Писатели и издатели

— вас начинают использовать всеми возможными способами. Ведь карьера журналиста напрямую зависит от того, сможет ли он взять вас в оборот.

При этом учтите, что три журналиста из четырех вашу книгу не читали. На то, чтобы задать вам вопрос, они потратят два процента своей энергии, вам же для ответа понадобятся остальные девяносто восемь. Например: «Расскажите о вашей книге». Ответьте несколько раз на этот вопрос — и почувствуйте себя так, будто толкаете в гору лимузин, у которого заглох мотор.

Для читателя, стесненного в средствах, покупка хорошо изданной книги — сакральный ритуал, поэтому он должен испытывать к вам как к автору определенное уважение, граничащее со священным трепетом. Если репутация у вас скандальная, — и неважно, что ваше имя у всех на слуху, — ваши книги будут продаваться гораздо хуже, чем вы ожидаете. Успешные писатели, как правило, стараются не провоцировать читающую публику — например, Сол Беллоу или Джон Апдайк. Лишь немногие могут нарушить этот закон. Например, Капоте. Или Видал. Я — не могу.

Каждый раз, когда обо мне пишут в газетах, я чувствую, что мне как писателю это вредит. Тут ничего не поделаешь. Одна из причин, почему обо мне всегда пишут, такова: журналисты вообще пишут об одних и тех же людях. Это игра, в которой не больше нескольких сотен участников. Если представить их в виде колоды Таро, мне досталась бы карта Шута. Раньше я пытался провести жесткую границу между тем, что обо мне пишут, и тем, каков я на самом деле. Однако с возрастом все чаще чувствуешь себя эдаким чудаком в прохудившихся ботинках, затерянным где-то в Майами. Уже бесполезно бороться с тем, что стал легендой. Теперь же это бальзам на душу.

Если вам когда-нибудь, в силу коммерческого успеха вашей книги, придется работать с киностудией, не пытайтесь завоевать расположение начальника (начальницы) Номер Один. Добейтесь одобрения у начальника Номер Два. Потому что если Номеру Один понравится ваша книга, а Номеру Два — нет, дело не сдвинется с мертвой точки. Номер Один привык во всем соглашаться с Номером Два.

Здесь есть своя логика. Если Номер Один настоял на том, чтобы снять фильм по вашей книге, и этот фильм провалился, Номер Два ощущает свое превосходство. В случае, если компания понесла большие убытки, Номер Два имеет все шансы в скором времени стать Номером Один. Напротив, если фильм оказался прибыльным, Номер Два никогда не простит Номеру Один подобной проницательности.

Предположим, Номер Один согласился с Номером Два и не стал снимать фильм по вашей книге. Фильм сняла другая компания и потерпела неудачу. Тогда Номер Два гордо заявит: «У меня отличный начальник, который прислушивается к моим советам и уважает меня. Ведь он знает, что я всегда прав». Конечно, если фильм успешен, Номер Два окажется в незавидном положении.

Вывод: ищите начальника Номер Два и молитесь, чтобы ему понравилась ваша книга.

С другой стороны, если вы уже написали все, что могли, забудьте об этих правилах. Я потратил пятьдесят лет на то, чтобы их усвоить. А в сущности, оно того не стоит. Я до сих пор не знаю, как найти начальника Номер Два.

Приведу еще пример из своей практики. «Американская мечта» была опубликована в 1964 году в журнале «Эсквайр». В одном из эпизодов герой, чернокожий, двадцать раз произносил слово «дерьмо». Сейчас мне бы вполне хватило и двенадцати, но я знал, что, употреби я это слово двенадцать раз, редакторы убрали бы пять. Поэтому я написал слово «дерьмо» двадцать раз. Редакторы подняли крик, и я остановился на двенадцати. Они были счастливы, я тоже.

Шлюха

Помню, много лет назад мы с Гором Видалом говорили о судьбе романа. Мы вспоминали наше мрачное прошлое: пиратов, головорезов, вымогателей, наемных убийц, сутенеров, насильников и прочих негодяев, с которыми нас сводила судьба во время путешествий по литературным мирам, и в результате констатировали — Гор с желчной радостью, а я с тревогой, — что за последние годы наше ремесло пришло в упадок. Мы исходили, так сказать, из интересов профсоюза. Дело было не в том, что современные романы стали хуже по сравнению с послевоенными, а наши знакомые перестали ими интересоваться. Ухудшились условия работы. Редко когда можно было услышать хороший отзыв о романе. Хвалили, в основном, журнальные эссе или пьесы, причем само обсуждение занимало не более пяти минут, а затем писатели весь ужин говорили об актерах, чиновниках, друзьях, обществе или, не дай бог, о внешней политике. На романах больше нельзя было заработать. Прежде это, за редким исключением, тоже было невозможно, однако всегда оставался призрачный шанс, что книга станет бестселлером. Теперь, с появлением изданий в мягкой обложке, большой удачей (даже для автора серьезного романа, собравшего хорошие отзывы) была продажа тридцати-сорока тысяч экземпляров. Большинство читателей предпочтет подождать год, пока книга не выйдет в более дешевом издании.

Итак, мы смирились с этим, а также с посредственностью книжных обозревателей, безразличием издателей, разобщенностью самих писателей, клеветой, готовностью большинства из нас слушать про чужие неудачи, ужасами писательской профессии — часами одиночества, ревнивыми соперниками, претензиями друг к другу, уязвленным авторским самолюбием, предательским непостоянством вдохновения, изменчивостью литературной моды. Поскольку мы оба, поработав несколько лет в других жанрах, снова вернулись к романам, в наших словах звучала веселая ирония. Мы были настроены вовсе не так пессимистично, как могло показаться.

Наконец я рассмеялся: «Гор, признайся, роман для писателя — все равно что хорошая шлюха. Кажется, ты выбросил ее из головы, знакомишься с другими женщинами и чувствуешь, что можешь наслаждаться жизнью, что наконец-то избавился от нее и больше не будешь страдать. А потом сворачиваешь за угол — а там она, ждет, улыбается, — и ты снова оказываешься в ее ловушке. Мы с тобой по-прежнему в ее руках».

Видал криво усмехнулся — так он выражал восхищение, когда собеседнику приходил в голову удачный образ. «Действительно, — сказал он, — роман — это хорошая шлюха».

Каждый романист, стоит ему переспать с такой шлюхой (муза приходит только к поэтам или к тем, кто пишет рассказы), начинает потом хвастаться, как солдат, вернувшийся из борделя: «Ну я ее сделал!» В то время как шлюха, лежа на пустой постели, усмехается: «Сначала он был такой милый, а под конец совсем — п-фф! — сдулся».

Писатель показывает в романе собственный характер. Его лень, жеманство, легкомыслие, самодовольство, трусость, непомерные амбиции и так далее в силу самой логики повествования найдут отражение в книге. Некоторые авторы умеют скрывать свои слабости; некоторые гениальным образом превращают их в своеобразие стиля. Как бы то ни было, ни один писатель не может полностью спрятать свой характер. Для начинающего романиста это, наверное, худшее открытие.

Еще пару слов о шлюхе. Один мой приятель, прочитав этот текст, сказал: «По-моему, хорошее название для книги: „Я ее сделал“». В ответ я уверил его, что едва ли когда-нибудь решусь на такой заголовок.

Мордехай Рихлер Дневник гастролирующего писателя

Водевиль не умер. Просто на смену традиционному кордебалету, юмористам, жонглерам и дрессированным собачкам пришли нудные писатели: не успевая опомниться от многочасовых перелетов, они читают отрывки из своих романов в каком-нибудь книжном магазине, где наберется едва ли с десяток потенциальных покупателей. Как сообщает «Книжное обозрение Лос-Анджелес таймс» от 29 октября 1997 года, в одном только Лос-Анджелесе на этой неделе проходит около восьмидесяти выступлений. В числе прочих заявлены Питер Дж. Харрис, автор «Госпела для вампира», Молли Катцен с ее «Вегетарианским раем», Терри Берланд с книгой «В мире телерекламы», Джаред Даймонд с бестселлером «Почему нам так