маленькая Лю, малышка Лю, зайчонок Лю, милашка Лю, мы совершим революцию в моем городе, очистим его от пыли, освободим от предрассудков видных деятелей, возродим технологии, вдохновим поэтов, активизируем художников, зажжем романистов, взбодрим философов. Мы совершим настоящую культурную революцию (мэр был марксистом во времена своей ленинской молодости)! Нужно вытащить человечество из Царства теней, — внезапно воскликнул он, сделав патетический жест рукой, словно обращаясь с крытой галереи на школьном дворе к толпе своих избирателей-аборигенов, — нужно вырвать его из Царства тьмы и повести за собой в Царство света… Ты будешь в этой борьбе моей правой рукой, Лю, моей вдохновительницей, моей де Рекамье, моей Дульсинеей, моей Розой Люксембург!..»
Не знаю, что это были за дамы, однако не сомневаюсь, что он их очень любил. Доказательство: он казался страшно взволнованным (весь покрылся крупными каплями пота). Когда же я сказала, что мое лучшее произведение «Органастм» находится в комнате на втором этаже, он захотел немедленно на него посмотреть. Он сунул нос не знаю во что, после чего стал чихать, и мы поднялись на второй этаж. «Органастм» его так потряс, что я внезапно очутилась под ним, он — на мне, посреди моей кровати (копия Рулмана[18]), покрытой черными шелковыми простынями, и он начал с усердием делать то, что только вчера делал в «Грийоне» не только со мной, но также с Баб* и Бижу*, которые составляли нам компанию.
(Вопрос: зачем снова заниматься любовью, когда ею уже отзанимался? И нельзя ли отзаниматься ею раз и навсегда?)
Мэр не-знаю-какого-города ненасытен. Обычно Баб* и Бижу* служат ему ассистентками. Они всегда при нем, особенно во время его ночных, супружеских и вне супружеских игр. Их задача — приводить его «в состояние», когда он не в состоянии, а также приводить в состояние его партнерш, — так приблизительно прогревают мотор перед тем, как тронуться с места… Но сегодня он не нуждался в том, чтобы его приводили в состояние. Он был в превосходнейшем состоянии! Как же этот несчастный крутился между моими великолепными бедрами! Можно было подумать, что это велогонщик, со всей силы жмущий на педали, чтобы догнать лидера группы.
Я издала победный клич одновременно с ним. Я заметила, что в подобных упражнениях этим месье (включая и ЖДД, и СС, и месье торговцев готовой одеждой) нравится, когда я кричу от удовольствия в их компании. Вчера я, кажется, немного переусердствовала. Когда я орала во всю мочь, то услышала, как Баб* и Бижу*, сидящие в качестве зрительниц в углу кровати, шепчутся: «И чего она так вопит, ты не можешь попросить ее приглушить звук?»… Мне кажется, Баб* и Бижу* мне завидуют.
Я подобрала использованный презерватив и спустилась на первый этаж выбросить его в унитаз. На этом унитазе из белого фарфора я нарисовала черной краской подпись Р. Мутт, 1917, намекая таким образом (о чем каждый знает) на подпись, которую Дюшан сделал на своем унитазе. Вот опять новое изменение изменения предназначения: этот унитаз, низведенный до выполнения своей изначальной функции, одним моим росчерком кисточки возвысился до произведения искусства!
Я нажала на спуск воды.
Месье мэр покинул меня страшно довольный. Он унес с собой «Блуждающий миф», чтобы украсить им кабинет своей мэрии. «Мой казначей пришлет тебе чек на огромную сумму!» И он добавил, целуя меня на прощанье, что «очень, очень-очень скоро» сообщит «очень, очень-очень хорошую новость» (он именно так и говорит). Может, он хочет на мне жениться? Мне кажется, он меня любит. Эти люди такие — делают то, что им нравится. Ты так не думаешь, Глуглу?
А ты, Дик?
Когда я об этом-много думаю, очень много думаю, то чувствую себя дурочкой.
Я нарасхват: СС, кажется, в меня влюбился, мэр по мне сохнет, месье торговцы готовой одеждой сгорают от нетерпения. Добавьте к ним еще журналистов, сценаристов, романистов, владельцев картинных галерей, государственного секретаря, архитектора… это выматывает! Поэтому я решила изменить свое расписание и, в первую очередь, умерить притязания ЖДД (он мне осточертел). Он больше не будет брать меня в аренду три вечера в неделю (понедельник, вторник, пятница). Для него я зарезервирую только один… Сегодня утром, не долго раздумывая, я сообщила ему об этом по телефону. Он чуть не задохнулся от бешенства. Как! Чтобы я да так поступила с ним?! «Ты, которая мне всем обязана! Что с тобой без меня будет? Это я вытащил тебя из грязи! А кто представил тебя мэру не-знаю-какого-города, а? И теперь ты меня пробрасываешь?!»
Я дала ему понять, что если он откажется снизить плату за свои несчастные две комнаты, то я перееду в XVI округ, где буду обладать десятью комнатами. «У меня хватает кандидатов-домовладельцев, которые делают мне умопомрачительные предложения!» Я блефовала. Но это его подкосило! И он значительно умерил свои притязания — во всяком случае, мы заключили полюбовное соглашение. Я буду его навещать по вторникам один раз в неделю, когда неделя начинается с четного числа, и по вторникам и пятницам, когда неделя начинается с нечетного числа.
Я все-таки люблю ЖДД: несмотря ни на что! Разве не он ввел меня в высшее общество? И потом мне очень нравится мой частный отель, хоть он и совсем крошечный! Когда я стану богатой, очень богатой, я куплю себе настоящий частный отель, тот, во дворе которого сейчас живу, а этот маленький оставлю своим шиншиллам Гику и Нунку; он будет их гнездышком!.. Не понимаю бездомных. Нет ничего сверхтрудного в том, чтобы найти жилище в Париже.
~~~
В прежние времена художник со своей папкой с бумагой был более щедр, чем сегодня, и он не складывал отходы сделанной за день работы, чтобы выставить их на рынок искусства…
Все это, конечно, не слишком плохо, но и не поправляет мои дела! Такая мысль пришла мне сегодня в голову, когда я заполняла карточку соцобеспечения. Ничто не опускает тебя с облаков на землю лучше, чем этот дурацкий листок. (Этой ночью я подхватила насморк, крутя голым задом у ЖДД на нашей еженедельной вечеринке с СС и Бронзовым Членом. Там были еще какие-то две потаскушки, взявшиеся не знаю откуда, и колумбийский банкир…) Выписка из моего счета в банке «Креди Лионне» (я получила ее с утренней почтой) тоже не подняла мне настроения: я влипла! Добавьте к этому (спасибо почте!) счет на оплату страховки моего частного отеля — 1 647, 53 франков; плату за телевизор — 248, 34 франков, и это за крошечный черно-белый телик, в котором видишь то же самое, что и в любом другом телеке! Кроме того, он вообще сломался! А что делать, когда придут счета на оплату электричества и телефона, не говоря уже о подоходном налоге (я ведь имела дурость работать в этом году продавщицей-официанткой в кондитерской «Круассан-Шоу» на окраине Пуасоньер)… Это кошмар.
Так продолжаться больше не может. Мама и папа, которым я позвонила, согласны со мной, то же самое думают отчим, Бижу, Бронкс, Сюзи и Бабетт! (Я их больше не вижу. Мы теперь вращаемся в разных кругах. Мне кажется, что если я окажусь в их компании, то буду чувствовать себя опустившейся, деградировавшей. Но я иногда позваниваю им.) Папа, который когда-то входил в ВКТ[19] в период вкалывания в ЭПФ[20], — до того, как стал парапсихологом, и после того, как перестал быть художником, — посоветовал мне потребовать премиальные у ЖДД и стабильную зарплату у мэра. То есть начать Классовую борьбу! Мамаша, как всегда непристойно выражаясь (не выкидывай это, Дик!), твердо запретила мне пользоваться советами отца («этого неудачника!»). По ее мнению, я сейчас была не в том положении, чтобы идти стеной класс на
