— Очень давно. Только гении вроде тебя, Роджер, способны это осмыслить.
— Вот именно. — Лесть, видимо, подействовала, вызвала доверие. От вина на верхней губе Роджера остались бордовые усики. — Куда, черт возьми, подевалась твоя прекрасная жена? Она в самом деле прекрасна. С эстетической точки зрения. И с чувственной тоже. Да с любой.
— А с духовной?
— Да пошел ты со своей духовностью! — рявкнул Роджер.
Рикко, наконец, угомонился; Милли вернулась в сад вместе с Клаудией, и перед десертом началась дискуссия о материализованной энергии, то есть, объяснила Милли, энергии, необходимой для транспортировки любой продукции. В этом смысле, подчеркнула она, австралийское вино, которое они тут распивали, дорого обошлось окружающей среде.
— Какой смысл возить вино с другого конца света, когда у нас в Европе вина — целые озера?
— Это и называется торговля в интересах Содружества, — сказал Роджер. — К тому же французы пристойного вина уже не производят. У них даже еда испортилась. А у нас, черт возьми, есть из чего выбирать, и всё куда вкуснее.
— Чушь полная, эту лапшу по «ящику» вешают, а вы уши развесили; «Едим дома» и тому подобные передачи.
Сверкая золотыми серьгами в виде ячменных колосков, Милли принялась сыпать ужасающими сведениями, почерпнутыми из книги о британской пищевой промышленности. Джек не очень-то верил этим данным. Роджер, судя по его скептической мине, тоже. Клаудия ушла на кухню раскладывать по креманкам шербет.
Джек встал и направился на кухню, оставив Милли и Роджера продолжать спор.
— Боже мой! — воскликнула Клаудия. — А сейчас что они обсуждают?
Какой же у нее приятный итальянский акцент.
— Прелести английской еды, — ответил Джек. — Можно, я вам помогу?
— Не беспокойтесь, — сказала Клаудия.
А ведь она на десять с лишним лет моложе меня, с необъяснимой досадой подумал Джек. Как Роджер посмел жениться на ней? Миниатюрная, заманчиво тоненькая, Клаудия кажется еще не сложившимся человеком, она будто ищет прибежища в маловразумительном понятии «типичная итальянка», но стоит с ней заговорить, и впечатление это рассыпается в прах. В родном Милане она бы расцвела, стала решительней, а главное, избежала бы катастрофического брака с Роджером Гроув-Кэри.
Стоя возле нее и болтая про итальянскую кухню, Джек изумлялся самому себе — чутье, словно у опытного заговорщика, подсказывало ему: Клаудия понимает, что он догадывается, с каким удовольствием она прямо сейчас сбежала бы с Джеком Миддлтоном. Он, конечно, выпил лишнего, хотя австралийское винцо, выставленное Роджером, сильно отдает дубовой бочкой и вдобавок оставляет во рту привкус, напоминающий креозот. Какие у Клаудии длиннющие черные ресницы, а родинка на нижней губке похожа на специально воткнутую пуссету.
Его тянет пофлиртовать с Клаудией, она так мило хихикает над его шутками.
Добавляя к персиковому шербету манговый, она сказала, что для нее большое удовольствие поговорить со взрослым человеком. Джек догадался, что шербет — самый изысканный десерт, какой только можно найти на полках ближайшего супермаркета «Уэйтроуз». Посадив сынишку в прогулочную коляску, Клаудия может дойти туда за считаные минуты. Вот к чему свелась теперь ее жизнь. И его собственная не лучше. А сейчас, похоже, все идет в замедленном темпе,
— Рикко невероятно мил, — сказал он и пожалел, что толком не знает итальянского.
Из сада доносится оживленный тенорок Роджера, флиртующего с Милли. От Клаудии пахнет дымом и маслом, которым протирают младенцев. Опершись локтями на разделочный стол за спиной, он глядел на простенькое платье и представлял себе ее маленькое гибкое тело; ему было так покойно рядом с ней…
— Очень уж подвижный, — сказала Клаудия.
— По музыке скучаете? — непроизвольно спросил он.
Клаудия решительно замотала головой и рассмеялась:
— Нет, абсолютно!
Ее ответ почему-то разочаровал Джека.
— А у вас дочка, да? — спросила Клаудия, убирая в морозильник коробки с шербетом; у ее лица заклубился белый пар.
— Гм… нет.
Клаудия удивленно посмотрела на него:
— А Роджер говорит, у вас пятилетняя дочка.
— Его сведения неверны. На данный моменту нас вообще нет детей. И никогда не было. Собственно, пять лет назад мы потеряли ребенка. Он родился мертвым. Мальчик. Его звали Макс.
Прикрыв ладошкой рот, Клаудия часто-часто заморгала ресницами:
— Господи Боже, наверно, он имел в виду кого-то еще.
— У него же куча бывших учеников, — сказал Джек, подавляя досаду и кроющуюся под нею боль; он вызывающе откинул плечи, будто кто-то посмел усомниться в его мужественности. — Все в порядке. Может, я пока отнесу шербет? Пускай они пошвыряют его друг в друга?
Клаудия засмеялась и сжала ему руку повыше запястья — совершенно не английский жест. Ночью Джек воображал, как стягивает с нее прямо там, в кухне, трусики и вылизывает ее интимные местечки как порцию шербета, а она лишь едва слышно вздыхает. На самом деле они понесли креманки с шербетом в сад. Прикосновение ее холодных пальчиков запомнится мне навсегда, думал Джек, усаживаясь за стол. Рука у нее ледяная от шербета и морозильника. Обычно она наверняка очень теплая.
Они с Милли уже стояли в дверях, как вдруг Роджер сказал:
— Приглашаем вас на крестины, потом уточним, когда именно.
Джек удивленно вскинул брови: ненависть Роджера Гроув-Кэри к композиторам вроде Пярта и Бриттена отчасти объяснялась его воинствующим атеизмом. Одно из его наиболее известных (а ныне совершенно забытых) произведений называлось:
— Это идея Клаудии, — тут же ввернул Роджер.
Клаудия уже попрощалась с гостями и побежала на странное побрякивание звонка в детской.
— Молодец Клаудия, — похвалила Милли.
— Видимо, она обладает даром убеждения, — заметил Джек.
— Я буду лишь выполнять ритуал — ради нее, — сказал Роджер. Его отвратительная злобность перешла в иную, более мягкую стадию опьянения — он совсем обессилел, в лице ни кровинки. — Мне все равно. Просто наплевать.
— Зато ей будет приятно, — сказала Милли. — Придем обязательно.
— Я только одного не понимаю, — вдруг ожил Роджер, и его затуманившиеся глаза внезапно вспыхнули. — Как вы можете терпеть эту музыку
— Как плошки с полуфабрикатом барбекю, — со смехом сказала Милли, уже выходя на крыльцо. — Пошли, дорогой. Все было замечательно, Роджер.
Она давно выдохлась, ноги у нее заплетались; не женщина, а почти бестелесное воплощение светскости.
— Вера приводит к замкнутости, — продолжал Роджер, не давая Джеку вставить слово. — Я больше уважал бы тебя, Джек, если бы ты, как Косматая Борода, перешел в русское православие. Любая музыка
