Люпина.
— Дался тебе Люпин, — расхохотался Гарри. — Ну объясни, к чему можно ревновать!
— Он проводит с вами слишком много времени, мой дорогой, — сурово сказал Северус.
— Вы сами это подстроили, мистер Снейп! Я раньше мечтал попасть в ваше отделение. А теперь не хочу! — лукаво улыбнулся он. — Люпин все-таки замечательный хирург, и малоинвазивные вмеша...
— Я вам сейчас покажу малоинвазивные вмешательства, мистер Поттер, — Северус сгреб его в охапку и потащил к диванчику.
— Покажите, мистер Сне... ой! А можно будет ознакомить с ними доктора Люпи... ай!
* * *
_______________________________________________________________________________________________ _______
http://img834.imageshack.us/img834/1710/65032543.jpg
Фанарт jozy. Ремус Люпин и Нимфадора Тонкс
_______________________________________________________________________________________________ _______
Может быть, благодаря отличному настроению, а может, невесть откуда взявшейся энергии, которую Гарри с утра ощущал во всем теле, он на диво быстро вымыл все лежащие на его санитарской совести помещения, начиная от операционной и заканчивая заброшенным рентген-кабинетом, который профессор Люпин до сих пор не успел превратить в архив для документов. Почти вприпрыжку он добежал до кабинета своего профессора, намереваясь вернуть ключ, тот самый, которым преступно воспользовалась Нимфадора Тонкс.
Гарри приоткрыл дверь и замер на пороге, удивленный: в профессорском кресле расположилась улыбающаяся Нимфадора, поглаживающая мужа по плечу. Доктор Люпин стоял на коленях рядом со своей супругой, положив руку ей на живот, будто прислушиваясь к чему- то. На лицах обоих застыло такое задумчиво-мечтательное блаженство, что Гарри, очарованный странной тайной, связывающей эти двоих, стыдливо отступил, тихо прикрыв за собой дверь.
«Ребенок, — догадался он. — Они прислушиваются к ребенку».
Бросив взгляд на часы, он обнаружил, что справился с работой рекордно быстро, сэкономив почти час. Окинув довольным взглядом сверкающее отделение, он с легким сердцем направился в другое крыло этажа.
Блейз Забини бойко рисовал шваброй размашистые мокрые зигзаги.
Гарри дернул ручку двери профессора Снейпа. Увы, кабинет был заперт.
— У него посетитель, — сказал Блейз, и, наклонившись к уху Гарри, прошептал: — Похоже, что коп.
— Коп? — удивился Гарри. — Вижу, ты уже мыслями в Штатах. С чего ты взял?
— Он не в форме, но... У меня верный глаз, — несколько самодовольно сказал санитар. — К нам домой всякие следаки ходили, когда у матери неприятности были... Короче, я уже знаю эти морды кирпичом и повадки служащих Скотланд Ярда.
— Хм, — сказал Гарри, не зная, что и думать. — Ладно... А что с Фултоном? Когда думаешь ехать?
Блейз непристойно зажал швабру между ног.
— Там уже все оплачено, оказывается, деньги вчера перечислили... Можно ехать хоть сейчас, не вопрос, и билеты не проблема. Но я обещал доработать до конца месяца, — вздохнул Забини. — Вдобавок, еще и в воскресенье попросили подежурить, — прибавил он. — Думал вещи собрать, с друзьями попрощаться...
— Кто попросил, Севе... Снейп?
Блейз покачал головой.
— Да нет, сам профессор Малфой, — санитар подпрыгнул на швабре, как ведьма на метле. — У него в воскресенье операция. Пересадка искусственного сердца, — с уважением добавил он.
— Ты уверен, что искусственного? — взволновался Гарри. — Откажись, Блейз! Умоляю! Лучше и впрямь с друзьями попрощайся, чемодан упакуй, что угодно! Почему в воскресенье, что за бред такой? В выходные не делают плановых операций, в трансплантологии вообще пусто будет!
— Вот потому он и попросил подежурить, что пусто, — пожал плечами Блейз.
— У него своих санитаров хватает, почему ты? — возмутился Гарри.
— Значит, не хватает, — упрямо сказал Блейз. — У Малфоя маленькое отделение, и народу там немного, не то, что у Снейпа. И заплатить обещал, — он подмигнул Гарри и улыбнулся, эффектно блеснув зубами.
Мимо, как ядро, выпущенное из пушки, пронесся доктор Бэгмен.
— Забини, вам заняться нечем? — на ходу произнес он, метнув на санитара осуждающий взгляд: молодой человек превратил швабру в «лошадку» и совершал на ней непристойные телодвижения.
— Потом поговорим, — вздохнул Блейз, подхватил ведро и швабру и ретировался в какую-то подсобку.
Гарри остался стоять посреди коридора. Очнувшись от задумчивости, он направился к новой палате Альбуса Дамблдора, снедаемый страхом и любопытством. Последнее пересилило, и юноша отважился открыть дверь в новую пасторскую обитель и осторожно заглянуть внутрь.
Его взору предстала на редкость мирная картина: старики играли в шахматы на койке Альбуса Дамблдора.
— Гарде, — услышал Гарри довольный голос пастора.
Длинноволосый старик в больничной пижаме покрутил в руках белую пластиковую фигурку.
— Мадам Долорес, — сказал он, с задумчивой улыбкой разглядывая ферзя.
Дамблдор оторвал взгляд от шахматной доски и заметил застывшего в дверях санитара. На лицо пастора легла тень неудовольствия.
— Гарри, — буркнул он. — Не стой в дверях.
Юноша с робкой улыбкой приблизился к старикам и растерянно кивнул обоим.
— Поглумиться пришел? — сурово вопросил пастор. — Геллерт, это Гарри, мой бывший ученик.
— Твой бывший ученик... — эхом повторил Гриндевальд, разглядывая Гарри восхищенным мечтательным взглядом.
Гарри смутился и покраснел.
— Ничему я его не научил, — проворчал Дамблдор. — Только время потерял. Ничего, мой мальчик, жизнь тебя научит. Еще хлебнешь горя, раз уж не внял моим словам в свое время. Я желал тебе добра.
— Я знаю, сэр, — Гарри опасливо покосился на откровенно разглядывающего его Гриндевальда. — Мне жаль, что... — он замялся и покрасней еще сильней, досадуя, что не может толком выразить свою мысль. — Я читал статью в «Дэйли Экспресс», — только и смог сказать он.
Пастор с досадой махнул рукой.
— Это должно было случиться, раньше или позже, — он сгреб шахматы с доски себе на живот и со стуком перебросил в коробку. — Если тебя ничему не научили мои проповеди, то может, наведет на размышления моя история, мой мальчик, — невесело сказал Дамблдор.
— Чему научит? — недоуменно спросил Гарри. — Меньше общаться с корреспондентами?
— Альбус, я ДОЛЖЕН его нарисовать! — внезапно воскликнул Гриндевальд. Он вскочил с постели, извлек из недр больничной тумбочки какой-то блокнот и карандаш и уставился на Гарри с видом оценщика на аукционе.
Уши Гарри запылали еще сильней.
— Не смущай мальчика, Геллерт, — не слишком сурово сказал пастор и вновь повернулся к Гарри. — Чему может научить мой пример? — он задумчиво прищурился. — Одной простой вещи. Таких, как ты, никогда не примет общество. Что бы ты ни делал, что бы ни говорил, как бы ни был талантлив и умен. Общество осудит тебя, забросает камнями и оплюет. Ты никогда не сможешь себя уважать, никогда не осмелишься поднять глаза и честно посмотреть в лицо людям. Будешь скрываться и лгать, как я, как Геллерт, как многие другие. Нет прощения Господнего для мужеложцев, не наследуют они Царствия Небесного, и жизнь их на земле — сплошной ад.
Слова пастора отозвались в сердце юноши волной протеста.
— Ад — у вас в голове, мистер Дамблдор, простите за сравнение. Вы сами себя осудили и вынесли приговор.
— Глупый мальчишка, — покачал головой пастор. — Ты еще не жил. Тебя не травили, не гнали. Веру в Бога ты сменил на какие-то нелепые идеалы. Когда тебя истолчет, измелет в муку ступа жизни, вспомнишь мои слова, мой мальчик. Нет и не было божьего благословения для нас, и не будет никогда.
Гарри нервно запустил пятерню в волосы.
— Главное, чтобы я не осуждал себя сам. А божье благословение... приходит через любовь. Я так думаю, сэр, — вежливо прибавил он.
— Похоть это, а не любовь, — буркнул пастор.
Гарри перевел взгляд с одного старика на другого.
Сидя по-турецки на своей койке и высунув от усердия язык, Гриндевальд увлеченно черкал карандашом в блокноте, время от времени окидывая Гарри восторженным взглядом блекло-голубых глаз.
— Похоть? — задумчиво переспросил юноша. — Не думаю. Среди мужчин и женщин куда больше похоти. А общество... оно состоит из людей. Мы — тоже часть общества. Но вы сами поддержали тех, кто готов осуждать вас, сэр. Вы осуждаете себя. Разве это не самоубийство?
Дамблдор сдвинул кустистые брови к переносице.
— Это суд совести, мой мальчик. Я не лгал в своих интервью. Порок должен быть наказан. И если воля Господа на то, чтобы сделать это руками людскими, то так тому и быть. Строгость к себе, самодисциплина, самоотречение, битва с дьяволом-искусителем в своем сердце — вот истинные пути к Богу. Я и Геллерт виновны пред Господом за давний грех. И искупать его будем до конца дней своих. А духовную любовь и дружбу Отец благословляет, — прибавил он, окинув мрачно-удовлетворенным взглядом Гриндевальда. — Тебе повезло, мой мальчик, что Геллерт молчит, когда рисует, — усмехнулся он.
Гарри вздохнул, не зная, что сказать, в глубине души подозревая, что пастор вполне мог бы быть соседом Геллерта в палате Тэвисток Клиник.
— Скажите, сэр... Вы счастливы? — неожиданно для себя самого спросил он, разглядывая изборожденное морщинами лицо Дамблдора.
— О, да, — ответил
