– Да-да, слушаю вас.
– Виктория Витальевна?
– Да.
– Вас беспокоит Сергей Иванович Толстов.
– Добрый вечер. У вас есть новости?
– Добрый вечер. Есть у меня новости. Не знаю только, насколько они вас обрадуют. Я имею точные сведения, что Юрий Левонович был убит.
– И вы найдете убийцу?
– Если вам это будет нужно. Но я не вполне уверен в этом. Скорее всего вы не захотите продолжения расследования.
– Говорите конкретнее... – А она и по телефону светская львица.
– Юрий Левонович влез в торговлю наркотиками. Хотел занять место в устоявшемся уже рынке. Ему это не позволили сделать.
– И что же?
– Если будут обнародованы данные о связи убитого с торговлей наркотиками, то все ваше имущество подлежит конфискации...
Она замолчала, осмысливая ситуацию.
– Так что вы рекомендуете, продолжать следствие или забыть про него?
– Забудьте. А вы не можете сообщить мне хотя бы имя убийцы?
– Могу, но тогда вы станете следующей жертвой. Этот человек не любит лишних свидетелей.
– Но кто хотя бы он? Тоже кавказец?
– Нет. Это русская женщина.
– Та, которая звонила ему и потом ехала с ним в машине? Верно? Она так подстраивала ему ловушку?
– Та женщина, которая записана в протоколе, никогда не ехала в «Лексусе» вашего мужа. Это слишком долго объяснять. Итак, мы договорились?
– Да. Следствие закончено.
– Спасибо. Доброй вам ночи.
Мария смотрела на меня удивленно.
– Минутку. Еще один звонок.
Я набрал домашний номер Левы Иванова и предупредил его, что следствие Широкова попросила закрыть. За своим гонораром сам я не имею возможности зайти. Пришлю кого-нибудь с запиской. Пусть выдаст.
– Слушай, ты что там натворил?
– Не твое дело, что я натворил. Деньги мне за работу выплати. Большего от тебя не требуется.
Мне очень хотелось показать перед Гаврошем свою меркантильность. Она это восприняла достаточно хорошо. Но очень задумчиво.
Я отдал трубку. Она сунула ее в сумку, удовлетворенно кивнула и вышла, бросив на меня на прощание любопытный взгляд. И я готов поклясться, что это был взгляд не боевика-убийцы, а женщины. Вероятно, она тоже живая. И тут же в комнату вошел Халил – парень, который нервничал со мной на троллейбусной остановке, когда Мария опоздала на час.
– Садись, – сказал я так, словно был хозяином в этом лагере. – И не стесняйся. Теперь воевать, молодой человек, вместе будем...
Слову «вместе» я придал оттенок слова «одновременно» и не стал уточнять – кто из нас по какую сторону фронта окажется.
Он кивнул, показывая куда-то за окно:
– Может, туда пойдем... Там Али. Он ранен. Сейчас спит, но как проснется, все время просит пить.
Очевидно, это тот, второй из джипа. Значит, из «ТТ» с глушителем по омоновцам стрелял Али. И его задели серьезно.
– Ему врача вызывали?
– Да, Ваха присылал. Пулю вытащили.
И с местными чеченцами они связаны... Про Ваху я слышал не раз. Серьезный кадр.
– Где я спать буду? – спросил я, потягиваясь, словно устал давно от тяжелых забот и тревог и отдохнуть совсем не прочь. – Место-то найдется?
– В соседнем корпусе. Вместе с Исмаилом.
– Я бы поспал сейчас...
– Давай дождемся, когда Исмаил вернется. Ключ от комнаты у него.
Ясно. Меня не желают оставлять одного. А неплохо было бы пошарить в той самой комнате. Возможно, по составу вещей и классификации оружия я смогу определить, чем еще занимается группа. Легкое оружие, это ясно. Пистолеты, возможно, гранаты, ножи – это джентльменский набор чеченского, как и любого другого, бандита. «Винторез» – это уже привилегия киллеров. Если есть взрывчатка или мины – террористы. Может, даже и не сама взрывчатка. Может, просто взрыватели – механические или химические? – и я смогу сделать предположительный вывод о том, к чему люди Гавроша готовятся.
Мы прошли в другой корпус. Вошли в небольшую комнатку, где, повернувшись на левый бок, спал, сбросив с себя одеяла, раненый. Перевязка в основном идет через правое плечо, только несколько витков влево и поперек корпуса. Значит, омоновец угодил ему в правую сторону. На десять сантиметров левее бы, и попал бы в позвоночник. А если бы еще на пять сантиметров ниже, то – в сердце. И вообще качество стрельбы – с очереди достать только одной пулей – это никуда не годится. Более того, насколько я знаю – стрельба велась из положения лежа. Здесь все три пули должны в такую широкую спину лечь с пятидесяти метров. А омоновец стрелял с двадцати. Слабо, ребятки... Можно сказать, что Али легко отделался и скоро может оклематься. А если оклемается, то с ним придется еще много и долго повозиться. Судя по тому, как он стрелял в омоновцев, ему не требуется несколько пуль, чтобы добиться результата. Впрочем, у омоновца от очереди из «ОЦ-22» в бронежилет были, вероятно, переломаны ребра. Оттого и плохо стрелял. Можно простить.
Я сел за стол.
– Халил, у тебя зимнее пистолетное масло есть? – Для беседы со своим охранником я сразу выбрал несколько командирский тон. Впоследствии это очень даже может сгодиться. Парень, похоже, не совсем понимает мой статус и этому тону не противится.
– Есть. Дать?
– И комплект для чистки. У меня армейская привычка. После стрельбы оружие полагается чистить, если хочешь, чтобы оно тебя уважало.
Я достал пистолет. Взгляд боевика на секунду остановился в настороженности, и сам он готов был бы отпрянуть, только некуда, слишком комната невелика. Дурак, не учили тебя нормально. Пока пистолет на предохранителе, сближаться надо – эти полторы-две секунды только и отпускаются на спасение. Не воспользуешься при случае – заказывай себе на могилку памятник по вкусу. К тому же не знает Халил, дослан ли у меня патрон в патронник. Но и это положение тоже приятное. По крайней мере, я выяснил, что обучение у боевиков было поставлено через задницу. Не умеет мой охранник делать правильный шаг без раздумий, на автоматизме.
Но я, усевшись за стол, пистолет разрядил и стал с чувством глубокого уважения разбирать. Люблю, как и всякий мужчина, оружие с детства.
Халил успокоился.
– Ты из моего пистолета стрелял?
– Когда?
– Сегодня. В мента, когда тот в меня целился.
Я специально эту фразу приготовил. Вроде как и похвалил, выразил благодарность за собственное спасение. Тонкий психологический расчет – если ты спас человека, то он тебе благодарен, а если он спас тебя, то он ощущает себя чуть ли не твоим покровителем.
– Я.
– Ну-ну, спасибо... – сказал я.
Пусть сам разбирается, за что я поблагодарил его. За спасение или за то, что он этим выстрелом поставил меня в хреновое положение.
Очень кстати получилось, что он видел момент моей беседы с ментами. Мне самому эта беседа понравилась. И его должна впечатлить. Отсюда и глубокое уважение к бывшему офицеру спецназа ГРУ. Хотя он должен был видеть спецназовцев в деле. Парню под тридцать. Наверное, пострелял в ту войну.
Халил молча наблюдал за моей работой, потом повздыхал, достал свой пистолет и тоже собрался разобрать его.
– Ну, ты молодец... – Я не удержался от «похвалы». Хорошо хоть, спохватился сразу. Чуть было не преподал ему урок профессионализма. В такой ситуации, когда двое чистят пистолеты, а третий спит раненый, – самое время ментам пожаловать. Но я успел удержаться.
– Что? – не понял Халил.
– Сам почистить вовремя не догадывался. Только за компанию можешь?
Он принял это за справедливый упрек.
А меня здесь уважают, понял я. И уважают именно как спеца. Может быть, в самом деле бывшие спецназовцы воюют там, у них. И парень привык относиться к ним, как к старшим боевым товарищам. По крайней мере, ко мне он так относится. К пленным и к мирным жителям, слышал я, они даже обращаются только после звучного пинка или выстрела над головой. Любят чувствовать себя сильными.
Только не рядом с сильными...
ГЛАВА 13
1
Муса сидел за раздвинутым, как для совещания, столом, постаревший за несколько часов на десяток лет, сгорбившийся, сжавшийся. Глаза красные, усталые, взгляд почти безвольный. Стакан зеленого чая перед ним давно остыл. Марии стало даже жалко его.
Но Джабраила уже не вернуть, как не вернуть было раньше сыновей старика. И надо ему взять себя в руки, обязательно надо. Не хватало еще сломаться именно в такой ответственный момент.
Дверь ей открыл Умар, как всегда обкуренный – взгляд красный и не совсем умный, а в руках новая папироска со стянутой вперед бумагой – собрался еще один «косяк» приготовить. Похоже, он их курит один за другим – вся атмосфера комнаты пропиталась сладковатым липким запахом. А Муса не в состоянии сказать ему ни слова, не может или не желает одернуть. Или просто не замечает происходящего вокруг. Плохо это, очень плохо. Так парень скоро превратится в хроника, и тогда толку от него будет мало. Мария отлично знала, что такое толерантность – чем больше наркоты Умар принимает, тем больше ему надо. Скоро понадобится что-то посильнее «травки». Если начнет колоться, тогда уже все – как боец-диверсант он потерян. Только где-то в отряде еще мог бы сгодиться как «пушечное мясо». Там это, может быть, даже надо. Особенно в отрядах «смертников». Здесь же, на нелегальном положении держать такого человека
