восстановил свое тело, вернулся из небытия, из мрака, преодолел инвалидность, обманул смерть! Иисус во мне — это не блажь, не красивые слова, не поэтическая метафора. Иисус во мне — моя сила духа, моя вера в себя, мое возрождение и победа над обстоятельствами!
Гарри молчал, завороженный ощущением внутренней силы, исходящей от этого человека. Сейчас, глядя в его холодные серые глаза, он вдруг понял, почему за американским лидером готовы идти толпы: в нем горел внутренний огонь. Даже короткая пламенная речь пастора не осталась незамеченной: несколько пациентов-«лыжников» уже остановились, как намагниченные, прислушиваясь и с любопытством разглядывая оратора. Каждую фразу мистер Риддл подчеркивал неуловимыми, но выразительными жестами белых ухоженных рук с длинными пальцами.
— Вы очень сильный человек, — искренне восхитился Гарри. — Есть пациенты, которые умирают только потому, что не хотят выздоравливать, не хотят бороться... Теряют волю к жизни.
— Люди не понимают, что такое жизнь, — понизил голос Риддл. В его глазах вспыхнул и погас странный огонек. — Они думают, жизнь — это наслаждение собственным телом и удовлетворение физиологических потребностей, и сходят с ума, когда в одно прекрасное утро просыпаются с ампутированной ногой. Убийцы на красном Ситроене лишили меня радостей тела. Отняли возможность быть мужчиной, стать отцом, — прошипел он, неотрывно глядя в расширившиеся глаза юного собеседника. — Но я не сломался, не сдался, направив все свои силы в другое русло!
— Те, кто были в машине, погибли, как я понял? — осторожно спросил Гарри, не зная, как иначе трактовать фразу «горят в аду».
— Да. Им повезло, — прошептал пастор, глядя на юношу каким-то особым взглядом, а может, измученному ночным дежурством Гарри это просто померещилось. — Они погибли на месте. Не мучились, не страдали, не боролись за каждый вдох и каждый шаг.
Гарри зябко поежился. Ему вдруг показалось, что пастор силой взгляда упорно пытается сказать ему что-то еще, отправить некий мысленный посыл, который он, Гарри, в силу своей глупости, понять не может.
Внезапно мистер Риддл спохватился, пружинисто вскочил на ноги, опровергая представление о том, как должен выглядеть собранный по кускам человек с хронической сердечной недостаточностью, и улыбнулся Гарри обаятельной широкой улыбкой.
— Я узурпировал ваше время, мистер Поттер. Простите великодушно. Если не сможете навестить меня в пятницу, приглашаю вас на свою последнюю лондонскую проповедь в субботу. В воскресенье мне предстоит серьезная операция, и после курса восстановления я возвращаюсь в Штаты.
— Спасибо, сэр, — сказал Гарри, с трудом сдержав улыбку: куда-куда, а на проповедь он собрался явиться без приглашения. — С удовольствием. Всего доброго, сэр.
Он вежливо кивнул на прощанье и двинулся к санпропускнику, раздираемый противоречивыми чувствами. Испортить последнюю проповедь больному, едва живому человеку, готовящемуся к опаснейшей операции, вдруг показалось ему отвратительной затеей.
Быть может, думал Гарри, доктор Блэк — безумец и фантазер, и пастор, едва живой, ждет имплантации искусственного сердца, а они сорвут проповедь, доведут человека до инфаркта и...
Твердо вознамерившись отказаться от нелепой затеи и отговорить Сириуса, пока не поздно, Гарри почувствовал некоторое облегчение: совесть выпустила из его сердца тонкие сжимающие когти. И все же что-то упорно не давало ему покоя. Какое-то сказанное мистером Риддлом слово, или фраза, или образ, или...
Гарри прошел в раздевалку санпропускника, быстро скинул одежду, встал под душ и зажмурился, подставив лицо и плечи теплым струям воды.
Красный Ситроен.
Семнадцать лет назад.
Литтл-Уингинг.
Красный Ситроен. Семнадцать лет назад. Литтл-Уингинг.
Он прислонился к покрытой испариной кафельной плитке и так стоял, не в силах сдвинуться с места.
«Совпадение, — думал он. — Мало ли было дорожных аварий в Литтл-Уингинге семнадцать лет назад. Мало ли красных Ситроенов, сбивших мотоциклиста».
Другой внутренний голос въедливо подсказывал, что в тихом пригороде Лондона падение в канаву пьяного молочника с тележкой было событием, а ту аварию, в которой погибли его мать и отец, местные жители помнили до сих пор. Выцветшая фотография родителей и его самого, годовалого и пухлого, на руках у матери, на фоне красного автомобиля, до сих пор пылилась в семейном альбоме Дурслей. Гордый покупкой новой машины, молодой отец вывез счастливое семейство Поттеров «покататься». Сколько Гарри себя помнил, столько тетка неутомимо проклинала его отца — «безмозглый, безрукий, самонадеянный и хвастливый болван» были самыми скромными эпитетами. Последнее хвастовство превратило Гарри в сироту. Почему в этой аварии выжил он сам, оставалось загадкой. Впрочем, для хозяина автосалона «Ситроен» дело было ясным до прозрачности: детские автомобильные кресла, одно из которых в свое время спасло жизнь Гарри Джеймсу Поттеру, до сих пор пользовались хорошим спросом в Литтл-Уингинге. Автосалон Гарри обходил десятой дорогой, даже будучи взрослым, — хозяин вечно норовил схватить его за шкирку и предъявить покупателям как живое доказательство надежности продукции «Ситроен».
Обнаружив, что от слишком долгого купанья кожа на его пальцах собралась гармошкой, он выбрался из душа, все еще во власти воспоминаний, и опомнился, сообразив, что перерыв на исходе.
Гарри торопливо облачился в спецкостюм и поспешил в детскую палату: он обещал маленькой Еве посмотреть вместе с ней Книгу Сказок — так назывался блокнот, подаренный ей Гарри, куда она неутомимо что-то записывала и разрисовывала фломастерами, с тех пор, как пошла на поправку. Фломастеры эти часто скатывались с койки на пол, что доводило сестру Помфри до белого каления — вставать девочке было пока нельзя, а лишний раз поднимать грузное тело и наклоняться мадам Помфри не хотелось.
В коридоре творилось что-то странное. Несколько сотрудников куда-то бежали. Вышедший из санкомнаты Гарри едва не был сбит с ног Нимфадорой Тонкс, стремительно летящей куда-то, как боевой фрегат. Юноша ускорил шаг, чувствуя, как внутри него с каждой секундой нарастает тревога. В дальнем конце коридора у грузового лифта толпилась целая группа. Гарри успел увидеть Люпина, Слагхорна, Флитвика и троих незнакомых мужчин в белом. Виктор Крам втолкнул в лифт каталку, и двери кабины сомкнулись прежде, чем Гарри успел рассмотреть что-либо.
Терзаемый нехорошими предчувствиями, он направился в детское отделение. Не дойдя до двери, Гарри услышал звук рыдания, переходящий в вой.
Он влетел в палату и остановился, потрясенный.
Уронив голову на руки, за столом истерично выла мадам Помфри. Рядом суетился взволнованный Локхарт и две сотрудницы из детской реанимации, судя по униформе.
Маленькие пациенты дружно ревели, напуганные истерикой мадам.
Анестезиолог безуспешно пытался оторвать старшую сестру от кресла.
— Поппи, вы не виноваты, вставайте, нечего детей пугать. Идемте, — он попытался приподнять ее под мышки, но, увы, это была не его весовая категория.
— Она хоте-е... а-а! А я... не дала-а-а! — невнятно выкрикнула Помфри, на секунду подняв отекшее от слез лицо, опять свесила голову и вдруг тонко, по-бабьи, завыла.
Остановившимся взглядом Гарри смотрел на пустую кровать Евы Кимберли.
Холодная рука скрутила внутренности.
В легких не стало воздуха.
Плохо понимая, что делает, Гарри кинулся к Локхарту и дернул его за воротник. Раздался треск разрываемой ткани.
— Где она? Где Ева?
Голос Гарри куда-то пропал, или он его попросту перестал слышать. Тем не менее, анестезиолог понял его мгновенно.
— Отцепись, Монах! — рявкнул он и сердито оттолкнул от себя. — Еще твоих истерик недоставало! Иди к чертям, не до тебя тут!
Злость всегда мягкого и веселого Локхарта не произвела на Гарри ни малейшего впечатления.
— Где она? Умерла, да? Говори, умерла? Говори! Говори! — он вновь кинулся к анестезиологу и повис у того на рукаве.
— Бл... ! — вызверился Локхарт, дергая локтем. — Я сейчас в буйное вас всех отправлю, мать вашу! Я при чем тут! Упала твоя Ева! Встала и упала! Отвяжись, Поттер!
Мадам Помфри рыдала, уже икая.
— Гилли, добавь ей дозу, не берет, — сказала девушка из реанимационной бригады.
— Сейчас, Монаха уберу, — Локхарт с неожиданной силой схватил Гарри за плечо и буквально выволок из палаты.
— Поттер, возьми себя в руки, — прошипел анестезиолог. — Ты помогать или мешать явился, а? Вали домой! Девочка в реанимации!
— Я просто хочу знать, ПОЧЕМУ?! — отчаянно выкрикнул Гарри.
— Аутопсия покажет! Всё, брысь, зеленоглазый!
Стеклянные раздвижные двери сомкнулись за спиной анестезиолога.
Гарри, тяжело дыша, бессмысленно глядел перед собой расширившимися от потрясения глазами. Он разговаривал с Евой еще час назад. Она была жива. Она была такая ЖИВАЯ! Она была так рада видеть его, дурака! Через неделю ее должны были выписать! Если бы он не ходил пить чертов кофе, не ушел бы на чертов перерыв, просто БЫЛ бы в палате, Ева бы не встала, не упала, не...
Как парализованный, Гарри застыл у раздвижных дверей, глядя сквозь стекло на опустевшую койку и раскатившиеся по полу фломастеры. Очнулся он, когда из палаты вывели Помфри, тяжело повисшую на руках Локхарта и реанимационной сестры. Проводив взглядом всех троих, юноша осторожно вошел в палату. Оставшаяся сотрудница утешала одного из плачущих малышей.
Гарри тихо подошел к еще одной хлюпающей носом девочке и взял ее за руку.
— Не бойся, все хорошо будет,
