его натуре было это унизительное занятие — следить за другими. Только подумал: куда же они направились? Впрочем, какая теперь разница…
Валя вошла в его душу и сердце так глубоко, что стала предметом постоянных раздумий. Все мечты свои он связывал теперь с ней. И тем обиднее было увидеть ее с другим.
Утром следующего дня позвонила Валя, хотела поделиться своими успехами. Антон был рад звонку, но говорил с ней сухо, односложно, безучастно. Это не могло остаться незамеченным.
— Объясни, Антоша, что произошло? Почему ты холоден со мной? — взволнованно спросила Валя. — Уж не заболел ли?
— Холоден? — удивился он тому, как точно она уловила его настроение. — Мне кто-то перешел дорогу.
— Что ты сказал? — удивилась услышанному Валя.
— Я не хочу быть помехой в твоей жизни и тем более быть навязчивым. — Объяснил и положил трубку.
Вслед за этим допоздна раздавались звонки, и все они были продолжительными, требовательными. Антон не подходил к телефону, выдерживал, что называется, характер. Но и в дурное верить не хотелось. Убеждал себя: подумаешь, фильм посмотрели, а потом Виктор домой ее проводил. Не мог объяснить себе другое: Валя знает о серьезности его намерения жениться на ней, и вдруг такое легкомыслие! Неверность — всегда неверность, и начинается она с безобидных пустячков…
В субботу рано утром Валя прибежала к нему домой, чтобы понять его и объясниться. Антон же сказал, что спешит на кафедру. И вообще, разговаривать им не о чем.
— Ты видел меня с Виктором в кино? — догадалась Валя. — Господи! Так то же — чистая случайность! Он нагнал меня уже тогда, когда я покидала кинозал.
Антон не желал вникать и слушать ее оправдания. Ушел, оставив Валю наедине со своими вопросами. Неужели все рухнуло между нами? Что могло послужить поводом? Слухи, сплетни, наговор? Было же все хорошо. Мы любим друг друга. Она старалась понять и уяснить себе азбуку жизни.
Удивительный уголок Москвы этот Дворец культуры ЗИС! Просторное, современной архитектуры здание. В нем чудесный Зимний сад, великолепная сцена, превосходный зал для танцев. Но самое дорогое для Антона Буслаева — разместившийся здесь филиал Государственной библиотеки имени В. И. Ленина.
Вместе с Валей Волковой он бывал во Дворце на спектаклях, молодежных балах. Но чаще всего — в читалке. Вот и сегодня, 22 июня 1941 года, удобно расположился за отдельным столиком с лампой под зеленым стеклянным абажуром, обложился книгами известных этнографов — Миклухо-Маклая, Ковалевского, Анучина. Как вдруг объявили: «Товарищи, в 12.00 по радио будет передано важное правительственное сообщение».
Посетителей будто ветром сдуло. Оставили занятия, последовали в вестибюль. Из черной тарелки- динамика, висевшей на одной из колонн, вскоре прозвучал голос Молотова. Нарком иностранных дел извещал о страшном: о вероломном нападении гитлеровской Германии на Советский Союз. Высказал уверенность, что враг будет разбит, победа будет за советским народом.
Люди разошлись не сразу. Оцепенение охватило всех. Никто не представлял себе войну, но всем хотелось верить, что до Москвы она не дойдет, воевать будем на чужой земле. Было уже не до чтения. Требовалось время, чтобы все переварить, осознать.
Дипломированные историки оказались ненужными, и Антон устроился на 1-й шарикоподшипниковый завод учеником фрезеровщика. Вскоре уже самостоятельно работал одновременно на семи зуборезных и зубодолбежных станках в цехе, который переходил на производство стальных стаканов для реактивной установки «Катюша». Было нелегко, но жить на что-то надо.
В стране становилось все тревожнее. Не успокоило народ и обращение к нему по радио Иосифа Сталина, призвавшего соотечественников производить больше продукции для фронта, а на временно оккупированной земле создавать невыносимые условия для врага. Гитлеровская армия до обидного быстро продвигалась по нашей земле, оккупируя все новые территории.
С каждым днем война все больше захватывала и его. 22 июля, в часы, когда солнце уходило за горизонт, по радио впервые взревела сирена, возвещавшая о воздушной тревоге.
В тот же час над столицей появились первые вражеские самолеты. Взметнулись в небо лучи прожекторов. Антон вместе с соседскими юношами помчался на чердак, оттуда, через слуховое окно, — на крышу, чтобы гасить «зажигалки». Но все обошлось. А вот бомбежку других мест города он ясно видел. Пылевые и огненные столбы, пожары возникали и разгорались почти одновременно в районе Ленинской слободы, заставы Ильича, Красной Пресни и Лефортово, даже в центре Москвы. Ведя заградительный огонь, без устали, надрываясь, ухали укрытые во дворах и скверах зенитные орудия. Сыпались осколки от разорвавшихся в небе зенитных снарядов. Один из них, будто метеорит, прошил крышу в двух шагах от Антона. Он даже не успел испугаться.
Утром было передано сообщение Совинформбюро. Оказывается, на Москву летело двести фашистских бомбардировщиков. Уже на подступах к ней армаду встретили наши истребители и разметали их. Прорваться удалось лишь единицам. Смертоносный груз сбрасывали беспорядочно, а значит, бесприцельно.
«Как же так? — задумался Антон. — Пожары полыхали, и на воздух взлетали одновременно строения в десятках мест. Не по рассказам „очевидцев“, я сам видел. Значит, и самолетов были десятки. Ну и верь после этого Совинформбюро! Конечно, его задача была дезориентировать противника. Но нам-то, советским гражданам, надлежало бы знать правду…»
Было еще несколько налетов на Москву. Судя по специфическому гулу «юнкерсов», который каждый раз в одно и то же время возникал над городом, и той активности, с которой трудились зенитки, пытаясь не допустить их к важным объектам, их было не так уж и мало. И тогда Антон, вместе с другими рабочими, в ночное время занимал свой пост на крыше цеха Отдела главного механика завода, хватал огромными щипцами сброшенные фашистскими бомбардировщиками и краснеющие на глазах «зажигалки» и гасил их, опуская в бочку с водой, либо засыпая песком.
В одну из ночей над заводом раздался пугающий вой падающих фугасок. Чтобы не сдуло с крыши взрывной волной, Антон решил броситься плашмя на цементную плиту, но не успел. Взрывной волной упавшей на соседний цех бомбы его сбило с ног и прижало к трубе. Он отделался ушибом плеча. С этого места ему хорошо было видно, как на воздух взлетали ящики с продукцией, предназначенной к отправке на фронт, и тут же падали, разбиваясь об асфальт. Были слышны крики раненых и обгоревших людей.
Говорят, в столице действует «пятая колонна» противника, подобная той, что была когда-то в Испании. Ее агенты не только шпионят и производят диверсии, но и подают световые сигналы вражеским летчикам, ориентируясь на которые те сбрасывают свой смертоносный груз.
Спустя месяца полтора после нападения фашистской Германии на нашу страну в квартире Буслаевых раздался телефонный звонок. Валя взволнованно сообщила, что ее мобилизовали в Красную Армию. Сказала, что по-прежнему полна чувств к нему. Просила помнить о ней и выбросить из головы все наносное, вредящее их отношениям.
Это всколыхнуло Антона, заставило его пересмотреть все, что произошло между ними. Мелкое и непростительное. Ругал себя за то, что не сделал этого раньше.
— Ты где находишься, Валюша? — забеспокоился он. — Я сейчас приеду к тебе, и мы обо всем поговорим.
— Звоню с Белорусского вокзала. Вот-вот объявят отправление эшелона…
Антон встревожился. На войне всякое может произойти. Надо было бы найти слова примирения, простить друг другу недомолвки, невольные обиды и подозрения, но в трубке послышались частые гудки. Он не находил себе места, переживал неожиданную разлуку. Будто потерял что-то самое дорогое в жизни.
А как-то августовской ночью вдруг раздался мощный взрыв вблизи его дома, поднявший в воздух двухэтажный бревенчатый особняк напротив. Даже стекла вылетели из рам в его комнате на пятом этаже. Стало невыносимо больно за державу, которую топчут кованым сапогом и поливают свинцом чужестранцы, сея смерть и превращая ее в руины. Наутро он и брат Александр подали райвоенкому рапорта с
