грудью ладонь и посмотрела на боевика, почти сомкнув в одну линию брови. Он понял и отодвинулся.
После того как Умар налил чай, тишина стала настолько весомая, что короткий звонок в дверь показался ударом колокола.
– Умар, открой. Это Ваха...
Ваха – местный чеченский уголовный авторитет. Именно ему Муса передал записку от Хаттаба. И хотя Хаттаб лично Ваху не знает, записки было достаточно, чтобы трем боевикам предоставили квартиру и машину. Ваха вошел в квартиру, большой и красивый мужчина. По внешнему виду – преуспевающий бизнесмен. Белоснежная сорочка с галстуком. Строгий костюм. Длинное драповое пальто расстегнуто, небрежно свисает белый длинный шарф. Только два цвета во всем облике – черное и белое.
Они с Мусой взяли друг друга за плечи, слегка коснулись щеками. Традиционное приветствие друзей.
– Я знаю, что случилось с машиной... – сказал Ваха. – К хозяину машины уже приезжали из ФСБ. Он сказал им, что ему передали письмо родственники из Грозного, попросили помочь человеку, который решил делать здесь бизнес. Вот он и помог. Дал в долг машину. С ним обещали расплатиться. Поверили – не поверили... А кто что докажет?
Вышла из кухни Гаврош.
– А это кто такая? – спросил Ваха чуть развязно. Он всегда относился к женщинам свысока. – А я где-то уже видел ее...
– Это Гаврош, – сказал Муса. – Познакомься...
Это имя для Вахи было посторонним. Оно не произвело впечатления и не изменило его слегка насмешливый взгляд.
– Где я тебя видел, красавица?
Она взгляд выдержала.
– У Хозяинова. Когда ты приезжал платить ему деньги за то, что он разрешал тебе работать в этом городе. Помнишь?
Ваха моментально помрачнел. Он не любил, когда ему напоминали о том, что он не везде бывает первым человеком, каким он желал бы быть.
– Гаврош – командир диверсионной группы в отряде Хаттаба, – сказал Муса. – Очень уважаемый боец у нас дома. Ее хорошо помнят многие еще по прошлой войне. И очень ценит Хаттаб.
Это для Вахи значило гораздо больше, чем ее знакомство с местным уголовным авторитетом Хозяиновым, который к тому же пока «отдыхает» в следственном изоляторе. И чечен склонил голову, почти поклонился.
– Так что за проблемы? – так резко перешел он к делу, что сразу стало понятно – Ваха почувствовал себя не совсем уверенно после первоначального легкомысленного поведения.
– Наши люди попали в серьезное положение.
– Да. Я знаю. Один убит. Кто?
– Мой сын, – сказал Муса. И не добавил, что это приемный сын. Он сам после смерти Джабраила перестал даже про себя называть его приемным.
Ваха положил руку на плечо старика и опять склонил голову, закрыв на несколько секунд глаза. Это значило больше, чем слова соболезнования.
– А второй?
– Второй из группы Гавроша. Он ушел раненый. Пробито легкое. Нужен хирург.
– Хирург сидит в моей машине. Надежный человек. Он уже делал операции моим ребятам. Однажды даже было пулевое ранение. Я побуду здесь, с тобой, нам следует кое-что обсудить. Пусть Гаврош сама съездит к раненому. Хирургу объяснять ничего не надо и платить не надо. Я сам ему плачу.
– Убивать его тоже не надо? – скорее издеваясь, чем интересуясь, спросила Гаврош.
– Он нам еще много раз пригодится... – Ваха покачал красивой головой.
– Что сказать водителю? – спросила она.
Чечен молча вышел в коридор. Гаврош последовала за ним. Авторитет открыл дверь. На лестничной площадке стояли два телохранителя.
– Абдулла, съезди, куда она покажет. Врач с вами. Вернетесь сюда. Я жду.
Гаврош поблагодарила Ваху глазами и во встречном взгляде прочитала любопытство и почти восхищение. Если бы не гибель Джабраила, то Ваха обязательно бы в ее отсутствие начал расспрашивать Мусу о женщине. Не привыкли чечены относиться к женщинам всерьез. Да и не только чечены. На этом многие погорели и там, в Чечне, и потом здесь, в России. Многие боевые офицеры, даже менты и спецназовцы, с которыми она не смогла бы справиться в откровенном бою, расстались с жизнью как раз потому, что посчитали ее только за женщину, но не за боевика.
Черный джип «Линкольн» был просторен. Гаврош села на заднее сиденье, где уже ждал хирург. Довольно молодой парень, скорее не чечен, но тоже кавказец.
– У вас инструменты с собой? – спросила она.
– С собой. Что там случилось?
– Пулевое...
Он только понимающе мигнул глазами.
Гаврош объяснила водителю, куда ехать. Тот кивнул. И всю дорогу в машине хранилась тишина, только ровно урчал сильный двигатель. Джип подъехал к воротам лагеря.
– Просигналь, – сказала Гаврош и выпрыгнула на снег.
Тут же сначала выглянул, а потом и выскочил человек из ближайшего корпуса. Завидев Гавроша, он, не дожидаясь команды, стал открывать ворота. Тяжелый замок то ли смерзся, то ли вообще оказался тугим и никак не хотел поддаться ключу. Когда наконец ворота оказались распахнутыми и «Линкольн» въехал во двор, прошедшая вперед Гаврош уже ждала на крыльце среднего из спальных корпусов. Внутрь с ней вошел только врач.
Большое помещение зимой отапливать было сложно, поэтому чечены жили в маленьких комнатушках, где в летнее время помещались вожатая или воспитательница. Посреди комнаты стояли большие электронагреватели, а у стен – кровати. На одной из них и укутали одеялами Али. У молодого чечена выступил на лбу обильный пот, но не от жары. Его бил сильный озноб.
Хирург спокойно снял одно за другим все одеяла.
– Повернись на бок, – скомандовал коротко, чуть не зло. – Не бойся, есть я тебя не буду...
Али поворот дался с большим трудом. Хирург принялся разматывать не слишком профессионально наложенную повязку. Бинты были короткими, и их связывали один с другим.
За спиной послышалось движение.
– Всем посторонним из палаты выйти. – Хирург даже не обернулся.
– Быстро... – прикрикнула Гаврош.
Торопливо застучали башмаки по полу. В комнатке осталась только она, врач и раненый.
– На живот ложись...
Раненый не застонал, когда хирург отрывал от раны прочно прилипший тампон. Только кожа на теле словно ссохлась, покрылась пупырышками.
– Какой дурак вылил на него литр йода... Любая рана обрабатывается йодом только по краям...
Пуля попала Али в правую лопатку и не пробила тело насквозь.
– У него через горло кровь идет, – сказала Гаврош. – Вместе со слюной. Наверное, легкие задеты...
– Все зависит от того, под каким углом стреляли. – Врач достал зонд и принялся осторожно зондировать рану. Али морщился, скрипел зубами, но не издал ни звука. Наконец зонд уперся во что-то твердое.
– Вот и пуля... – Он обернулся к Гаврошу. – Надо оперировать. Приготовьте горячую воду и бутылку водки. Воду мне, водку ему. Пусть всю бутылку выпьет.
...Операция длилась не больше десяти минут. Хирург сделал надрез раны и осторожно извлек пулю. Бросил на стол окровавленный кусочек металла.
– Выживешь, браток... – он поднял руку, словно собирался хлопнуть Али по плечу, но ладонь только осторожно опустилась на измученного чеченца.
В дверь осторожно постучали.
– Что еще? – спросил хирург. Он чувствовал себя здесь главным и потому подумал, что пришли к нему.
– Гаврош... – послышалось из-за двери.
Она вышла.
Халил держал у уха трубку сотового телефона и, нажимая на клавишу, блокирующую микрофон, сказал:
– Твой подполковник звонит твоему майору.
– Начал трубкой пользоваться?
– Час назад он звонил уже на станцию. Спросил, какой у него номер, а то он забыл... Пьяный до невменяемости. Зачем тебе такой сдался? Да еще инвалид.
– Пусть попьет напоследок. Это не беда. Он – профессионал и знает многое, чего ни ты, ни я не знаем.
Гаврош взяла трубку и стала слушать. Потом молча вернула ее Халилу. Сама замерла, задумавшись.
– Спасибо. Это уже становится интересным. – Голос у нее стал вкрадчивее обычного. Но она быстро возвратилась к своей всегдашней решительности. – Будь с Исмаилом наготове. Я скоро позвоню. Вероятно, предстоит работа. Оружие почистить...
2
Ваха, отправив Гавроша с телохранителем, вернулся в квартиру.
– Муса, извини, что в такое время приходится беспокоить. Я понимаю, что тебе не до моих глупых проблем. Но, если уж я приехал к тебе, отложив важные дела, а они были очень важные – это я тебе говорю, надо решить кое-какие вопросы. Кто знает, когда свидимся...
Муса кивнул угрюмо.
Он знал, что вопросы решать придется. А время всегда бывает сложным. Дальше может быть хуже. Дальше вообще может статься, что он останется один. И Муса бросил взгляд на единственного оставшегося рядом с ним человека – на Умара. Тот привычно молчал, глядя в пол перед собой.
– Я слушаю тебя.
– Я сам расплатился с хозяином за машину, которую расстреляли омоновцы... – начал Ваха.
– Хаттаб написал тебе, что за все заплатит... – Ты же сам знаешь, что Хаттаб сейчас далеко и положение его не самое лучшее.
