в воздухе, а знатные бритты уже разбились на две примерно равные группы, прячущиеся в дальних, затененных углах просторного зала.
«А ведь не исключено, что парень прав, — угрюмо подумал Макрон. — Возможно, худшее еще впереди».
— Подъем! Просыпайся, центурион! Хватит дрыхнуть!
— Что? Что случилось?
Катон встрепенулся, когда чья-то рука резко встряхнула его за плечо. Глаза разлепились, он вскинулся и увидел склонившегося над ним трибуна Квинтилла. Макрон позевывал с заспанным видом, но он уже был на ногах, хотя зал за ним представлял собой сонное царство. Пламя в жаровнях почти угасло, и лишь от едва тлеющих угольков исходило красноватое слабенькое свечение, позволявшее различить на раскиданных всюду охапках соломы темные фигуры спящих людей.
— Проснулся, Катон? — спросил Квинтилл.
— Так точно, командир. Да. — Катон потер глаза. — Долго я спал?
— Скоро рассвет.
— Рассвет?
Вся сонливость мигом слетела с Катона, сменившись злостью на собственную расхлябанность. Макрон, увидев, как сердито наморщился лоб паренька, ухмыльнулся. Квинтилл выпрямился и устало почесал щетину на подбородке.
— Нам надо поговорить. Ступайте за мной.
Трибун резко повернулся и зашагал к царской спальне. Катон вскочил и вместе с Макроном поспешил следом. Телохранители расступились, пропуская в покои Верики римлян, и снова сомкнулись, едва дверь закрылась. Оказавшись в опочивальне, все трое непроизвольно воззрились на лежавшего под покрывалами старика. Он не шевелился, было лишь слышно слабое, хриплое, но размеренное дыхание.
— Что нового? — спросил Квинтилл.
Лекарь, сидевший на табурете рядом с кроватью, покачал головой:
— Он не приходил в сознание, командир.
— Как только в его состоянии произойдет перемена, к лучшему или к худшему — все равно, тут же мне доложи. Понял?
— Так точно, командир.
Квинтилл махнул центурионам рукой и направился в зал для приемов. Не считая большого стола, скамеек и резного деревянного трона, там было пусто.
— Садитесь, — распорядился Квинтилл, потом прошел к трону и без малейших колебаний уселся.
Макрон переглянулся с Катоном и поднял брови. Квинтилл оперся на стол локтями и свел пальцы домиком.
— Кажется, я убедил совет провозгласить Тинкоммия новым наследником Верики.
— Но, разумеется, мы все надеемся, что Верика выживет, — пробормотал Макрон, не убежденный в верности принятого решения.
— Это вне всяких сомнений, — кивнул трибун. — Он лучшая гарантия мира между Римом и атребатами.
— С Тинкоммием, командир, тоже все будет как надо, — заметил Катон.
— Надеюсь. — Квинтилл сжал ладони. — Но если случится худшее и Верика все же умрет, нам нужно будет действовать молниеносно. Всех, кто попытается выступить против нового государя, следует взять под стражу и запереть в нашем лагере, пока Тинкоммий не утвердится во власти.
— Ты полагаешь, командир, что за Артаксом стоят еще люди? — спросил Катон.
— Не знаю, что и сказать. Вот уж никак не думал, что он так поступит.
— Правда? — удивился Катон. — Почему же?
— Да потому, что он был на жалованье у Плавта, и я сомневаюсь, чтобы командующего порадовало известие о ненадежности его вложений.
— Артакс — наш агент? — изумился Макрон. — То есть он, конечно же, негодяй и все прочее, однако с виду всегда казался прямым человеком.
— Очевидно, это поверхностное впечатление, центурион. Факты говорят, что он был даже и не агентом, а коварным двурушником, — уточнил Квинтилл. — Или, по крайней мере, стал таковым под давлением обстоятельств. А возможно, то, что его объявили наследником Верики, просто ударило ему в голову, и он стал действовать сам по себе.
— Не исключено, командир, — пожал плечами Катон. — Лично я ему никогда не доверял. И боюсь, он не последний из бриттов, которых нам следует опасаться. Думаю, с уходом со сцены Верики можно ожидать определенного брожения в городе, касающегося наследования престола. Наверняка кто-то заявит, что Тинкоммий еще слишком молод и неопытен для управления целой страной. А кто-то, надо думать, и сам поглядывает на трон.
— Некоторые знатные атребаты могут воспротивиться воле совета, — согласился Квинтилл. — А кое- кто даже, если Верика уйдет в иной мир, возможно, решится поднять оружие против нового государя. Но с такими быстро разделаются ваши когорты. — Губы трибуна изогнулись в усмешке. — Ваши… э-э… Волки и Вепри.
Катон насмешку проигнорировал, слишком ошеломленный сутью обрисованной перспективы. Холодок нехорошего предчувствия пополз вверх по его шее к затылку.
— В нынешней ситуации, командир, это так просто не пройдет. Ты сам видишь, как тут все складывается: племя практически начинает раскалываться пополам. Наше вмешательство может усугубить положение.
— Не драматизируй, центурион. У тебя под рукой не какой-нибудь сброд, а солдаты. И они сделают то, что им скажут. Или, может быть, ты боишься, что не сумеешь призвать их к порядку? Что ж, это можно понять. Командование — удел настоящих мужчин, ты же пока еще почти мальчик. А с тобой что, Макрон? Твои-то люди тебе подчинятся?
— Так точно, командир, подчинятся. Поскольку знают, что мне лучше не перечить.
— Вот это по-боевому! — удовлетворенно кивнул трибун. — Рад слышать, что здесь все-таки есть командир, на которого можно положиться.
Катон во все глаза смотрел на трибуна, силясь подавить в себе гнев и пытаясь понять: оскорбили его или походя щелкнули по носу. В конце концов он решил хранить ледяное спокойствие, необходимое в схватке с врагами, раз уж трибун держит себя с ним как враг.
— Командир, меня и мою когорту тоже не стоит списывать со счетов.
Трибун смерил юношу взглядом:
— Надеюсь, Катон, надеюсь… Но на данный момент это только гипотетические прикидки. Верика жив, и, пока он жив, мы должны прилагать все усилия к тому, чтобы отношения между Римом и атребатами оставались такими, какими и были.
— Да, командир, — кивнул Катон. — В том числе нам не мешало бы позаботиться и о сохранении мира среди самих атребатов.
— Это само собой, центурион, — снисходительно улыбнулся трибун Квинтилл.
— Подонок! — ворчал Катон, возвращаясь с Макроном на базу.
Восходящее солнце еще не выглянуло из-за крыш обступавших кривую улочку хижин, воздух был сырым и промозглым, но даже в свете раннего утра юноша наконец мог оглядеть себя и воочию убедиться, насколько он грязен и как нуждается в смене одежды и в хорошем мытье. Но куда пуще грязи его бесил оскорбительный выпад трибуна. Эту обиду ничем нельзя было смыть.
— Да не переживай ты так, — рассмеялся Макрон. — Разнюнился, понимаешь, как брошенная невеста.
— Ты же сам слышал, что он говорил. Командование — удел настоящих мужчин! — повторил Катон, передразнивая Квинтилла. — Подонок! Самодовольный патрицианский выродок! Ничего, я ему еще покажу!
— Ну конечно, покажешь, а он посмотрит, — хмыкнул Макрон, но был удостоен такого испепеляющего
