Микеланджело и Пико подхватывают его с креслом и уносят в спальню. Полициано и Фичино уходят за ними.
Сцена 2
Дворец Медичи. Спальня. Лоренцо полулежит в постели, опираясь спиной о подушки. Полициано и Фичино сидят в креслах с книгами в руках. Входит Пико.
В соседних комнатах идет подготовка к карнавалу, оттуда слышны смех и голоса.
П и к о. О, как он гордо начинал! Я вижу, как гордыня и суета захлестывает Рим и оскверняет на своем пути все, что ни встретит, - Рим теперь стал размалеванной, тщеславной шлюхой! О Италия, о Рим, о Флоренция! Ваши мерзостные деяния, нечестивые помыслы, ваш блуд и жадное лихоимство несут нам несчастье и горе! Оставьте же роскошь и пустые забавы! Оставьте ваших любовниц и мальчиков! Истинно говорю вам: земля залита кровью, а духовенство коснеет в бездействии. Что им до Господа, этим священникам, если ночи они проводят с распутными женщинами, а днем лишь сплетничают в своих ризницах! Сам алтарь уже обращен ныне в подобие торговой конторы. Вами правит корысть - даже святые таинства стали разменной монетой! Похоть сделала вас меднолобой блудницей. Если бы вы устыдились своих грехов, если бы священники обрели право называть своих духовных чад братьями! Времени остается мало. Господь говорит: "Я обрушусь на ваше нечестие и злобу, на ваших блудниц и на ваши чертоги".
Л о р е н ц о (
П о л и ц и а н о. Савонарола прав. Но, о, бедные женщины!
Ф и ч и н о. Но разве не Бог сотворил Еву, соблазнившую Адама? Правда, с помощью дьявола.
Л о р е н ц о. Наш грех в том, что мы не понимаем Божьего промысла. Но постигает ли его Савонарола?
Раздаются смех и голоса; приоткрываются двери, и входят две фигуры в легких древнегреческих одеяниях, два изваяния - девушки неописуемой красоты и юноши. Пантомима.
П о л и ц и а н о. Галатея и Пигмалион.
Л о р е н ц о (
П и к о (
Ф и ч и н о. Галатея, как легко догадаться по пантомиме.
П и к о. Нет, я не об образе, а о девушке. Грация, прелесть, красота, еще мною не виданные нигде!
П о л и ц и а н о. Пико, это ожившая статуя.
Г р у м (
Л о р е н ц о. Пусть входит. А вас прошу удалиться, самые чудесные создания, какие я только видел. Пигмалион, спрячь Галатею подальше от глаз молодого графа, чтобы он не отступился, как Юлиан- отступник.
Две фигуры, застигнутые монахом у входа, застывают на миг и исчезают. Входит Савонарола, в капюшоне словно никого не видя, кроме больного в постели.
С а в о н а р о л а. Ты звал меня, Лоренцо де Медичи?
Л о р е н ц о. Звал, фра Савонарола. Усаживаетесь, святой отец.
Савонарола, откидывая капюшон, открывает лицо: горящие черные глаза, худые щеки, крупные ноздри большого горбатого носа, твердый подбородок с выступающей нижней губой.
С а в о н а р о л а. Чем могу служить тебе?
Л о р е н ц о. Я хочу умереть в мире со всеми. (
С а в о н а р о л а (
Л о р е н ц о. Никогда не знаешь, сколько у тебя друзей и врагов, пока не обрушивается несчастье. Когда Пацци при участии архиепископа Сальвиати и кардинала Рафаэлло, с благословления папы, нанесли удары кинжалами по моему брату Джулиано и по мне, возмущение и гнев обуяли Флоренцию, и я, еще не придя в себя, узнал о расправе над заговорщиками, что, впрочем, в порядке вещей. Если бы Пацци взяли верх, крови пролилось бы еще больше. Кто захватывает власть силой, должен поддерживать ее насилием, то есть стать что называется тираном. Но папа объявил меня тираном, и фра Савонарола повторил те же обвинения.
С а в о н а р о л а. Это не похоже на исповедь.
Л о р е н ц о. Да, конечно. Это прелюдия к исповеди, если вы готовы меня выслушать.
С а в о н а р о л а. Я готов выслушать всякого, а Лоренцо де Медичи прежде всего, поскольку от его воли, ума и сердца зависит благо или беды многих.
Л о р е н ц о. Как ныне, от воли, ума и сердца фра Савонаролы. Скажите, святой отец, разве пророчества не чужды нашей религии?
С а в о н а р о л а. Я было поклялся воздержаться от пророчеств, но голос в ночи сказал мне однажды: "Безумец, разве ты не видишь, что твои пророчества - воля Всевышнего?" Вот почему я не могу, не имею права замолкнуть. И я говорю вам: знайте же, неслыханные времена близки, страшные беды вот- вот грянут!
Л о р е н ц о. О конце света вопиют уже тысячу лет, приурочивая пророчества и всевозможные ужасы к концу всякого столетия. Но самое прискорбное, страшные бедствия обрушиваются то и дело. Вы объявили: "Гнев Божий испытает на себе вся Италия. Ее города станут добычей неприятеля. Кровь рекой разольется по улицам. Убийство будет обычным делом. Заклинаю вас: раскайтесь, раскайтесь, раскайтесь!" Бедная Италия уже много столетий терпит эти страшные беды. Флоренция поднялась, вопреки всевозможным бедствиям, стала светочем всей Италии, а вы призываете кару и на нее. Да, вы призываете кару на этот дом, на все семейство Медичи, на все произведения искусства, какие собраны здесь. Но таких домов во Флоренции две-три сотни, это оплот и украшение города, да это сам город. Это прекрасный город, другого такого нет во всей Италии.
С а в о н а р о л а. Он будет воистину прекрасным, когда мы сделаем его Божьим городом.
Л о р е н ц о. Да, да, вы объявили меня величайшим злом Флоренции и предсказываете скорый крах власти Медичи, более того, свержение римского папы. Кто же будет во главе Флоренции и церкви? Вы, Савонарола?
С а в о н а р о л а. Не я на исповеди, а вы, ваша светлость. Закончим с прелюдией. Но готовы ли вы к исповеди? Вы все еще здесь во всех помыслах, а не перед Господом Богом. Должен объявить, что для прощения необходимы три условия: упование на бесконечную милость и благость Божью, исправление допущенного зла или завещание этого сыновьям и, третье, возвращение флорентийскому народу свободы.
Л о р е н ц о. И вы, святой отец, с прелюдией. Я уповаю, как всякий христианин, на милость и благость Божью. Что касается исправления допущенного зла, я склонен думать, речь идет о кассе
