чтобы остановить кровотечение и перевязать рану. Но он категорически отказался подчиниться ей.
— Зачем вытаскиваешь меня из боя, сестричка? Плеча, считай, нет. Жить мне осталось минуты, пока не истеку кровью. Но я еще могу стрелять.
— Родной ты мой человек! — упрашивала его Людмила перекатиться на плащ-палатку, чтобы можно было оттащить в безопасную зону.
— Джигит должен или умереть на поле боя, или вернуться героем. Передай командиру: сержант Мухамедов погиб за Родину!
И все же Людмила взвалила обессилевшего сержанта себе на спину и отползла с ним в овраг.
— Ты будешь жить, парень! И девчонка еще встретится на твоем пути. Обещаю тебе. У меня даже есть такая на примете, — уверяла Людмила, чтобы у него прибавилось сил, чтобы организм его мобилизовался на борьбу за собственное излечение.
Неожиданно из траншеи выскочил бандит и пошел на Сергея, стрелявшего из-за дерева в противоположном направлении.
— Сергей, ложись! — крикнул Буслаев, но тот не слышал и не чувствовал нависшей над ним опасности.
Тогда Антон, опершись на корень дуба, в мгновение ока выбрался из кювета. Заслонив собою Сергея, выстрелил в бандита, сразив его. Но тут увидел, как другой бандит, швырнув в него гранату, бросился ничком за бугорок. Граната упала буквально в двух шагах от него. Раздался оглушительный взрыв. Но Антон оказался в «мертвой зоне», осколки веером пролетели над ним. Взрывная волна и грохот взрыва настигли и Сергея. Он обернулся, мгновение, и выстрелил в бандита, бросившего гранату.
Поднимаясь, Антон все же почувствовал боль в ноге. Понял: ранен осколком гранаты. Однако продолжал оставаться в строю. Отполз в кювет, чтобы оттуда руководить боем. «Убил… Убил человека, — пронеслось в голове. И тут же другое: — Бандита убил! Лишил жизни, чтобы не убивал других».
В эти минуты в бункере бандитов паника усилилась. Федор пытался отбить атаку солдат и осодмильцев, отстреливаясь из пулемета через амбразуру. Краковский и этого уже был не в состоянии делать.
— Надо же, в какую историю влип! А Зиновий — негодяй, который служит и нашим, и вашим! Где же выход? — спрашивал он себя. — За какую истину я лишаюсь жизни? О, меня долго будут помнить в этом мире! Мне не жить, но и Буслаеву тоже по земле не ходить! — Отбросил люк подземелья, прокричал: — Эй, Лиханов! — Не услышав его голоса, попытался спуститься к нему, но передумал. — Нет, я еще поживу! Прощай, Федор! Я ухожу, чтобы продолжить борьбу. Передай всем: биться до последнего издыхания. Не забудь прикончить этого большевистского выродка Лиханова! Я не могу терять время. Баронесса, следуйте за мной!
— Конец… Капитан с корабля, значит, все проиграно, — сказал себе Федор и ужаснулся: — Конец?.. Но нет, я тоже хочу и должен жить!
Он быстро спустился в подземелье.
Лиханов прислушивался к тому, что происходило наверху. Он понимал, что идет бой, в том числе и за него. Ждал, вот-вот ворвется и вызволит его Буслаев, а пришел к нему палач Рябинин. Значит, у него еще там дела…
— Зачем ты спустился ко мне, Федор? Говорить мне с тобой не о чем, да и неохота, — спокойно сказал он.
— Пропадать нам с тобой, Иван, — направил на него свет керосиновой лампы Федор. — Мне приказано застрелить тебя, любезный, а самому спасаться бегством.
— Исполняй, раз приказано. Что же ты колеблешься? — усмехнулся Лиханов. — Только прежде чем пристрелить, как шелудивого пса, сними с меня наручники, развяжи ноги. Лежачего не бьют!
— Так ведь атаман недалеко ушел…
— Шкура! — что есть мочи заорал на него Иван. — Приказываю: освободи мне руки и ноги. Погибать, так с музыкой! Да и тебе, ублюдку, недостойно убивать жертву, когда она связана. Ну, что же ты стоишь, как истукан? Или не хочешь брать лишний грех на душу?
Ведя на ходу стрельбу из автоматов, несколько бандитов прорвались в направлении командного пункта. Вскочив на комель поваленного дерева, отстреливаясь через головы Джапаридзе и Буслаева
