кумира, издеваться над ним, сломать его жизнь и карьеру.
— Кэхиллы никогда не умели делиться. Не сумеют и сейчас, — сказала она, сжала ему руку и стала больно выворачивать ее.
Наверное, в руке тоже были переломы, потому что пытка началась снова и Йона почувствовал невыносимую боль.
— Быстро отвечай мне! — приказывала она. — Какие у тебя ключи?
— Нет, — прошептал Йона.
Сознание его было уже где-то далеко. Он парил там, где ему больше не нужно было угождать маме, угождать публике и любезничать с поклонниками, где было все равно — Янус ты или нет. Неужели в нем все это время жило что-то другое, самое настоящее-пренастоящее — то, о чем он даже не подозревал?
— Ты будешь говорить, а иначе я… — начала Изабель.
— Йона пришел сюда один, — вдруг раздался чей-то голос — то ли Иана, то ли Дэна. — Вы не можете угрожать тем, кого он любит, их здесь нет.
«Один, — подумал Йона. — Я один».
— Да, Йона пришел один, — согласилась Изабель. — Но вы знаете, некоторые родители… Короче, когда ты сам ни на что не способен и наживаешься на своих детях… Смотрите, ну разве это не мило, что старый, бездарный Бродерик сам прибыл на наш остров?
Она приподняла Йоне голову, и сквозь новый приступ боли он увидел на стене большой экран. Его отец, прикованный к могиле, сидел на земле и беззвучно шевелил губами. По лицу его текли слезы.
«Нет, он не плачет, — увидел Йона. — Он поет!»
И приглядевшись, Йона узнал эту песенку по губам.
Это была первая песенка в его жизни, которую они сочинили вместе с папой.
И Бродерик приехал за своим сыном на этот остров не потому, что за это он получил бы большие деньги, нет! Он приехал туда, потому что там был Йона. Потому что он любит его.
И как же он раньше не догадался? Почему ему в голову не приходило, что отец был ему настоящим другом?
— Я убью твоего отца, если ты сейчас же не выдашь мне все свои ключи, — с ледяным спокойствием сказала Изабель, поднеся к его глазам пульт.
«Молчи! Не говори ни слова, что бы ни случилось!» — кричала Кора Уизард.
Йона смотрел на экран, где его отец пел старую смешную песенку. И вдруг он понял про себя все. Он хочет быть самим собой. Не больше и не меньше. И теперь он впервые понял, какой у него отец. И ему не пришлось выбирать.
— Жемчуг, — еле слышно произнес он, — мед, сера…
«Ты слышишь? Йона, оказывается, был готов к перемирию еще в „Глобусе“. — Дэн телепортировал свои мысли сестре. — То, что он только что сказал, это ведь похоже на Мадригалов!»
«Ага, только он нашел какой-то странный способ примирения, — мысленно отвечала она. — И вообще, теперь он с переломанными ногами не очень-то годится на роль борца за мир!»
«А Гамильтон? — думал Дэн. — Втроем мы с ним…»
Но Гамильтон не сводил глаз с экрана, повторяя снова и снова: «Мам. Пап. Рейган. Мэдисон». Он даже не смотрел в сторону Изабель.
И Эми больше не могла смотреть в экран и на Нелли.
Дэн глубоко вздохнул. Изабель закончила истязать Йону. Пришла очередь Эми с Дэном. Она отвела их в сторону.
Дэн не стал ждать.
— Мускат, — сказал он. — Лилия. Медь…
Каждое слово было предательством всего, за что они боролись на протяжении всей гонки за ключами. Дэн не просто отдавал ей все ингредиенты. Он предавал память о Грейс, надежды Мадригалов, мечты своих родителей.
Но жизнь Нелли стоила того.
— Которого из моих братьев вы нашли в самолете? — спросила Шинед, щурясь в экран. — На экране плохо видно…
— Не все ли равно? Или ты любишь одного больше, а другого меньше? — насмешливо спросила Изабель. — Кого из этих калек ты предпочитаешь?
— Мои братья не калеки! — закричала Шинед, бросившись на Изабель. — Не смейте так говорить о них!
Изабель отступила назад.
— Нет? — невозмутимо продолжала она. — А как мне их еще называть? Твой Тед слеп, как крот, с тех пор как прогремел взрыв в Институте Франклина. Ах, бедный мальчик! Бедный Тед! А какие тонкие чертежи, какие хитроумные схемы он рисовал!
Услышав эти слова, Гамильтон вскрикнул.
— Тед не слепой! — отвечала Шинед. — У него недостаточное зрение! Но он видит свет и понимает, когда совсем темно!
— Ах, ну да, конечно, — качая головой, пропела Изабель. — Свет и тьма. А Нед? Что это он все время жаловался мне на постоянные боли в голове? Видите ли, «я не могу думать, когда у меня болит голова»! И лекарства ему не помогают! — она прищелкнула языком и слащаво залепетала. — Бедный мальчик, бедный мальчик! Такой гений и даже не может думать!
— Он вылечится! — крикнула Шинед. — И Тед снова начнет видеть! Когда я получу формулу…
— Нет, — сказала Изабель, вплотную подойдя к ней. — Нет. Ты не получишь формулу. Она моя. Твоим братьям не суждено выздороветь. Но зато ты можешь спасти им жизнь, если сейчас же назовешь мне ключи! Нед, Тед, какая разница?
Шинед не могла говорить дальше. Она задыхалась от рыданий.
Изабель занесла палец над пультом.
«Неужели братья Старлинги были так сильно ранены? — Алистер был потрясен этим известием. — Неужели это правда? Один ослеп, а другой обречен на непрерывную головную боль?»
Он удивился, как он сам ничего не заметил, когда они встретились в музее Тейт Модерн. А потом в Церкви Святой Троицы… И потом он несколько раз общался с детьми во время еды.
«Нед все время молчал, — вспоминал Алистер. — В остальном они почти не отличаются друг от друга».
И вдруг он понял. Они помогают друг другу скрывать свои увечья: Нед — это глаза Теда. А Тед думает за Неда, когда того одолевают особо сильные приступы боли.
«Поэтому они неразлучны, — осознал Алистер. — И… поэтому Шинед должна понять, кто из них пленник».
Один не мог улететь без другого…
«Значит, если в плену у Изабель только один, то второй умудрился спрятаться, когда появилась Изабель, — рассуждал он. — И он где-то на острове. Может быть, он в данную минуту проходит сквозь строй, спеша на помощь Шинед…»
Вероятно, это Нед, и если у него не будет болеть голова, он спасет их, потому что он гений. Он обязательно что-нибудь придумает.
Значит, у них все еще есть надежда.
