l:href="#n_30" type="note">[30])! Осколки жизни, вульгарные, без всякой фантазии, вырванные у времени и застывшие в пространстве: нужно их всех уничтожить! Вот что я сделаю с этими снимками, Дик! Я рассматриваю каждый из них в последний раз, поджигаю и, когда пламя занимается, кладу на серебряный поднос с остатками своего завтрака.
…«Потемкин» пересек канал, и мы высадились в Панама-сити. А он отправился один-одинешенек в Колумбию, где у него была какая-то миссия. В Панама-сити нас принял посол Франции, устроивший небольшой коктейль-семинар, на который были приглашены несколько панамских инженеров, специалистов по термодинамике (целью нашего путешествия был действительно семинар по сопротивлению термодинамических материалов в сравнении с кирпичом и бетоном).
Большинство сообщений делалось на французском или панамском. Но были также выступления на мексиканском, аргентинском и венесуэльском. Наташа, которая была полиглотом, переводила все на английский.
Но кое-что, Дик, Жан-Поль не смог сфотографировать, и не без причины, так как это строжайший секрет (мой и мэра). Пока наша команда загорала на острове Банга, я нанесла небольшой визит в «Богота Лимитед», расположенный рядом с огромным зданием «Банк Америки». «Богота Лимитед» является одним из наших банков, а также «Коки и Ко», фирмы, поставившей нам сорок пять компьютеров-призраков. Там я встретила колумбийского господина в фирменном мундире и черных очках, влюбленного в свою надувную куклу Пусси! Он принял меня в просторном кабинете с кондиционером и угостил шампанским. Я спросила, нет ли у него коки. Побледнев, он ответил «нет». Я удовольствовалась «Оранжадом».
Он захотел передать мне чемодан, который я должна была передать в строжайшем секрете мэру (то есть не сообщая об этом членам нашей команды, особенно Жан-Полю и жене-любовнице). Мне целиком и полностью доверяли: я была, как он заверил меня, для этого достаточно глупой («estupida» по- колумбийски).
Чемодан фирмы «Виттон», принесенный слугой в костюме, был очень тяжелый и закрыт на ключ. Колумбиец не отдал мне ключ. Он сказал, что потерял его.
Перед тем как расстаться, он сообщил печальную новость: Пусси, его кукла, лопнула. Я посоветовала купить ему заплатку для велосипедной шины. Он сказал, что об этом и не подумал.
Вечером, пока члены нашей команды таскались по всем барам в Панама-сити, я томилась в своем королевском номере 46, в отеле «Софитель». В Панаме есть «Софитель», но нет «Ритца»! Я смотрела на чемодан. Это была модель фирмы «Виттон», которую я до сих пор не видала. Мне крайне любопытно было узнать, какая в нем подкладка. Некоторые чемоданы дублированы шелком, другие — кожей, третьи — кашемиром. Я попыталась вскрыть замок заколкой для волос. И мне это удалось. Подкладка была сделана из кашемира. Но ее почти не было видно, так как внутри чемодан был в буквальном смысле набит купюрами зеленого цвета, «долларами» (так было написано на них сверху). Наверняка, это местная валюта. Я считала их всю ночь: десять тысяч купюр по сто долларов, что равняется (по курсу, который мне сказали в рецепции) пяти миллионам франков.
Я смогла провезти чемодан в самолете без проблем с таможенниками. Оказывается, он был на самом деле дипломатическим чемоданом «Виттон». Кстати, перед моим отъездом мэр выдал мне паспорт, тоже дипломатический. Поразительно, никогда в жизни не думала, что это и есть дипломатия!
…Вчера мы вернулись в Незнаюкакойгород на вертолете, который ждал нас в аэропорту Шарля де Голля, где приземлился наш самолет. Следуя строжайшим инструкциям мэра, я немедленно отнесла чемодан в его кабинет в замке, где он уже поджидал меня. Он открыл его (не заметив, что я его вскрывала), бросил взгляд вовнутрь, постаравшись, чтобы я не увидела содержимого. Затем отпер толстенную бронированную черную дверь, находящуюся прямо напротив его стола с розовыми ножками: она вела в темную комнату. Несмотря на то, что он попросил меня повернуться спиной и считать до двухсот, уставившись на мой белый расчлененный монохром на стене, я украдкой посматривала в сторону. Таким образом я заметила, что чулан был полностью завален панамскими деньгами — зелеными долларами. Мэр запер чемодан внутри.
— Как, ты даже не пересчитываешь? — глупо спросила я, выдав себя с головой.
Ошарашенный, с красными пятнами, побледневшими на глазах, он уставился на меня, буравя взглядом:
— Так ты уже мошенничаешь! Ты видела, что внутри? Кто научил тебя мошенничать? Это нечестно! Ты пошла по плохой дорожке! Если у тебя не хватит мозгов, чтобы оставаться умной, то ты кончишь, как бедная мадам Делли, которая имела глупость перестать быть глупой!
~~~
Искусство, разорвав музейные цепи, триумфально устремится в массы.
Вчера утром впервые за все время я взяла служебный «роллс» и впервые за все время поехала покататься по улицам Незнаюкакогогорода. «Езжай туда, куда тебе подсказывает сердце», — сказала я своему шоферу-сенегальцу Н'Дьяло. И он повез меня, хандрящую, через богатые кварталы, мимо каменных фасадов домов аристократии, на окраину пролетарских поселков.
Мы проехали мимо Центра этики и эстетики. Рабочие уже начали воздвигать там один из моих проектов, финансируемый фирмой «Уильям Сорэн»: скульптуру из кислой капусты, покрытой прозрачной пластмассой (намек на головку сыра Йозефа Бейса[31]).
Увы, но даже искусству не удалось развеять хандру, терзавшую мою душу. Я перестала верить в него, я больше не верила в него, я потеряла всякую надежду всякое доверие. Мир, который мелькал за тонированными стеклами моего «роллса», казался мне очень мрачным: сепия, старые снимки, пожелтевшие от времени.
Для чего? Для чего стремиться к хорошей жизни? У меня было всё, но я была ничем. Зачем нужны «роллс», шофер, три слуги, пятикомнатная квартира, если ты больше не можешь пойти с Баб на улицу Риволи и выпить по чашечке чая у «Анжелины».
Провинция — это глушь.
Это даже большая глушь, чем любое предместье.
Мне не хватало Парижа. Социализм без Парижа — это все равно, что авеню Монтеня без «Нины Риччи». Я с сожалением вспоминала свой скромный частный отель, состоявший из двух комнат и крошечной кухни, на площади Сент-Катрин; кускус у «Рашида» на улице Ленина; кондитерскую на бульваре Пуасоньер и МакДональдс на Севастопольском бульваре. Я скучала по факультету искусств, блошиному рынку, коктейлям в «Крийоне», я мечтала вновь поглазеть на витрины магазинов Диора и Балмена.
В отчаянии я пялилась своими аквамариновыми глазами сквозь затемненные стекла «роллса» на улицы Незнаюкакогогорода с его заведениями: кафе «Будущее», ресторан «Прогресс», отель «Конечная остановка». И я убивала себя малыми дозами, нервно куря крепкие «Мальборо».
Разве можно хорошо жить, похоронив себя заживо в этой глуши? И это то, что наш милейший мэр называл «Флоренцией», принимая себя за одного из Медичи! Фарс, да и только, где я играю роль полной дуры! Однако поразмышляем серьезно! Чего стоят пять комнат в провинции? Ничего, разве что комнаты для прислуги в Париже, да и то в XIX округе или в Бобиньи! Это неопровержимый с экономической точки зрения аргумент! В глубине души, совсем в глубине, когда я честно об этом думаю, но только совсем честно, то понимаю, что совершенно не заинтересована быть социалисткой: я всегда предпочту замку в Уагадугу апартаменты в «Ритце».
